***
Виктор сидел за столом в своём кабинете, и занимался делами семьи, в кои он погрузился, чтобы не думать ни о чём лишнем, как вдруг раздался робкий стук в дверь, и чуть погодя, после разрешения войти, бывший киллер увидел своего дворецкого. На обычно невозмутимом лице было непривычное выражение радости, и, одновременно, странной неуверенности… - Что ты хотел, Матео? – Оторвался от экрана планшета. Его в последнее время не интересовали никакие новости, кроме новостей о сыне. Он будто чувствовал, что с тем что-то случилось, и места себе не находил. Потому и решил зарыться в свои обязанности. - Я немного занят, так что… - Господин Волк, ваш сын, господин Койот вернулся. – Планшет выпал из рук, потому что Виктор вскочил на ноги. – Он ждёт вас в холле. И он не один… - Но киллер дворецкого уже не слушал, бодро выскочив из кабинета, позабыв о трости. Когда он спустился в холл, мгновенно понял, что произошло что-то страшное. То, что предвещала интуиция Волчонка. Просто сын сидел на диване, и был крайне бледен. Кожа была желтоватая с синюшным отливом, глаза покраснели и воспалились, а под ними залегли глубокие тени, да и иллюзия эмоций пала. Он неловко держал у груди перебинтованную кое-как руку, а второй… обнимал Раду Грин, державшую на руках спящего сына Костю. Женщина тоже была бледна. Глаза опухли явно от слёз, и от них же на щеках были покрасневшие от воспаления дорожки. Она мелко дрожала, уткнувшись Леонардо в грудь, и то и дело судорожно вздыхала, поглаживая Костика по голове. На киллера она не обратила ни малейшего внимания. - Живой. – Выдохнул мужчина, обессиленно плюхаясь в кресло напротив. Волчонок странно дёрнулся, хмыкнул, кривя губы в усмешке, и без всякого приветствия сразу перешёл к делу: - Отец, - сипло обратился он, - позволишь, Раде с Костей немного пожить в этом доме? – От лишённого всякого выражения, холодного и сухого голоса Виктор передёрнулся. У мужчины закралось невероятное подозрение о том, что же произошло. И всё же вопросу он удивился: - Мог бы и не спрашивать. - Это твой дом. Ты хозяин. Я не мог не спросить. – Мотнул головой Леонардо. - Матео, организуй гостье и её сыну комнаты… - Обратился Волк к подошедшему дворецкому, и тот, поклонившись, собирался отправиться исполнять поручение, но…. Рада сжалась, с силой вцепившись в майку друга, и тот снова качнул головой, вздыхая: - Не стоит. Они будут жить в моей комнате. Нужно только отнести туда вещи. – Он кивнул на несколько небольших спортивных сумок, которые стояли у дивана. Матео тут же подхватил их, и унёс в комнату Волчонка лично. - Что произошло? – Не мог не спросить киллер в отставке. Но сын, одними губами произнёс: «потом», и вслух добавил: - Прости. Я найду тебя через час. Буду признателен, если за это время ты свяжешься с Доктором-саном. Его услуги… понадобятся. – Волчонок выразительно дёрнул повреждённой рукой, после чего начал уговаривать девушку встать, и пойти с ним. Та реагировала заторможено, но послушно встала, не выпуская сына из рук, и увлекаемая другом, отправилась в его комнату. Виктор проводил их задумчивым взглядом, пока они не скрылись за поворотом. Он сделал вывод, что что-то с ними было не так, и не физически, а морально. Догадки у него имелись, но…. Пока он только связался с другом, как и просил сын. Тот, как и говорил, нашёл его ровно через час во всё том же холле особняка близ Каккамо, и с ходу спросил: - Что с Сальвадором? - Он не может приехать, но нас в своей клинике ждёт. – Спокойно ответил Виктор, разглядывая сына, и замечая чересчур прямую спину того. – Волчонок…?! – Тот выдохнул, едва слышно: - Ребята погибли. Рада потребовала увести её с сыном куда-нибудь, где Александра и остальных никогда не было. И вот мы здесь. – Сухо пояснил наёмник. Мужчина невольно выдохнул, ведь самая невероятная его догадка подтвердилась. Но плохо, с трудом верилось в то, что это вообще могло произойти. Однако глядя на сына, он понимал, что это правда. У него роилась в голове куча вопросов, но… задавать их сейчас было просто неэтично. - Машину вести сможешь? - Да, идём. Виктор не обладал реакцией и интуицией сына, и всё же по его просьбе гнал. Таким образом, уже через час они были в клинике. Леонардо без лишних слов потащил обоих мужчин в ближайшую свободную операционную, и там, на удивление, подставляя под руки опытного врача не руку, оставив её напоследок, а оголился по пояс, разлёгся на операционном столе, расслабляясь, и лишь после этого убрал иллюзию здоровой кожи с пулевого ранения… в печень. - Доктор-сан, всё что хотите - сделаю, всё что попросите – достану, а взамен, подлатайте меня, пожалуйста. Можете привлекать кого угодно, но никаких наркозов и прочих ваших примочек для спокойствия. У вас – примерно восемь часов. – Сальвадор удивлённо переглянулся с Виктором. Тот тяжело вздохнул, пожал плечами и кивнул на сына, мол, буду признателен, если его прооперируешь. Ни степень тяжести ранения, ни степень живучести Леонардо никого из них уже давно не удивляла. Так что Сальви деловито натянул перчатки, и принялся осматривать и ощупывать ранение, игнорируя болезненное шипение пациента. - У тебя же есть супер-врач. – Саркастично поддел врач наёмника, припомнив, что Викки рассказывал о чудо-девушке, которая могла с нуля отращивать внутренние органы. - В том то и дело, что её больше нет. – Закусил губу Волчонок. Ему было чертовски больно, но не физически. Физической боли он почти не чувствовал, но всё равно знал, что время и силы утекали через ранение. - Я бы и сам себя подлатал. Вы знаете, что мне хватило бы знаний. Но рука у меня только одна рабочая осталась, так что сам себя прооперировать сейчас не смогу. Да и пламенем едва поддерживаю взрослое тело. В детское пока нельзя, сразу сдохну. А остатки пламени уходят на то, чтобы оставаться в сознании, полноценно двигаться, и скрывать ранение от Рады. Так что, боюсь, кроме вас мне не к кому обратиться. – Пояснил он. - Думаю, ты и сам знаешь, что с такими ранами не живут долго. – Фыркнул Сальвадор. - Но ты – не все, а потому не могу не поинтересоваться: сколько часов назад пуля застряла у тебя в печени? – Леонардо задумчиво молчал, пока врач звал кого-то по рации, и выпроваживал отца необычного пациента. - Честно говоря, я не знаю. – Ответил Койот минут десять спустя, когда вокруг уже сновал персонал клиники, готовя операционную к операции. - В тот момент я уже был на Грани Смерти, так что не почувствовал боли. Понятия не имею, сколько часов, а может дней я проторчал там. А с тех пор, как очнулся, у меня не было времени, чтобы озаботиться просмотром календаря или хотя бы часов. - Ты понимаешь, что шанс успешности операции, когда столько времени прошло, ничтожно низок, даже для тебя? – Поинтересовался врач, решивший проводить операцию лично. - Понимаю. Но если бы я мог умереть – умер бы там. – Наёмник выдохнул абсолютно безэмоционально, но устало. – Оперируй уже. Время дорого. Операция длилась пять часов. За это время наёмник несколько раз впадал в забытьё, или и вовсе отключался от боли. Даже в коме побывать успел. Он не был подключён к приборам, но опытный врач мог поклясться, что несколько раз у пациента сердце останавливалось. И всё же, вопреки опасениям, она прошла успешно. В конце только, Леонардо, внезапно очнувшись, потребовал, чтобы рану ему зашили. Хотя такие раны обычно зашивали не сразу, его просьбу выполнили, а потом с удивлением наблюдали расползающуюся по коже сетку Прорыва Точки Ноля. Видимо, под кожей тоже была она, и служила дополнительной защитой, необходимой, чтобы при движениях рана не открылась. Так же, его туго перебинтовали. Всё это время Виктор позабыв про собственный недуг, нервно расхаживал под дверьми в операционную. В успешности операции он всё же не сомневался, но нервничал. Родители всегда волнуются за своих детей. К руке повреждённой, Сальвадор приступил лишь после того, как принял душ, а сам Леонардо пришёл в себя после операции. Тут же выяснилось, что левой кисти у него фактически не было, ведь она болталась лишь на кусочке кожи. Кости, сухожилия, мышцы, сосуды – всё было… отрезано. И всё же, наёмник её не потерял лишь благодаря всё тому же Прорыву Точки Ноля. Врач в одиночку достаточно быстро и сноровисто соединил ткани, а потом начал инструктировать Леонардо. Сообщая ему о том, что руки у него фактически и нет, потому что он не советовал бы держать в ней ничего тяжелее ложки. О каких либо нагрузках вообще стоило молчать. Волчонок слушал молча, а под конец внезапно обозлился, перехватил иглу с ниткой, которой Сальви заканчивал операцию, и выдернул её. Разрезал все швы, и начал пришивать себе руку заново. Сухожилия и мышцы он скреплял скобами из Прорыва Точки Ноля. Сосуды и нервы, даже самые мелкие, скреплял трубочками из той же техники. Причём толщина льда была равна десятым долям миллиметра, чтобы не мешался. Так же ещё отсутствовали несколько кусочков раздробленных чем-то костей, и Койот не пытался собрать эти осколки воедино, а просто выбросил, заменив их всё тем же Прорывом. Кожный покров он стянул себе обычным образом, то есть нитками. Но поверх укрепил её всё той же двусторонней сеткой льда, и дополнительно браслетом, от которого тянулись тонкие гвоздики, насквозь прокалывающие руку, и тем самым надёжно фиксируя разорванные ткани. Браслет он на глазах замазал изобретённым собственноручно кремом – искусственной кожей. Закончив, он задумчиво сжимал и разжимал кулак, поворачивал запястье, иногда морщась, а после и вовсе, встал на руки, плавно перенося вес на травмированную конечность. Мужчины в это время морщились и кривились, даже боясь себе представить, как это больно. - Больно, конечно, в запястье. – Констатировал Леонардо. – Пальцы почти полностью потеряли чувствительность, вероятнее всего навсегда. Тактильно кожей я почти ничего не чувствую, различая лишь крупные шероховатости, а так же разницу температуры. Плюс эта рука у меня отныне будет в разы холоднее, чем температура тела. С нагрузками, конечно, тоже…. Как в былые – рука вряд ли выдержит. Но кое-что я ей всё равно делать смогу. А боль – пройдёт со временем. - Сумасшедший. – Не сказал, а выплюнул Сальвадор. - Вернёшься с того света столько же раз, сколько возвращался я – тогда мы об этом и поговорим. – Холодно парировал Волчонок. – Однако сейчас я вам благодарен, доктор-сан. Если вам что-то понадобиться – вы знаете, как меня найти. – Врач усмехнулся, и кивнул. Знал, что тот обязательно расплатится за его услуги. Виктор привёз сына домой, и стал тщательно за ним следить. Расспросить, что случилось – он не мог из этических соображений, а сам Волчонок молчал. Молчал, и каким-то страшно пустым взглядом смотрел в никуда. Сам не говорил, только отвечал, и голосом тоже совершенно пустым. Будто не человек, а робот какой-то. Он ел, пил, двигался, чем-то занимался, но всё будто на автопилоте. Без эмоций, без желаний…. Конечно, если его команда действительно погибла, всё можно было бы объяснить горем, или шоком, но… что-то было не так. Та же Рада и то была… живее. А вот Леонардо жизнь, будто бы покинула. Будто бы он погиб вместе со своей семьёй…. Когда они вернулись из клиники Сальвадора, наёмник поблагодарил отца, потом попросил у Анны три чашки горячего шоколада, и с ним и ушёл в свою комнату, где заперся до утра. А утром он выволок на завтрак Раду с Костей. Та не желала куда бы то ни было идти, не хотела разговаривать, не могла смотреть на еду, но… и не желала удаляться от друга, а потому послушно шла. Костику было явно неуютно в новом доме, но он с любопытством рассматривал всё вокруг, тоже не желая удаляться от крёстного отца дальше, чем на полтора метра. Его мать была явно не в состоянии заниматься чадом, а потому кормёжку взял на себя Леонардо. Каша, заботливо приготовленная всё той же Анной, мелкому не понравилась, и он отказывался её есть, пока Волчонок не раздавил чеснокодавкой в неё яблоки. С ложки он его не кормил, а пытался научить пользоваться ею. Виктору нравилось наблюдать за тем, как сын сначала осторожно вкладывает маленькую ложечку в ручку, затем, убедившись, что Костя её держит крепко, он брал руку за локоток, и медленно вёл к тарелке, загребая каши, а после так же медленно вёл к ротику. За несколько попыток Константин освоился, запомнил положение руки, но… то ли не понимал, то ли вредничал, а кашу загребал обратной стороной ложки. Леонардо вздыхал, и терпеливо продолжал попытки научить Костю есть самостоятельно. Рано было, в его возрасте, но наёмник явно знал, что делал. Сам он тоже не забывал есть, правда явно неохотно. Совсем иначе дела обстояли с Радой. Цыганка замерла с ложкой в руке, и угрюмо смотрела в стол, стараясь не замечать полной тарелки. Завтракать она явно не была намерена. Аппетита не было. Какой аппетит, когда… она одна осталась, этот чёртов ублюдок Александр, посмел оставить их с Костей, и ради чего? Вот только Леонардо с ней согласен не был, и, заметив, что она не ест, приказным тоном сказал: - Ешь! Иначе я буду кормить тебя насильно, Рада. – И смотрел синими пустыми глазами, обещая так и поступить. У женщины не было выбора, кроме как послушаться. Она молчала три дня. Ну, или, по крайней мере, Виктор не слышал от неё ни единого слова. Хотя в Бразилии она произвела впечатление болтушки. Первое, что мужчина от неё услышал, это имя своего сына, в тот момент, когда Костя за обедом, картавя, но тщательно пытаясь проговорить слова, которые знал, спросил, где папа, и когда он вернётся. Именно тогда женщина жалобно простонала имя друга, а когда тот, вздохнув, сообщил, что сам всё объяснит Косте, залилась слезами, и сбежала. А вот слушая объяснения сына крестнику, что папа больше не придёт, но всё равно остался рядом с ними, в сердцах, мужчина кое-что заметил. И стоило им остаться наедине, как он, не спросил, а констатировал: - Ты не скорбишь. – Это было не правильно, дико, после всего того, что киллер узнал о Детях Звёзд, из того, что знал об ученике и сыне. Да. Это было неправильно. Но это был факт. Виктор не ожидал, что ему ответят. А если и ожидал, то ничего существенного для того, чтобы хоть чуть-чуть прояснить ситуацию. И всё же, лицо Волчонка мгновенно исказилось, в безумной гримасе. Он оскалился действительно безумно, но в уголках губ мужчина видел лишь горечь и боль. Страшную, хорошо знакомую ему самому, боль. И это были первые эмоции за время, что прошло с возвращения: - Нет. – Наёмник почти смеялся, каркающе, надрывно, но искренне. - Ведь перед глупой гибелью, они меня предали. Впрочем, я сам виноват, что верил…. А ты ведь, ещё до знакомства с ними, предупреждал… – И снова этот надрывный смех, будто чужой. Смех человека, который ничего хорошего в жизни не получал, но иного и не ждал от неё, на иное и не надеялся. Волк выдохнул, немного судорожно, потому что смотреть на такого сына было больно и ему. Да, сердце сжималось, билось аритмично. И самое, что неприятное: он ничем не мог помочь Леонардо. Ничем. Знал, что разговоры не помогут. Знал, что отвлечь не получится. Знал, что… Волчонок должен пережить это сам. Он мог только быть рядом. - Сын… - Тот резко оборвал смех, и немного горько усмехнулся: - Не волнуйся, пап. Дай немного времени, и я переживу. Последствия этой потери станут проявляться не раньше, чем через три-четыре года. А пока я ещё адекватен, и способен справляться с трудностями. – Киллер выдохнул снова, качая головой: ему не нравилось, сколько всего выпало на долю Леонардо. – Не волнуйся. – Повторил тот. – ОНИ всегда отнимают у меня то, что дают. Отнимают самым изощрённым образом. Так, чтобы было больнее, мучительнее. Деньги, власть, сила, знания, возможности – сколько угодно. Бесконечно, неисчерпаемо. Иди и бери. Но это одна сторона монеты. Другая сторона – это цена, за первую сторону. Вечная тьма. Вечные одиночество, холод и пустота. И ничего больше, кроме крошечных точечек света. Словно я – Небо, космос, в котором много всего, но это всё такое далёкое…. Словно я та самая чёрная материя, в которой нет воздуха и нет жизни. Это карма, которая забирает у меня всех. Мечтаю, чтобы она не задела Риччи и его семью, надеясь, что моё к нему отношение и расстояние сыграют свою роль. Но тебя моя карма тоже заберёт, не пройдёт и года. – Виктор прищурился, принимая информацию к сведению. Неприятная информация, да ещё и с этой кривой ухмылкой на лице сына…. Но ожидаемая. Впрочем, она даже терялась на фоне внезапного откровения, которое мужчина попросту не знал, как воспринимать. Но, быть может, такие мысли или данности и были источником безумия Волчонка, источником тьмы в его до сих пор, не смотря ни на что, светлой душе? Вероятно, что так оно и было. Горько и печально. Несколько дней спустя, киллер решил всё же попытаться отвлечь Леонардо от проблем. Вот только, кажется, помощь в этом деле ему была совершенно не нужна. Занимаясь поиском сыночка, мужчина застал интересную сцену в кабинете того. Да, он застал Раду, которая сидя на корточках, вжималась в стену, и в тоже время с вызовом смотрела на своего друга. Тот же стоял напротив, сверкая синими глазами на безразличном лице, и при этом, сжимая в руке пистолет, снятый с предохранителя, который направлял на цыганку. Палец был на спусковом крючке, и в любую долю секунды мог дрогнуть. Немая сцена была такая, что на мгновение Волку даже показалось, что это всего лишь восковые фигуры, выполненные искусным художником… Однако, даже понимая, что нужно вмешаться, мужчина отчего-то медлил, словно заворожённый. Ему с трудом верилось, что его Волчонок желал убить свою подругу. И всё же, по чести сказать, если кто и мог это сделать, то наёмник был одним из немногих таких людей. Да, он мог убить Раду. Причина тоже могла найтись. Например, желание избавиться от всех связей с Хранителями-предателями, или подозрения в том же, непонятном Виктору, предательстве и самой цыганки. Но Леонардо медлил, не пыталась спастись и сама Рада…. Киллер открыл дверь чуть шире, чтобы была возможность вмешаться, и остановить сына от поступка, о котором впоследствии тот мог пожалеть. Он не был уверен в том, что действительно должен останавливать сына. И всё же такую возможность себе оставил. Вот только дверь подвела. Скрипнула. И это стало спусковым крючком… Хорошо намётанный за годы своей карьеры взгляд убийцы уловил момент, когда палец на спусковом крючке пистолета начал движение. Примерно в тот же момент цыганка резко вскочила. В тишине звонко прозвучал звук выстрела, больно ударяя по ушам, но пуля в цель так и не попала. Просто цель, то есть Рада, в последнее мгновение перед выстрелом, резко отвела руку друга – а друга ли? – в сторону, и пуля лишь вскользь задела её предплечье. А в следующе мгновение цыганка уже опрокинула Волчонка на его же стол, сбрасывая с него всё содержимое. Последовал страстный поцелуй, с отчаянным, почти молящим, стоном в губы, под звук рвущейся ткани, и звон пуговиц, разлетевшихся по полу. Всего пара мгновений, и наёмник перехватил инициативу, опрокидывая на стол уже подругу, резко разрывая ей платье от бедра до самого выреза на груди. Он грубо прижал её к столешнице, и стал покрывать тело отметинами: укусами и засосами, под томный скулёж. Виктор был ошеломлён, но не мог не усмехнуться. А после и вовсе посчитал себя лишним в кабинете сына, и удалился. Причин и прав, чтобы мешать этим двоим – у него не было. Они были в своём праве. А близость духовная, общее горе, напряжение и эмоции последних дней, рано или поздно должны были вылиться в нечто подобное. Ну, или, по крайней мере, киллер так думал. К тому же, он был совсем не против, стать для Константина настоящим дедушкой…. Хотя в последующие дни он невольно усомнился в своём желании породниться с цыганкой и её сыном. Этому стали несколько событий. Во-первых, на следующее утро после сцены в кабинете, в которое молодёжь вроде вела себя спокойнее, расслабленнее, Волк, не подумав, сглупил, и подколол их на счёт увиденного. Однако если Волчонок и глазом не моргнул, то Рада раскрыла мужчине всю правду о буйном, неуравновешенном, пламенном нраве цыган. Если проще, то дело было в гостиной. И в то время, пока Леонардо, полулёжа на диване, читал книжку, не обращая ни малейшего внимания на шум, то его любовница, буквально загоняла Виктора по той самой гостиной, двери которой заблокировала странным льдом. Она не унималась четыре часа, и бегала за мужчиной, которого заставила всерьёз опасаться за свою жизнь уже после первых метательных ножей и кинжалов, воткнувшихся в кресло в считанных миллиметрах от его шеи, и то, лишь потому, что инстинкты позволили ему уклониться. Так что, забыв о недуге, ему пришлось изворачиваться, бежать и уклоняться. Рада действительно восприняла невинную отцовскую колкость, в качестве оскорбления, и сначала метнула в убийцу всё оружие, которое было при ней, потом извела магазины, сначала своего пистолета, а потом пистолетов Волчонка, которые буквально выдернула у него из-за пояса, а потом принялась за предметы, которые были в комнате. Вазы, книги, статуэтки, цветы, картины, мелкая мебель, диванные подушки – всё летело в Виктора. А когда всё кончилось, обломки подбирались с пола, и летели снова. В первый час лучший в мире киллер в отставке, аристократ, и попросту видный мужчина, достаточно ловко уклонялся от предметов. А потом… просто стал уставать, да и яд в мышцах давал о себе знать. Так что не удивительно, что ещё три часа спустя, Виктор был весь в ставшей лохмотьями одежде, под которой скрывались неглубокие, но болезненные царапины, ушибы и кровоподтёки, он едва шевелился и тяжело дышал. А у Рады был, похоже, нескончаемый запас энергии. Так что у хозяина дома просто не было иного шанса на выживание, кроме как смирить гордость, и попросить помощь у сына. Тот, к слову, с места так и не сдвинулся, читал книгу и не встревал, а цыганка обходила его десятой дорогой. На просьбу отца он откликнулся легко, просто произнеся тихо, но вкрадчиво: «Рада, уймись». И всё, та уселась на диван и, обиженно нахохлившись, скрестила руки на груди, освобождая двери и окна ото льда какой-то своей техники. И всё бы ничего, но гостиная была в руинах, где целым оставался лишь один единственный диван… Леонардо же, не отрываясь от книжки, безэмоционально произнёс: - Ремонт – уж позволь, отец, – за мой счёт. И прости Раду. У неё действительно очень буйный нрав. Больше не нарывайся. Будь она серьёзна, ты бы не смог спастись. - Я понял. – Глухо усмехнулся киллер, со вздохом сползая по стене на пол, и замечая, что любимая трость валяется на полу, разломанная надвое. Как позже выяснилось, пострадала не одна гостиная. Дело в том, что примерно в то же время Костя, оставленный на попечение слуг дома, из-под опеки сбежал. Дело произошло в саду, и искали его, разумеется, там же. А он сам в это время спокойно разрисовывал, купленными специально для него, фломастерами, стены, мебель, пол, и даже потолок, любимой Виктором «белой гостиной». Та называлась так, потому что и стены, и мебель, и даже пол в ней были светлых, почти белых цветов. Он застал ребёнка как раз в тот момент, когда тот, поднявшись к потолку при помощи пламени Дождя, рисовал «джунгли», как он сам это назвал. Ни одной не изрисованной поверхности. Белая гостиная стала цветной. И надо бы гордиться успехами двухлетнего пацанёнка, но мужчине было обидно почти до слёз. Настолько, что паршивца он едва не ударил. А тот, словно поняв, что его творчеству не рады, быстро смотался, и заревел, кажется, в объятиях матери. Леонардо снова заверил отца, со вздохом, что оплатит счета, так как таким образом он будет чувствовать себя менее виноватым в том, что притащил в дом этих монстров. Он объяснил, что дома их никто не сдерживал, так как необходимости не возникало. Ещё несколько дней спустя, цыганка устроила новую истерику, но уже своему другу. Она лупила его чисто по-женски, рыдала, и обвиняла в бесчувственности. Что он, мол, мог бы проявить хоть какие-то эмоции. Но Леонардо терпел, никак не реагировал. Лишь однажды он заявил, что предательство и смерть даже таких близких ему людей, это не повод закатывать истерики, обвинять всех вокруг в своих бедах, жалеть себя, и лить слёзы вёдрами. Рада залилась ещё большим количеством этих самых слёз, но закончилось всё это…. Правильно, снова сексом. А потом Леонардо заявил, что вынужден на три дня оставить цыганку с сыном под присмотром Волка. Объяснил он это просто: у него всё ещё были обязанности. Он должен был объявить о смерти своих бывших друзей их родителям и подчинённым, а так же оставить совместные начинания и организации на заместителей. Для этих целей он и покидал особняк Каккамо, выпросив у отца личный самолёт. И не смотря на опасения, что Волчонок по возвращении не застанет Виктора живым, тот на удивление неплохо сошёлся с цыганкой. Она была тиха и послушна, большую часть времени просидев в комнате друга. Костей занималась она, только кормить ребёнка приходилось Анне, ведь как выяснилось, цыганка его кормила только грудью, а в дальнейшем мелкого пичкали едой уже отец, крёстный или дяди. Мальчик тоже вёл себя прилично, так что киллер решил, что всё то безобразие, которое они с матерью натворили, было сделано с молчаливого согласия его дорогого сынка. А без него они шалить боялись. И это было правильно. У Виктора была твёрдая рука, и ремень очень хорошего качества. Но три дня миновали. Потом четыре, пять…. А Леонардо так и не вернулся. Волк не очень-то волновался за сына. Знал, что если задержался – значит, пришлось. Однако на обстановку в доме его отсутствие влияло сильно. Рада отказывалась от еды, и мужчине приходилось уговаривать её есть, хотя бы раз в день, чуть ли не силой. А она, при любой возможности, к окну подходила, и смотрела куда-то вдаль, ничего невидящим взором. Причём, в разное время подходила к окнам, выходящим на разные стороны света, будто чувствуя, где её друг находится, в какой стороне. Хозяин дома наблюдал, но не спешил уводить её от окна. Предпочитал возиться с внучком, в каком-то смысле. И всё же он не выдержал смотреть на её зябкие передёргивания. - Не волнуйся, Рада. Мой сын обязательно вернётся. Невредимым и живым. – Мужчина встал рядом с цыганкой, и посмотрел на мелкую кисею дождя за окном. От этого действительно было зябко. - Я не боюсь. Я это знаю. Вернётся, невредимым, как и всегда. Невредимым, но не живым. – Глухо откликнулась она. Виктор последним замечанием очень заинтересовался: - Что ты имеешь в виду? Зная вашу компанию, вариантов может быть масса. – И их действительно было много, начиная хотя бы с того, что судя по отчётам того же Сальвадора, Волчонок живым быть просто не мог. - Я имею в виду, что Дети Звёзд мертвы. Все, без исключения. Не знаю, говорил ли вам Лео, но Дети Звёзд всегда умирают вместе. – Рада перевела взгляд из неведомых далей на хозяина особняка, и посмотрела прямо ему в глаза неожиданно твёрдым взглядом, заканчивая: - Всегда. - Мой сын жив. – Усмехнувшись, прищурился Волк. - В таком случае, может, они ошибались? Или и вовсе не были Детьми Звёзд? - Нет, я провела с ними немало времени. Они были Детьми Звёзд. И нет, они не ошибались. Они…, - женщина замялась, не зная, как передать свои ощущения, - действительно были чем-то гораздо большим, чем просто Хранителями пламени. Это чувствовалось во всём. Преклонение перед кем-то из них – неважно кем – чувствовал любой. Из-за этого их боялись и ненавидели в большей степени, чем любили и уважали. И третьего было не дано. Я…. Я просто знаю. – Выдохнула она, так и не подобрав слов. Но на киллера она смотрела непонимающе, и укоряюще. Будто обвиняя в сомнениях. Ему и не оставалось ничего иного, кроме как пожать плечами, и признаться: - Судьба у них страшная. Я не желаю подобного сыну, а потому ищу возможности обмануться…. - Вы удивительный человек. – После нескольких минут молчания, слабо улыбнулась Рада. Она легко его поняла, ведь лгать себе действительно было проще. - Не зря Лео так вами гордится, и дорожит. - И всё же, ты не уверена, что Волчонок жив. А я хочу понять, почему так. – Напомнил Виктор о теме, хоть и понимал, что цыганке она неприятна. - Я и сама не знаю. Это просто… ощущение. – Она обняла себя руками, и снова уставилась в окно. Глухо, безэмоционально, она с трудом, но решилась рассказать, надеясь, что Леонардо сможет помочь его отец, если будет знать хоть что-то. Рада не сомневалась в том, что сам её друг ни скажет и слова. Потому и пересиливала себя, ради него: - Я не знаю, что произошло между ними. Почувствовала, что произошло страшное, и просто переместилась по остаточному следу Алекса. А там…. Они. – Цыганке не удалось сдержать судорожного вздоха. - Четыре кучки пепла, по форме человеческого тела, завёрнутые в ИХ одежду, броню, с их же оружием, невредимым. И ещё трое. У двоих прострелены лбы, точно между глаз. И Лео, с почти оторванной рукой. Знаете, он тоже был мёртв, но не бледен, как остальные двое. Я поняла, что ни Салли, ни Ги, ни тем более Алекса, - одинокая слеза скатилась по её щеке, - уже не вернуть. А потому устроила фирменную истерику на груди именно у вашего сына. Он, в отличие от всех, возвращаться умел, что доказывал не раз. Я четыре часа умоляла его вернуться! – Воскликнула она. – Четыре часа угасающей надежды и мыслей о том, что у кого-то в пистолетах должна была остаться хотя бы одна пуля. Пуля, предназначенная мне самой. Они были смыслом моей жизни…. Но я просила не за себя, а за Костю. Наследнику одного из Детей Звёзд без опоры было бы сложно выжить. С их-то безумной кровью в жилах, вечной жаждой адреналина и инакомыслием. Управляться с этим, не смог бы научить никто, кроме них…. Он вернулся. Но знаете, что первое я услышала от него? – Тут она усмехнулась, и снова посмотрела на Виктора, молча слушавшего её. Несколько раз сглотнув, она спародировала голос и интонацию Леонардо: - «Она сказала, что я ещё не отдал ей долг. Сказала, что за меня попросили. Но, Рада, ЗАЧЕМ ТЫ МЕНЯ ВЕРНУЛА?!» - Это она выкрикнула истерично, но… несколько раз вдохнув и выдохнув, сумела взять себя в руки: - Он наорал на меня, холодно и бесстрастно, но от души. Вся африканская саванна слышала. А я смотрела на него, и рыдала: от радости, что хоть кто-то вернулся ко мне, и от горя, потому что потеряла мужа и друзей, всех, ведь в Лео я ни тогда, ни сейчас жизни не чувствую. А ведь я – Хранитель воды. Жизнь – это моя стихия. И знаете, что самое страшное? – Волк заинтересованно посмотрел на женщину. - Я знаю только одну силу, которая способна живое тело обратить в чёрный пепел, не задев одежды, и иных неорганических предметов. Чёрное пламя, знаете? – Виктор не знал о том, как сильно в тот момент побелел. Зато это прекрасно видела цыганка, и усмехнулась: хоть не ей одной нести на себе это бремя: - Я знаю только одного человека, который этой силой владеет. И мне страшно думать дальше. Я не хочу знать, что произошло, потому что боюсь. У них в последние дни были напряжённые отношения. Они старались не разговаривать друг с другом, а если это случалось – всегда приводило к ссорам. И я боюсь узнать, что это Лео слетел с катушек и убил их. Или что это они предали его, и не стали сопротивляться, когда он решил их покарать, опять же, слетев с катушек. Я молюсь о том, чтобы там был кто-то ещё, и именно тот человек виноват в гибели моей семьи. Знать, что есть кто-то сильнее всех Детей Звёзд вместе не так страшно, как бояться единственного оставшегося в живых друга, и обвинять его в смерти мужа. – Цыганка закончила говорить, и Виктор незаметно выдохнул: да, с сыночком не забалуешь. И всё же, он был уверен, что Волчонок не убил бы свою компанию, даже после предательства. Он поговорил бы с ними, лишил бы пламени – мужчина не знал как, но был уверен, что сыну это под силу – и отправил бы куда-нибудь, подальше от себя. Но не так…. И всё же он действительно был безумен, и обладал чёртовым Чёрным Пламенем, с непонятными свойствами, которые однозначно вредили владельцу. Н-да, похоже, что на вопросы, роившиеся в голове киллера, мог ответить только сам Волчонок, и никто больше. То есть, вероятнее всего, они останутся без ответов. Но сыну он верил, верил в него. Знал, что тот очень расчётлив, и руководствуется чувствами лишь в последнюю очередь. А значит, даже если это он и убил своих друзей, на то были очень и очень веские причины. Однако Раде этого говорить было нельзя, поэтому он сказал нечто иное, не менее вероятное: - Мне кажется, что твои чувства глушат твои ощущения. У тебя горе, и я не смогу его понять, и всё же, люди в таком состоянии…. В общем, я уверен, что тебе кажется, и ты преувеличиваешь масштаб проблемы. - А вы не заметили, что он с тех пор, как мы пришли в ваш дом, ни разу не проявил чувств? – Кажется, цыганка даже немного оскорбилась. - Не правда, мне удалось один такой момент застать. – Мягко заметил Виктор, чтобы не спровоцировать опасную женщину. - К тому же, когда мы знакомились, он был точь-в-точь как сейчас. Полностью замкнутый в себе, и отстранённый. Это, Рада, всего лишь своеобразный механизм защиты от окружающей среды, а ныне маска, необходимая для того, чтобы вы, и именно вы, не увидели его чувств, его боли, уверяю. – Женщина готова была возмутиться, но хозяин дома проявил неожиданную для неё властность, останавливая протест взмахом руки: – Дело не в доверии. – Уверил он. - Полагаю, что Леонардо, как гордый взрослый мужчина, просто не желает нагружать, как не крути, а всё-таки тонкую и чувствительную женскую натуру своими проблемами. Тем более что их у вас и без него хватает. Согласитесь, вам было бы тяжелее, если истерили бы вы вместе…. А каково в этом случае было бы Константину? Дети ведь всё чувствуют. – Рада задумчиво пожевала губу. – Уверяю, мой сын способен контролировать эмоции и не в таких ситуациях. Просто заперся в себе он наглухо, потому что это действительно сложно. Возможно, поэтому жизнь в нём и не чувствуется. - Очень надеюсь, что вы правы, Виктор. Очень надеюсь. – Покачала головой цыганка. - Однако прежним он не будет никогда. - Верно. И дело не в потрясении, а в том, что окружение у него изменится. – Виктор с помощью пламени Тумана, перенёс из закормов тёплый плед, и накинул его на плечи гостье дома. А после сменил тон голоса, на игривый, а манеру речи на исключительно учтивую: – Идёмте, мадам. Не стоит рассматривать унылую погоду за окном. Она лишь ухудшит вам настроение. Лучше пойдёмте к камину, выпьем по чашечке горячего шоколада, а? Чуть позже, наслаждаясь удивительно вкусным горячим шоколадом, сидя у камина, Рада окликнула сидевшего напротив мужчину, который зачитывал ей интересные и комичные моменты из какой-то газеты: - Виктор, - хозяин дома отвлёкся от чтива, и вопросительно посмотрел на цыганку, - спасибо. После ваших слов… и какао, мне немного полегчало. - Очень этому рад. – Склонил голову, изображая поклон Волк. И как хорошо, что женщина не знала, о чём он в тот момент думал. А он в этот момент, тратил усилия на надежду. Надежду, что не ошибся в отношении сына, причинах его безэмоциональности и здравости рассудка.***