Поющий Койот. Перекрёсток Времён

*** - Блин, опять ты заладил, а? – Раздражённо сокрушался Леонардо, всплескивая руками. Он сидел у камина на полу, и пытался игнорировать приставшего отца, примостившегося в кресле. Вообще-то он отдыхал от заказа, ведь сразу после возвращения из Японии он вернулся к деятельности Поющего Койота, но… ему мешали. - Мать напоминаешь. – Фыркнул наёмник. - Она до твоего приезда тоже всё время меня канючила о том, что я неправильно живу. Что нужно обзавестись друзьями, ходить на детскую площадку, играть с другими детьми в мяч или в героев, а не болтать с животными и не зачитываться книгами. Сколько мне ещё напрягать мозги, чтобы объяснить тебе, что меня нельзя мерить мерками людей, что я не такой, как вы, и таким не стану никогда? - Твои чувства человеческие, да и я вижу перед собой человека. – Заметил Виктор, тоже скривившись. Сын, как ему казалось, впал в детство. А он всего лишь пытался настоять на том, что Волчонок упорно отказывался понимать. Мужчине было страшно оставлять того в одиночестве в мире живых, а его одиночество было видно невооружённым глазом. Но…. – Упрямишься, как осёл. - Я не осёл, но да, я очень упрям. – Леонардо тяжело вздохнул, и, глядя в огонь камина, принялся, как обычно, пытаться объяснить отцу, что ему никто не нужен. По-своему, конечно: - Знаешь, я словно мышонок, который скребётся в дверь запертого сейфа, отчаянно пытаясь попасть внутрь. С одной стороны от него открытый холодильник, полный еды, с другой стороны норка, дом, а позади обманчиво медленно и лениво приближается голодный кот. Зачем мышонок скребётся в сейф? Ведь там нет ничего ценного для него. В нём нет еды, которая есть в холодильнике, в нём нет обманчивого чувства безопасности, что есть в норке, в нём нет ничего. Он совершенно пуст. А даже если это и не так, в нём всё равно нет ничего ценного для мышонка. Но он всё равно отчаянно скребётся в сейф, потому что одержим идеей попасть внутрь. Он давно уже проголодался, хочет отдохнуть, да и силы с каждым мгновением становится всё меньше. Но он только увеличивает напор, прекрасно зная, что это бессмысленно и бесполезно. Почему он не пойдёт в холодильник, где мог бы и поесть, и отдохнуть, и спрятаться от кота? Почему он не прячется в норке? – Задавал риторические вопросы Волчонок, сам же на них отвечая: - Да он просто не может уже остановится. У него в голове только одна мысль: «Быстрее, ещё быстрее. Скорее попасть внутрь». Он давно забыл о ценности еды, воды, и сна. Даже о том, что это такое он не помнит. Ему не нужны ни сокровища холодильника, ни домашний покой. Он одержим, и может только скрестись. У такого мышонка не может быть родных, которых ты пытаешься меня заставить завести. – Виктор фыркнул, но прежде чем высказывать своё мнение, решил дождаться окончания сравнения. - Кто из его сородичей поможет мышонку добиться бессмысленной цели, - остановить кровавый дождь, - под страхом смерти от лап кота? Или кто из них будет готов бессмысленно пожертвовать своей жизнью, оттягивая время и внимание кота на себя, давая мышонку лишний шанс? Нет, - Леонардо гнусно усмехнулся, - если у мышонка и могут быть помощники, то они точно не будут родными. Они будут шестёрками, которых мышонок либо оставит в стороне от своей задачи, либо использует их в качестве защиты от кота, с лёгкостью меняя их жизни, на время для достижения бессмысленной цели. У такого мышонка только три варианта исхода событий: либо он всё-таки попадает в сейф, либо он умирает от истощения, либо его настигает кот. – Мужчине было очень интересно, кто же в этой истории являлся котом. Уж не кто-то ли из тех, что оставил свой след на спине его сына? А может это тот, кто едва не отправил Волчонка на тот свет? А что, такое ведь вполне могло быть. Он признался, что помнил всё, что происходило в тот день…. - Впрочем, возможен и такой вариант: он попадает в сейф, но умирает от истощения, и его спокойно выгребает лапой из сейфа кот, и съедает. Ну или он умирает у сейфа, и всё равно попадает на обед к коту. И умрёт он один, так же бессмысленно прожив свою жизнь, потратив её на достижение бесполезной цели. Это моя жизнь, и моя судьба: быть этим мышонком. – Виктор мысленно присвистнул, а вслух сказал только: - О, ты, конечно, извини, Волчонок, но Фрейд по тебе плачет горючими слезами. Тебе бы психолога более профессионального, нежели я. Потому что сам с этим не справлюсь… - Леонардо от раздражения на такое высказывание отца, невольно вошёл в режим Посмертной Воли. Впрочем, он быстро взял себя в руки, сжимая кулаки, и раздражённо прошипев: - Ладно, попробую объяснить иначе. – Глубоко вдохнул, и придумал новое…. Хотя нет, вспомнил о старом сравнении. - Видишь, на ветке сидит воробей. – Наёмник ткнул пальцем в окно, где на ветке кустарника сидел оный представитель семейства птиц. - Он не обращает внимания ни на свою пару, ни на гнездо, ни на своих собратьев. Он смотрит вдаль. Эта та самая птица, которую я вернул с того света. Видишь, он, птах, сильно выделяется из своей стайки, как я и говорил. И правильно, ведь он больше не может быть прежним, обычным. Он побывал на том свете, и теперь знает, что жизнь смертью не заканчивается. Это притупило у него самый главный инстинкт, инстинкт выживания и самосохранения. Он смотрит на суету своих сородичей, смотрит и видит насквозь все их страхи, надежды…. Он видит, и считает их такими мелочными, приземлёнными, низменными, глупыми…. Теперь он перестал их понимать. Он не понимает, зачем они так суетятся из-за пустяков, и настолько погружены в свою жизнь, что не замечают ничего вокруг. Теперь ему чуждо всё, что принято в его роде. Смотри, он тоже кормит детей, заботится о них, но в моменты отдыха он смотрит вдаль. Он постепенно отдаляется от стаи и семьи, ведь он становится им чужим, а они чужды ему. Слишком разные. Своими ему могут стать лишь те, кто тоже с того света вернулся. Но вот незадача: таковых нет! Больше нет. – Буркнул он себе под нос, секунду спустя, явно имея в виду уже себя, а не воробья. После чего он тряхнул головой, и продолжил: - У меня тот же случай. Я смотрю на людей, и считаю их глупыми, ибо мне чужды их понятия о жизни. Ты притащишь мне психолога, но у нас с ним слишком различные взгляды на жизнь. Он не поймёт моего отношения к смерти, жизни, любви, свободе, морали, чести и прочего-прочего. Фрейд отнюдь не был гением, он и сам был психом, потому и понимал кого-то из себе подобных. Кроме того, можно не зная Фрейда логически объяснить любое состояние человеческой психики, при условии, что знаешь как он жил. Да и если не знаешь, предположить можно. – А вот с этим Чёрный Волк был согласен на все сто процентов. - А ещё, у меня есть интуиция Вонголы, и когда он, психолог, мне скажет с понимающей улыбкой на лице «я вас понимаю» - я, в порыве раздражения, грохну его особо жестоким способом. – Виктор хмыкнул, снова согласно, ведь наверняка и в своём случае поступил бы так же. - Нет. Не понимает. И никто не поймёт, потому что я другой, потому что люди, как снежинки отличны друг от друга, и двух одинаковых людей существовать не может, и потому что, чтобы понять человека, нужно прожить его жизнь. Можно понять частично, но не полностью. Я никогда не пойму тебя, а ты не поймёшь меня. Потому что росли мы в разных условиях. Потому что ты никогда не возвращался с того света, а я делал это уже туевую кучу* раз. Я могу найти тебе ещё тысячу и больше причин, чтобы навечно остаться в одиночестве. - И ни одна до меня не дойдёт, потому что не пойму? – Усмехнувшись, уточнил мужчина у сына. - Точно! – Воскликнул тот, тут же безнадёжно вздыхая, снова уставившись в огонь: - Это бесполезно…. Всё бесполезно. Да, человечество просто пошло не той дорогой, и идёт не туда. Вспомни, ещё тридцать лет назад мечтали о покорении космоса, и все деньги пускали именно в эту отрасль науки. – Бывший киллер вскинул брови в удивлении: это-то тут причём?! - Говорили, что в эти годы мы уже на луне будем жить, оливки там выращивать. И что теперь? Из-за нескольких неудач деньги перестали вкладывать в освоение космоса, а учёных пустили на разработку более тонких презервативов, или прокладок для женщин. – Раздражённо прошипел Койот. - В шестидесятых годах прошлого века мечтали найти лекарство от рака. И что? Где оно, это лекарство? Где? Нету! – Восклицал он в сердцах и искренней, какой-то детской обиде. Но так оно и было, потому что в своей деятельности бродячего Мудреца он вникал и в такие сферы человеческой жизнедеятельности. Его, как человека, склонного к науке, это не могло не возмущать! - Вся фармацевтика работает на разработку средств, позволяющих не обосраться, или наоборот посрать. - О-о, куда тебя понесло. – Теперь и вслух присвистнул Волк. Ему всегда было интересно слушать рассуждения ученика и сына, но он всё равно пока не понимал, как это всё относится к их теме. И всё же заметил: - Знаешь, за тобой записывать надо. А то такая философия пропадает… - Леонардо усмехнулся, и вполне искренне пообещал: - Если выживу, напишу мемуары, и ещё пару десятков интересных определённому типу людей книг. Но не перебивай, пожалуйста! - Слушаю. - Так вот. – Наёмник вернулся к теме, хотя, честно говоря, ему просто хотелось смотреть в огонь. Наблюдать за языками пламени, которые, если долго смотреть, становились живыми, словно тенями или душами живых существ, ему очень нравилось. Это было похоже на кино, только вместо сценариста было собственное подсознание, на пару с буйной фантазией. Отличный отдых для разума! А тут, понимаешь ли, пристал старик, и приходилось отвлекаться на разговор: - Знаешь, ли ты, как красиво звёздное небо, если оно проносится мимо иллюминатора твоего межгалактического космолёта со скоростью света? Или знаешь ли ты, как красиво смотрятся воздушные дома-пузыри под водой, или над облаками? Под водой они ещё и светятся, и это… восхитительное зрелище! Или знаешь ли ты, что нашу силу, пламя, ту самую силу, что когда-то называли магией, можно использовать, чтобы сделать мир совершенным. Ведь сильному,… скажем, Урагану, ничего не стоит создать пузырь в воде, и он будет таким крепким, что можно опуститься на дно Марианской впадины. Или же из таких пузырей построить подводный город! Или сильное Солнце может запросто отращивать конечности, или даже внутренние органы…. Представляешь, сколько больных людей могли бы очень быстро стать здоровыми?! Где всё это? У человечества столько возможностей! – Воскликнул он, и снова вздохнул: - Но они боятся неизведанного, необъяснимого, а потому закрывают на это всё глаза, даже если рядом с ними настоящее чудо. Они сожгли на кострах большинство магов, потому что они подрывали власть одних, и заставляли бояться и завидовать других. Сейчас же люди заняты только тремя целями: потрахаться, заплатить кредит, и не обосраться. – Это было сказано с таким презрением, что Виктор тоже проникся ситуацией в мире. Тем более что она была не так уж и далека от реальности. - Я побывал в десятках совершенно иных миров, и летал на космолётах, и жил под водой, и над облаками, и пытался построить совершенный мир…. – Печально вздохнул Леонардо. - И знаешь, что? Я горько сожалею о том, что вернулся домой. – Он посмотрел в глаза отцу, и тот увидел в них искреннюю тоску, горечь. - Этот мир пуст и бездушен из-за людей. Из-за тех, кто вместо того, чтобы изучать окружающий мир, ищут выгоду только для себя, или ищут себе компанию, чтобы скоротать время вечерком за бутылкой пива, или чтобы обколоться, или чтобы потрахаться, после работы, которую ненавидят! Всё, что у этого мира есть: это красота природы, но и ту люди губят…. Я таким быть не желаю! - А ты не можешь вернуться в те миры?! – Грустно и участливо спросил Волк. После личного посещения одного из иных миров, он не раз задумывался о том, что, может среди великого множества других реальностей, существовал мир, в котором его Волчонку было бы легче. Наёмник тоже не раз об этом задумывался, в чём только что и признался, а потому он тяжело вздохнул: - Я же говорил: не знаю. Но пытаться это сделать без ребят – пока не готов, это однозначно. – Мужчина вздохнул: и ведь этот упрямец сам приходил к выводу о том, что ему нужны спутники, но упорно это отрицал. Он наклонился, чтобы дотянуться рукой до русой макушки сына, и растрепать ему волосы. Волчонок не сопротивлялся, он напротив подавался незатейливой родительской ласке, только очень устало. - Знаешь, а Нана права. Ты удивительно светлое существо, с чистой, не смотря ни на что, душой. Ты хочешь спасти наш мир. – С печальной улыбкой на губах, заметил Виктор. - Хочу или должен. Не помню. – Криво улыбнулся и Леонардо. - Но в одиночку тебе это не потянуть. И ты сам это знаешь. - Знаю. От того и так больно и трудно. – Снова тяжело вздохнул наёмник. Он не представлял, как потянет обязанности Детей Звёзд в одиночку. А ведь раз он выжил, значит, ему это делать придётся. Думая об этом, он не сдержался и пожаловался: - У меня не осталось перспектив. Я все исчерпал. Возможности – тоже. Да и мир, в конце концов, наверное, сломал меня. Раз я позволил поглотить себя страхам, и более ничего не хочу. Только скорблю об утраченном, и несвершённом. Дитя Звёзд, вынужденное жить жизнью не очень простого, но человека… - Он криво усмехнулся, и хрипло рассмеялся. В смехе хорошо было слышно отчаяние и боль. - О, Волчонок, почему бы тебе не попробовать вместо того, чтобы размышлять надо всем этим – пожить так же, как все, и найти своё место в мире? В твоём родном мире. – Осторожно спросил Виктор. К мрачному сыну он давно привык. Иногда ему даже казалось, что если бы он по отношению к своей жизни относился более оптимистично, то не выживал бы. Кто знает, может, так оно и было?! - Раз ты всё ещё жив, значит, место в нём для тебя всё ещё есть. Ты ведь действительно можешь миру дать очень и очень многое, даже за тот короткий срок жизни, что тебе отведён. - Отец, неужели ты ещё не понял? – Леонардо сел, и посмотрел в глаза прямо. - Мой мир это не планета Земля. Мой мир – это целая ВСЕЛЕННАЯ. – Он возвёл руки к потолку, словно к небу, и произнёс это завораживающим шёпотом, словно слово «вселенная» было волшебным, несущим в себе какую-то магию, но оно же было запрещённым к произнесению словом. И было в этом шёпоте что-то совершенно безумное, а может просто непонятное для Виктора?! - Без границ, без бессмысленных моралей. Целая вселенная. - По внутреннему мироощущению – это несомненно. – Кивнул Волк, улыбаясь: сумасшедший сын ему нравился гораздо больше мрачного. Впрочем, улыбка быстро сошла с его уст: - Но я всё ещё вижу перед собой человека. Или нет, даже не так. Я вижу перед собой обиженного на несправедливости жизни ребёнка, у которого отобрали игрушку. Посмотри на себя! – Воскликнул он, обращаясь к сыну. - Ты зажат весь, словно прячешься от мира. Руки вечно прижимаешь к телу, часто зябко обнимая себя. Когда сидишь – вечно нога на ноге. Уделяешь слишком много внимания мимолётным, а то и случайным прикосновениям. Так делают дети в незнакомой, непривычной им, а потому страшной обстановке. Они зажимаются… Да, ты можешь говорить, что изменился, но я вижу, что передо мной сидит всё тот же мальчишка. Не озлобленный, но обиженный и обманутый миром так сильно, что более ото всех людей ждёт подвоха, ножа в спину. Страх. Да, ты прав, ты поглощён им. – Согласился мужчина. - И нет, твои взгляды на мир с тех пор, как мы познакомились, совсем не изменились. Боюсь, что ты, напротив, лишь укрепился в своём мнении. Ты не изменился, ты всего лишь научился терпеть. И научился терпеть ты лучше, чем кто бы то ни был. Думаешь, я не вижу, что ты до скрежета в зубах ненавидишь убивать? – Леонардо напрягся. Он не любил признаваться в этом даже себе, но отец был прав: он действительно ненавидел убивать. И ему не нравилось, что Виктор знал об этом. - Что терпеть не можешь пожимать руки своим заказчикам, презирая и их, и себя, и брезгуя? Думаешь, что не слышу горечи в голосе, когда говоришь о том, какая ты мразь и шлюха? А я всё замечаю, и жду, когда же ты перестанешь терпеливо жрать всё то дерьмо, что подкладывает тебе жизнь! Но ты, твою мать, терпишь! – В сердцах, почти проорал Волк. Ушла почти минута прежде, чем он смог взять себя в руки, и тихо произнести: - Человек, а не кто-то там непонятный…. И мог бы… - Не трогай мою мать. Это, во-первых. – Опасно прищурился Койот, тут же ухмыляясь: - Не пристало так выражаться интеллигентному человеку. Это, во-вторых. В-третьих, не вмешивайся в мою жизнь! - В твою жизнь, значит?! – Грустно переспросил его отец. Ему вдруг вспомнилось, почему он когда-то начал называть ученика Волчонком: тот был загнанным зверьком, которому предстояло стать хищником, никого не пускающим в свою жизнь. Похоже, что это не изменилось. Волчонок вырос и стал сильным волком, но он по-прежнему был загнан и по-прежнему боялся окружающего мира. И даже ему, человеку, которого признал отцом, он не позволял вмешиваться в «свою жизнь». Словно Виктор не был частью жизни сына, которого он, между прочим, если не воспитал, то, по крайней мере, научил всему, что знал сам, и помог получить иные знания, а, кроме того, сделал своим наследником. Это было… обидно. - Да, в мою, и только мою жизнь. – Подчеркнул это сам Волчонок, как-то… ощерившись, чем действительно напоминая загнанного хищника. Он оглядел отца, и заметил обиду в его взгляде, тут же пожалев о том, что необдуманно ляпнул. Они ведь оба были чуткими натурами. Одно слово – и всё. Хорошо, что хоть объясниться они друг другу шанс давали. Наёмник вздохнул, и лёг на спину, задумчиво уставившись в потолок, и… признаваясь: - Знаешь, я действительно один из немногих, а может и один единственный, кто действительно знает, что нас ждёт за гранью жизни и смерти. – Виктор вздрогнул, не ожидая от сына, что он станет рассказывать такое. Хотя он давно собирался спросить сам, но… язык не поворачивался. - Я знаю. Знаю, что за гранью жизни находится мир наших теней, душ и энергетических сущностей. Грань сера и безлика сама по себе, но даже сумрак там живой. Это место годно лишь для тех, кто пока не родился, и ещё не умер. – Мужчина был близок к смерти, а потому жадно вслушивался в каждое слово, запоминая информацию. - А так же место, где скитаются проклятые. Ещё, люди, чьи нити жизни истончились или надорвались, тоже проводят время на Грани, пока их тела в летаргическом сне, или в коме. Там, если нить жизни восстанавливается и укрепляется – они переходят через Грань Жизни, возвращаясь в тела, а если нити рвутся – Через Грань Смерти, и дальше… Через грань души умерших провожает Госпожа Смерть, если покойник хоть чем-то выделился из толпы безликих. Да, Госпожа - женщина невероятной красоты. Знаешь, у Смерти глаза синие, как вечернее небо где-нибудь в горах, а волосы белые-белые, как первый снег, может и седые, о том лишь она знает. Она предстаёт перед покойниками, а бывает и перед убийцами, в разных обличиях. Перед кем-то ужасно безобразным монстром, со слюнявым оскалом, жаждущим сожрать чью-нибудь душу, а перед кем-то, как передо мной, женщиной, увидев которую, сразу понимаешь: она богиня, высшее, идеальное существо. И голос… как хрустальный горный ручей. Певучий, звонкий…. – Леонардо рассказывал о ней с придыханием, мечтательно и с нежностью в голосе, так, будто был влюблён в неё. Ха-ха, в Госпожу Смерть! Хотя… с Волчонка бы сталось. Он-то как раз на такое способен…. - Знаю, что за Гранью Смерти простилается долина, в которой яркие и сочные травы и цветы, и что если вступать по этой долине с мыслями о том, что недостоин её – она становится провалом в бездну, где горят адские костры, и, поджидая своих клиентов, бродят монстры, страшные для каждого по-своему. Там крики боли, стоны душ, и нет ничего, кроме тьмы, пепла, огня и красной вулканической породы. Там царит лишь мука. Бесконечная мука. – Наёмник явственно передёрнулся, и продолжил, не заостряя: - А если достоин ты долины – она становится райским садом, взращенным меж звёзд и облаков. Там сказочные пейзажи, и… близкие, которые заслужили райские кущи. Кажется… я слышал там флейты, арфы…. Есть и те, кто не заслужил при жизни ни рая, ни ада. Обычно это нейтралы, или просто никто, серые мышки, прожившие свои жизни как все, то есть никак. Их карма это бесконечная цепь перерождений, когда снова и снова начинаешь сначала, и наступаешь на одни и те же грабли, которые ничему не учат. – Он вздохнул, перевёл дух, и снова посмотрел на отца: - Так вот, знаешь ли ты, отец, что даже одна минута там может, растянуться в целую вечность, не говоря уже о семидесяти двух? - Семьдесят две минуты? – Удивлённо посмотрел тот на Койота. Он знал это число. Помнил из истории болезни сына. Но и не думал, что… - Жизнь, даже столь короткую, как моя, следует заслужить. – Необычно жёстко усмехнулся тот. - Семьдесят две минуты здесь, среди живых – семьдесят две вечности там, среди мёртвых. Ты ведь знаешь, что меня живым трудно назвать, но и мёртвым я не являюсь. Потому я и чужой и там, и здесь. Потому я и могу свободно переходить Грань. А знаешь, почему именно это число, семьдесят два? – Виктор ошеломлённо и отрицательно покачал головой: - Именно столько лет я бы прожил, если бы Вонгола защитила нас с мамой в тот день. Боссом я бы не стал, нет. Девятый рискнул бы дать перстень Занзасу добровольно, и тот бы принял наследника. Я бы так и не узнал о подполье, и женился бы на Курокаве Хане, - мужчине потребовалось время для того, чтобы вспомнить это имя, - и умер всего на месяц раньше её, в окружении детей и внуков. Но нити в полотнище судеб этого мира были перепутаны, и так – не будет никогда. Помню, все варианты будущего, которые пролетели у меня перед глазами тогда. Это должно было заставить меня сожалеть, или проситься в жизнь из-за них. – Леонардо пожал плечами: он так и не понял, зачем ему это показывали. Может быть, показали то, от чего он добровольно отказывался?! - Но если бы я поступил так, как ОНИ желали – я бы не вернулся. – Ага, самое главное, о том, КАК он вернулся в мир живых, Волчонок как обычно умолчал, и Виктор искренне сожалел об этом. Он, кстати, краем сознания удивлялся сам себе потому, что не удивлялся. Наверное, он привык, что рядом с сыном оживают любые сказки. - Да, помню тот миг, будто это было только что, а ведь пролетело семьдесят две вечности, множество миров и годы в них, и ещё семь лет здесь. – Наёмник тяжело вздохнул: - Столько всего пройденного за плечами, а я до сих пор помню лица всех, кого убил за эти вечности. Помню, что было. Знаю, что будет, или может быть. И что было бы, если я поступал не так, как поступал и поступаю…. Границы времени для меня стёрты, как и границы пространства. Я нередко просыпаюсь, и не знаю, что уже было, а что только будет. – И снова неожиданное признание. Бывший киллер потёр виски, мрачно констатируя, что ситуация с психикой сына гораздо хуже, чем он думал. И вдруг, ему в голову пришла мысль: а что, если всё то, о чём Волчонок рассказывал, было всего лишь бредом воспалённого болью и шоком сознания?! Но нет, он же сам видел… йети, и был в мире, который Дети Звёзд называли Термитником. Или болезнь сына была… заразной? Мысленно он рассмеялся подобным мыслям, и с трудом сумел подавить немного сумасшедшую улыбку. В конце концов, в мире людей и правда, жить скучновато без искры безумия в разуме… А Леонардо продолжал философствовать: - Думал ли ты когда-нибудь о том, что жизнь человека относительно времени вселенной столь коротка, что короче вспышки? Всё равно, если сопоставить наносекунду и тысячелетие. Никогда не задумывался о том, почему в миру бытует мнение, будто жизнь истинных Небес коротка? - Хм, с чего такие вопросы? – Честно говоря, бывший киллер упустил суть сказанного, занятый своими мыслями. Потому и задал нейтральный вопрос, уловив вопросительные интонации в голосе Волчонка. - Я веду к вопросу: что ты знаешь о том, какого это быть Повелителем Небес, и Хранителем их Воли и Равновесия? – Усмехнулся тот, сверкая синими глазами, как никогда ранее, похожими на тёмные сапфиры, отражающими какой-то внутренний свет. - Полагаю, что я должен ответить «ничего»? – Предположил Виктор под новую усмешку. - Но я отвечу не так: не знаю, и о чём ты говоришь. - Об этом и говорю отец. Об этом. – Хмыкнул сын. - Ты не разбираешься в моих вопросах, а потому и не имеешь права давать на них ответы. – Он фыркнул чему-то своему, и, дотянулся до маленького термоса, который Волк только заметил. Леонардо открыл его, и сделал несколько глотков, после чего снова заговорил, закрывая термос: - Так вот, вернёмся к тому, с чего начали: Моё тело, моя душа, мой разум, мои чувства – они мне не принадлежат. Чего бы я ни хотел для себя, кем бы ни казался окружающим, и кем бы для них я ни был - хозяином или слугой, воином или крестьянином, святым или проклятым - но у меня есть долг, и я должен его исполнять, не смотря ни на что. Должен, с тех пор как вернулся к жизни в первый раз. Должен, как Дитя грёбаных Звёзд. – Фраза прозвучала таким тоном, будто не содержало в себе ругательство, а была им полностью. - И если для этого мне придётся переступать через морали и собственные убеждения, если придётся переступать через тела близких, которых убил сам – чтож, выбора у меня нет. И да, мои взгляды на жизнь не изменились, но лишь потому, что эту простую для себя истину я узнал до встречи с тобой. Знаешь, есть такая истина: Не народ должен защищать своего Короля, а Король должен защищать свой народ, любой ценой. Так вот, я не король, но я Небо. – Наёмник ткнул пальцем в потолок. - У меня нет народа, но есть долг перед всем сущим, и ответственность за это же. Долг. Наваждение. Одержимость. Он может казаться бессмысленным, как желание мышонка попасть внутрь сейфа. Но это долг. Понимаешь? – Печально спросил он у Отца. Тот знал, что не время, но не мог не заметить с долей иронии и сарказма в голосе: - Вообще-то ты король, и у тебя есть народ. - Был королём. БЫЛ. – Раздражённо дёрнул плечом Леонардо: отец, видимо, решил подначивать его на эту тему до конца жизни. - Только пока того требовал мой долг. Но и каков бы ни был мой долг, это не значит, что он обязан быть мне по душе. И да, я ненавижу убивать. – Снова фыркнув, признал он. Чего уж скрывать? Виктор кивнул своим мыслям: - Отчаявшийся мышонок, вынужденный тащить на себе Небо, как Атлант. Человек, ненавидящий… - Ты говорил, что ждёшь, когда я перестану с благодарной миной жрать дерьмо, которое мне жизнь подсовывает. Ты спрашивал, чего я хочу для себя. Так вот, я очень хотел бы повернуть время вспять, и стать простым мальчишкой, которого занянчила мать. Стать никчёмным трусом, но прожить семьдесят два земных года как обычный человек, пусть даже и японец. - Ты не последовательный в своих словах. – Снова заметил мужчина. - Ты говорил, что не хочешь быть таким как все, что отвергаешь общество. - Да. Я отвергаю. – Койот снова сел, и задорно ухмыльнулся: - Сейчас, когда уже не могу стать тем мальчишкой. – Чёрный Волк понял, что его банально запутали и загнали в угол. Он помотал головой из стороны в сторону, понял, что не помогло, и тихо рассмеялся: сын всё же был гениален: - Боюсь, что мой мозг задействован, по словам Сальвадора, только на семь процентов, а не на семьдесят, как у некоторых, и я неспособен понять направление течения твоих мыслей. Ты запутал меня так, что едва припоминаю нить дискуссии. Это напрягает, знаешь ли. – Волчонок ласково улыбался, прекрасно зная, что позже отец обдумает всё, что он сказал, и поймёт гораздо больше, в том числе и не сказанное. Но пока эта дискуссия действительно была за ним. Вот только, пока Виктор не переварил беседу, он продолжал настаивать: - И всё-таки я считаю, что одному оставаться долго нельзя. Особенно такому человеку, как ты. - Блин. Всё как об стенку горох, а! – Сокрушённо стукнулся лбом об пол мальчик с разумом опытного мужчины, а потом неожиданно для Виктора, он ткнулся ему в колено. - Ты торопишься обо всём позаботиться, чуя, что твой час близок. Это нормально. – Прошептал Леонардо. - Но меня ты умудрился достать. То ли – извини – отупел, что моих рассуждений не понимаешь, то ли я был слишком высокого о тебе мнения. - Эй, попрошу…. – Возмутился было бывший киллер, но его сын тихо рассмеялся, и широко махнув рукой, оторвал лоб от отцова колена, разрешая: - Проси! – За что тут же схлопотал подзатыльник: - Вот… пройдоха. – Захохотал Волк, а успокоившись, устало вздохнул: – Сын, я понял всё, что ты пытался мне сказать. Просто мне кажется, что ты преувеличиваешь. Это напоминает мне подростковый максимализм. - Пап, я, когда задумался о том, как играют гормоны в переходный возраст, мне было уже…, - наёмник задумчиво приложил указательный палец к подбородку, явно что-то подсчитывая, после чего выдал: - за шестьдесят, по земным меркам. - Что же заставило тебя задуматься? – Мужчина вскинул брови. - Рейна. Не та, которая внучка, а…. – Глядя на помрачневшего сына, Виктор кивнул в знак того, что понял и уточнять не обязательно. Тот всё правильно понял, и тяжко вздохнул: – В общем, этот период позади. - А ты уверен, что при возврате в детское тело, которое не в курсе состояния души… - Не раньше четырнадцати. – Отрезал Леонардо, имея в виду, что нового переходного возраста в физическом плане, ему не избежать. - Убедил. Почти…. – Тоже тяжко вздохнул мужчина. – И всё же… - Отец! Просто пойми, что я за всё, чем владел и кем являлся, за все возможности, должен платить. – Снова вздохнул Волчонок, решив, признаться уже, наконец, и прекратить этот разговор. - У меня есть долг, я повторяю. Долг за ту жизнь, которая была у меня. А ты знаешь, какой она была моя жизнь. И помимо прочего я буду должен расплатиться за это душой. – Мужчина поражённо вскинул брови: сын же несерьёзно, да? Он так на это надеялся, но…. – Да, ты правильно понял. Я продал душу за то, чтобы вернуться к жизни когда-то. Она всё ещё со мной, но уже не принадлежит мне. Свободу я потеряю лишь после смерти. Но речь не об этом, а о том, что мне запрещено владеть чем-то ценным для души, ведь это может помешать мне добровольно, по договору, отдать свою душу тому, кто к жизни меня вернул. Все любят гарантии, и высшие силы не исключение. Поэтому у меня забирают всё ценное для души, чтобы у меня не было причин для жизни, не было причин для… - Наёмник вздохнул. Отец смотрел на него без сочувствия, но с такой болью…. Леонардо просто не смог продолжить. - Я предполагал. – Просто произнёс Виктор. – Это единственное, что могло бы объяснить…. – Волчонок понял, и мужчина не стал заканчивать фразу. – Но ответь мне, почему? Неужели оно того стоило? - Стоит ли душа моей жизни? Да, стоит. Я ничуть не продешевил. – Улыбнулся Леонардо. - А почему? Мне тогда было четыре года, на моих глазах изнасиловали мать, меня и самого тогда изнасиловали, и перед уходом наградили шрамом, который не заживёт никогда. И… я уже был убийцей. Осознанным убийцей. Мне грозил ад. Я не боялся, нет. Просто я предстал перед выбором. И я выбрал страшную, но очень яркую жизнь, продав душу за шанс изменить мир. Моё желание услышали, и дали и шанс, и возможность. Мир стоит одной души, и семи душ, и даже миллионов. За попытку изменить его к лучшему – души не жалко. – Виктор смотрел на искреннюю улыбку сына, и понимал: он прав. Это его убеждение, и оно было… благородным. И просто до ужаса… правильным. Мужчина не был, однако, уверен, что ему хватило бы смелости добровольно пойти на голгофу, ради попытки очистить мир, зная, что там, в конце пути, даже не смерть, а нечто гораздо хуже неё. Да, сыну бесполезно было навязывать идею о воссоздании семьи: он уже пытался и не раз, зная, что всё впустую. Теперь это знал и Виктор: Волчонок обменял возможность быть счастливым, на возможность изменить мир, прямо как один христианский пророк. Удивительно светлое существо, не смотря ни на что. Светлое, пока помыслы его неизменны. Нана была права. Некоторое, достаточно продолжительное время, они молчали, занятые своими мыслями. Леонардо всё-таки улёгся смотреть «огненное кино». Виктор переваривал информацию. Особенно ту её часть, в которой сын пытался убедить его, что как бы он ни пытался, а в обществе ему не прижиться, и близкими не обзавестись, тем более что он этого и не желает, и ту часть, которая касалась потусторонних миров. Он всерьёз задумался о том, насколько реально всё это было, и о том, почему сам в это верил, ни на миг не усомнившись. К однозначным выводам он так и не пришёл, но во всём обвинил сына, в том числе и в собственных сомнениях на этот счёт. В конце концов, это было не только логично, но и истинно…. Именно последняя мысль его и успокоила. - Итак, я – последний, но всё ещё жив. – Тихо и задумчиво проговорил Леонардо, вырывая отца из своих мыслей невольно. - Значит, мне ещё придётся поломать голову над своим долгом…. Нужно продержаться в здравом сознании как можно дольше. А для этого…. – Он замолчал, не договорив. - Что ты задумал? – Спросил Волк, чем, кажется, нарушил ход мыслей сына, который совсем запамятовал о присутствии отца. - Если мне нужно отказаться от всего, что мне дорого для дела – я это сделаю, ни секунды не сомневаясь, и не медля…. – Загадочно фыркнул тот, после чего поднялся на ноги, подхватил термос, и скрылся за дверью… Мужчина же остался размышлять о странном юморе «Госпожи Судьбы»…

***

Реохей - Был в аду?! – Шокировано, а потому сипло произнёс я, в большей мере обращаясь к Занзасу. - Был. И частенько проводит там свои сны. От того и спать не любит. – Неожиданно со вздохом признался он. Я посмотрел на него, как на сумасшедшего. – Что? «Госпожу Смерть» ты тоже видишь, не отнекивайся. Либо все мы сумасшедшие, либо это всё - правда. - А ты откуда знаешь? - «Игра. Наваждение. Одержимость». Помнишь, мы играли, и он проиграл? – Я медленно кивнул, припоминая, что когда Лео рассказывал нам о своём враге и одержимости игрой с ним, Боссы играли в щелкунчика. – Это мой выигрыш. Возможность разделить его ношу. Возможность скрашивать его одиночество хоть чуть-чуть. Он по аду меня иногда с собой таскает. Хотя я подозреваю, что и не в четверть так часто, как бывает там сам. Да и ношей он так и не поделился, но…. – Он задумчиво пожевал губу, и вдруг дёрнул за ленточку, которая крепила связку перьев к его волосам, распуская её. А после он показал нам серебряную прядь седых волос. - Вы… - Я был в шоке, и кроме этого ничего сказать не смог. Заметил только, что Джотто не верил, а Рикардо чему-то загадочно улыбался…. И никто из нас не посмел задеть тему одной проданной души. Нам не хватало смелости и на это…

***

- Отец, - однажды за завтраком обратился Леонардо к Виктору. До этого он долго елозил ложкой по фруктовому пюре, чем вызывал у мужчины беспокойство. Потому он очень заинтересованно посмотрел на сына, когда тот к нему обратился: - Ты видел меня разным. Видел мой взлёт, парение, величие, и падение. Скажи, отец, что ты думаешь обо мне теперь, оправдал ли я твои ожидания? – Волку показалось, что ответ на вопрос очень волнует Волчонка. Наверное поэтому, он абсолютно серьёзно, без тени улыбки на лице, задумчиво произнёс: - Я думаю, что я очень счастливый человек. Не только потому, что мне посчастливилось тебя узнать, но и назвать сыном, воспитать человеком, которым грех не гордиться. О Судьба слишком милостива была ко мне! Оправдал ли ты мои ожидания? – Тут он всё-таки усмехнулся. - Знаешь, соглашаясь взять в ученики мальчишку, который должен был быть запуганным, но сам запугал маленький японский городок, я не сомневался в том, что с тобой будет тяжело, но и в том, что тебя ждёт великое будущее – я тоже не сомневался. Но я и не думал предполагать… ТАКОЕ. - Ты ведь понимаешь, что у этой стороны, есть и оборотная сторона? – Ещё более серьёзно и хмуро спросил наёмник. Виктор наигранно печально, с завистью, вздохнул: - Ну да, в ад ты войдёшь легендой, это – несомненно. – Правда, быстро вернулся к тону серьёзному, прищурившись: - Мне страшно представить, сколько миллионов отнятых жизней можно записать на твой счёт. Страшно представить цену твоему величию. Но я знаю, что спасённых жизней на твоём счету больше, в том числе и тех, ради которых ты жертвовал даже не своими интересами, а самим собой. Не сказать, что это окупает твою тьму, но всё же это не даёт думать о тебе слишком плохо. – Тут он снова весело усмехнулся. - И не забывай, я тоже не белый пушистый кролик. Я – Чёрный Волк. – Виктор оскалился, гордо вздёрнув подбородок, а потом весело рассмеялся, глядя на ставшую привычной, слабую, но искреннюю улыбку сына: - Спасибо, Пап. - Не за что. Лучше скажи, не слишком ли я тебя разочаровал? Ошибок-то с твоим воспитанием и не только я много наделал… - Прокряхтел мужчина, из-под бровей глядя на Леонардо. - Да. – Не стал отрицать тот. - Но людям свойственно ошибаться. Так же как свойственно ошибаться Высшим Силам. Просто последствия у ошибок разные. И разница в праве их совершать. У Высших Сил, считай, такого права нет. Но от ошибок не застрахован никто. Я бы, может, и разочаровался. – Волчонок сделал интригующую паузу, и Виктор вдруг понял, что задержал дыхание, потому что ответ на вопрос его тоже волновал. Волновал так, будто от него зависело, был ли смысл в прожитых годах мужчины, или всё было зря. Но сын его легко успокоил: - Но сам такие ошибки совершал. А если не совершал, то только потому, что их совершал ты, а я научился на твоём опыте. В любом случае, ты был и остаёшься для меня примером для подражания. Я считаю, что мне очень повезло с отцом. – Чуть погодя добавил Леонардо. - Ты серьёзно? – Почти удивился Виктор. Мальчик пожал плечами: - Зачем мне лгать? – Мужчина улыбнулся. Кто бы мог подумать, что у него, пусть и не совсем естественным образом, появится такой замечательный сын? Пусть в отношения у них было не всё всегда гладко, но кто из отцов мог похвастать этим? Напротив, несмотря ни на что, у них было удивительное взаимопонимание, поэтому Виктор искренне благодарил Судьбу за такой подарок, о котором и мечтать не смел. И, конечно, он не подозревал, что у сына в голове бродили в тот момент похожие мысли. У него было с кем сравнивать отца, да и за положением в большинстве семей мира он следил. Их взаимопонимание было и впрямь удивительным. Правда, наёмник не сомневался: хороший учитель, ставший отцом – это не удача или везение, это хорошо спланированный рисунок в полотнище судеб, необходимый, чтобы сформировать у него нужные Небу взгляды на жизнь…

***

Реохей Примо скрипел зубами. Занзас с отцом многозначительно молчали. Лео спал. А я думал о том, что слишком многое в наших жизнях зависит от родителей, и от воспитания, которое они нам дают, или не дают. Кто знает, как сложилась бы судьба Босса, если бы Нана позвонила другому человеку, или если бы и вовсе никому не звонила? Почему-то мне думалось, что с той мощью пламени, которая имелась у Лео до рокового звонка, его либо убрали бы быстро, так и не позволив развиться неподконтрольной силе, либо его вырастили бы марионеткой, либо он бы утопил мир в крови. Спокойная жизнь с такой силой невозможна. Она его действительно выделяла. Так что… Интересно, а кем вырос бы я, если бы дед не пытался меня воспитывать в детстве?

***

- Волчонок, что ты делаешь?! – Почти испуганно воскликнул Волк, не смотря на костыль, вбегая в собственный бункер. Его напугало известие от Матео о том, что «Господин Койот что-то пытается с собой сделать». А Леонардо действительно был чем-то занят. Он стоял на коленях в начерченном явно кровью идеально ровном кругу, расписанным непонятными символами и письменами. Письмена выходили за пределы круга тринадцатью лучами, внутри, закручивались по спирали, и как бы накручивались на тело полностью обнажённого наёмника. Своё детское тело он тоже то ли изрисовал, наверняка, собственной кровью, то ли изрезал. Строчки, а точнее столбцы письмён, словно змеи овевали ноги, бёдра, торс, руки, грудь и шею. Эти же письмена, только крупнее, словно колье проходили через лопатки, переходя на плечи, и сходясь на груди. В районе солнечного сплетения был нарисован какой-то символ. Он же был и на копчике. У кого-то возник бы вопрос о том, как мальчишка умудрился точно разрисовать себе спину, но Волк понимал, что сделано это было с помощью пламени Тумана. Зрелище и правда пугало, так как походило на какой-то ритуал, вроде призыва демона или жертвоприношения, а потому вопрос бывшего киллера, и интонации голоса были закономерны. Наёмник, видимо заканчивал рисовать письмена, раз ответил безразличным голосом: - Я решил, чтобы подольше сохранить здравость рассудка, заблокировать себе большую часть воспоминаний. Хорошо заблокировать, качественно. – Усмехнулся он. - Воспоминания? – Переспросил мужчина. - Да. И эмоции. – Пояснял Волчонок, глухо. - Я забуду все годы, которые провёл, путешествуя по иным мирам, и, соответственно, все эмоции, которые тогда испытывал. Я буду помнить, что путешествовал, но больше ничего. Это сократит воспоминания о ребятах до двух с хвостиком лет. Над этим временем, я тоже поработаю, приглушив эмоции, связанные с ними, и воспоминания я сделаю менее яркими. Плюс, я заблокирую часть своих потусторонних способностей. Это должно помочь, и отсрочить моё безумие. - Но, Леонардо, а как же законы иллюзионистов? Ты помнишь, что…? - Я прекрасно помню, что иллюзионистам нельзя корректировать свою память, ведь это… грозит безумием. Но оно и так и так неизбежно. Это, во-первых. – Усмехнулся Леонардо: он так и знал, что Виктор напомнит ему об этих законах. - И, если ты не заметил, я собираюсь корректировать свою память без помощи пламени Тумана. Это, во-вторых. - Ты готов забыть всё то, что так ценишь в своей жизни? Готов стать обычным? – Тихо, и как-то неверяще, растерянно спросил Волк. Его сын повернулся к нему лицом – до этого стоял спиной – и мужчина увидел, что всё его лицо тоже покрыто письменами. - Да. – Твёрдо ответил наёмник, без тени сомнений. Виктор замялся, и он вернулся к работе, заканчивая подготовку к ритуалу сокрытия памяти, которому научился в академии магии в одном из миров, а после слегка модифицировал на более земной лад. - Постой, а Ричард и его дети? – Вдруг вспомнил, и воскликнул Волк. Он, с одной стороны, понимал, что так сыну будет проще… забыться, в буквальном смысле. В конце концов, сам уговаривал его попробовать начать сначала. А с другой стороны, ему очень не хотелось, что Волчонок лишался столь удивительных воспоминаний и… знаний. Да и добровольно забыть о любимом единственном сыне?! Он этого не понимал. - Их… тоже…?! - Мне необходимо начать жизнь с чистого листа. – Спокойно пояснял сын. - Я – ребёнок. Чудной, и слишком умный для своего возраста, но отныне я только ребёнок. У меня не может быть детей, и тем более внуков. Только не в одиннадцать с хвостиком лет. Я не сомневаюсь, что Риччи меня понял бы, и даже поддержал. Он знает, что я не пошёл бы на это без серьёзных оснований. К тому же, - он, кажется, закончил, и снова повернулся к бывшему киллеру лицом, - я оставлю возможности вернуть воспоминания. Скажем, если разговор зайдёт на определённые, непонятно почему, но неприятные мне темы, и я произнесу фразу, которую, скорее всего, произнёс бы при наличии воспоминаний – они вернутся. Я всё вспомню. Да и я буду знать, что корректировал свою память. – Он говорил как-то слишком безэмоционально, будто принял перед ритуалом хорошую дозу успокоительного. А может, так и было?! - Ты стираешь большую часть жизни, фактически стираешь личность. – Выдохнул Виктор. Его начала всерьёз пугать перспектива лишиться хорошо знакомого сына, и получить совсем иного. Ведь именно воспоминания составляли личность человека, воспитывали характер… - Ну, это не проблема. – Фыркнул наёмник, с намёком на смешинку в голосе. - Детские воспоминания, воспоминания о тебе у меня останутся почти нетронутыми, а значит и характер не изменится. - Рискуешь. И сильно. – Мужчина понимал, что ныне он сына переубедить в чём-либо он не сможет. Это и раньше-то было проблемой. А ныне… - Это не так рискованно, как участвовать в перестрелке, или выполнять заказ на убийство хорошо охраняемой персоны. – Тонко улыбнулся тот, впрочем, улыбка глаз не затронула. Мужчина смотрел на неё, смотрел, и обречённо вздохнул, спрашивая: - Это действительно необходимо? - К счастью, да. - Тогда делай, как считаешь нужным. – Решил он, и спросил, присаживаясь на старый стул: - Позволишь посмотреть? - Как хочешь… - Пожал плечами наёмник, возвращаясь к ритуалу. Некоторое время он просто дышал, выравнивая дыхание и пульс, а потом начал быстро-быстро шептать какие-то непонятные то ли заклинания, то ли ещё что. Письмена, вроде бы без вливания пламени, разгорались огнём, начиная от самого дальнего символа, и всё ближе подбираясь к телу мальчика. Когда на его ступне загорелся первый символ – он вздрогнул, что говорило об ощутимости процесса. Очерченный круг, кстати, тоже пылал… алым пламенем Неба Волчонка. Когда зажглась последняя буква, на лбу, первые буквы тронулись с места, и поползли к телу наёмника. Они кружили по полу вокруг него по спирали, поднимаясь на тело, уменьшаясь в размерах одновременно, и, словно бы впитываясь в кожу, под кожу. Не двигались только письмена, что опоясывали грудь, руки и лопатки. А остальные со временем исчезали… Весь ритуал длился полтора часа от силы. И он явно выпил из Леонардо если не все, то почти все силы, потому что когда он закончил читать «заклинание» и поднялся на ноги – пошатывался. Но, тем не менее, он сам натянул бельё и домашние штаны. Символов на его теле не осталось, кроме груди, рук и лопаток. Наёмник пожаловался отцу, что они жгут кожу. Но и всё. Спросил, какой год, и день по календарю, уточнил, действительно ли он только что заблокировал себе память, но, в общем…, почти не изменился. Только угнетённое настроение исчезло, и Виктор подумал, что, может, оно действительно к лучшему. Волчонок решил начать жизнь с почти чистого листа…

***

Реохей Так вот оно что! Вот в чём дело! Выходит, что здесь, в подземельях, пламя Истины Примо, освободило память Боссу. Хм… или он сказал кодовую фразу, которая разблокировала воспоминания? Неважно! Главное, что он вспомнил всю свою жизнь и… - Ну вот. Как я и говорил. Только начинает казаться, что знаешь о Чёртовом Мусоре почти всё, только-только приблизишься, добьёшься, доверия так, что, кажется, руку протяни – и достанешь – так обязательно происходит что-то, что катастрофически расширяет пропасть между нами. Это же самое приводит и к пониманию, что нихрена я Лео не знаю. Чёрт! – Сокрушался Занзас. И о, как же он был прав! - Все великие люди такие. – Флегматично заметил Рикардо. - На себя намекаешь? – Хмыкнул, в общем-то, согласно его отец. - И на тебя – тоже. – Кивнул Второй. – И на Амбру. И на…. Да хотя бы на Бермуду. - Так великие, или древние?! – Усмехнулся Занзас. - И то, и то. – Не повёлся на провокацию его отец. – А Лео вам двоим придётся заново узнавать. Таким как прежде, он уже не будет. - Пф, мне не привыкать. – Фыркнул я, вспоминая, как изучал Босса, когда он снял с себя иллюзию Никчёмного Тсуны.

***