Чай с лимоном: Чёртова дюжина

      Можно ли пойти на большую глупость, чем завести любовника с тараканами в голове?       Можно. Завести женатого любовника с тараканами в голове.       Помощник старшего архивариуса Чарльз Ламарк вздохнул, налил из кофейника вторую чашку кофе, добавил сахар, сливки, взял ложечкой немного саварена* с блюдца и отправил в рот. Он смотрел на солнечный день за окном – возможно, один из последних в году. И ему было ужасающе скучно.       Он сидел в кафетерии, в ряду у окна, за самым дальним от входа столиком. Сейчас, когда с пожара вернулись четыре диспетчерских отдела, здесь было не протолкнуться. Кто-то оставался завтракать, кто-то забегал за сэндвичами, чтобы перекусить на ходу. И только Ламарк сидел в одиночестве, храня королевское спокойствие. У него был саварен и кофе.       На самом деле, он пришёл сюда не столько ради того, чтобы перекусить, сколько ради встречи. Почему-то Альберт Риджентс, недавно получивший пост заместителя главы отдела статистики по чему-то там (считай, секретарь, только чуть больше обязанностей), решил, что переполненный кафетерий – лучшее место для встречи. Мол, не будет ничего удивительного в том, чтобы сесть за столик к коллеге со своеобразной репутацией: другие-то столики заняты. Не с женщинами же садиться женатому мужчине!       Ну да. Конечно.       Ламарк деланно улыбнулся уголками губ.       Как только Альберта терпит жена? (Нет, её зовут не Виктория: Ламарк запомнил бы это как лишний повод позлорадствовать.) Конечно, она работает не здесь, а в другом департаменте. Может, в Кардифе. Может, в Норидже… Словом, где-то ещё. Работай она здесь, можно было бы только гадать, когда же ей уже откроют глаза на её образцового, идеального мужа: «Да с мужиками он у тебя спит, дура!» Ну в самом деле, этого не заметил бы только слепой. Странно, как она сама ещё не догадалась по всем его отлучкам и задержкам на работе. И странно, что ей не помог ни один из бывших Альберта, хотя бы даже из принципа. Или к концу отношений он выматывал всем нервы настолько, что от него уже были рады отделаться и не вспоминать? Ламарк всё больше склонялся к этой мысли.       Например, он ждал уже лишних двадцать пять минут, и это, кажется, был ещё не предел. Право, пятнадцать минут на диванчике в архиве, когда все разойдутся, а Ламарк задержится, работая с бумагами (он не уйдёт домой до самого утра, зато потом отдохнёт лишний день спокойно), того не стоят. Определённо, Альберт слишком высоко ценит свою несравненную задницу. Он, конечно, довольно смазлив; но бывают и получше…       О, ну наконец-то!       Альберт Риджентс влетел в двери кафетерия, мимолётно оглядел всё помещение, отыскал глазами Ламарка, тотчас отвёл взгляд, словно знать его не знал, и встал в очередь за кофе. Пока он там стоял, помощник старшего архивариуса бросал на него взгляды поверх своей чашки. Альберт, конечно, безумно действовал на нервы, но месяц назад Ламарк не просто так заинтересовался им.       Впервые они встретились в архиве, куда Риджентс спустился, чтобы затребовать какие-то там отчёты. Занятый, как и всегда в начале месяца, Ламарк ничего ему не дал – просто сказал, где они находятся: пусть забирает сам. В новом заместителе главы отдела статистики ему сразу не понравилась, во-первых, очень сбивчивая речь, во-вторых, вязанная безрукавка вместо пиджака, а в-третьих, обручальное кольцо. А в-четвёртых – слегка вьющиеся тёмные волосы, враз напомнившие помощнику старшего архивариуса всё самое плохое, что было у него в жизни. Хватит с него брюнетов!       Холодно распрощавшись с Риджентсом, он успокоился на пару дней. У него были выходные, он прогуливался в мире смертных, выбирал новый шарф… не до всяких тут.       А потом эти девицы с нижнего этажа решили, что вечеринки без повода – это очень мило. Ламарк решил поприсутствовать – отчасти из-за шампанского, отчасти из интереса.       И снова столкнулся с Риджентсом.       У бедного примерного семьянина был трогательный вид подкинутого в первый попавшийся двор щеночка. И хоть бы он переоделся и снял этот вязаный кошмар! Ламарк, который после шампанского от скверного настроения перешёл к пакостно-злорадному, подошёл к Риджентсу и, беззастенчиво пощупав безрукавку, как на рынке, спросил:       – Жена связала?       Риджентс задохнулся – от возмущения, от волнения или от чего ещё… а, надоело! Ламарк отошёл от него. И зачем он вообще пришёл сюда? Другие на вечеринках развлекаются или подыскивают партнёров на ночь; у него же опять не получалось ни того ни другого. Из кого тут выбирать? Одна обслуга… Да нет, пусть уж лучше так. Не хватало только, чтобы шлялись всякие тут!..       Он выпил ещё шампанского и поднялся к себе на этаж. Хотелось выпить ещё, напиться и буянить; настроение было таким – убить, растерзать кого-нибудь! Триста лет он здесь работает, и проработает ещё столько же; и что? Ничего не изменится. Кому он нужен? Из него даже настоящего жнеца не вышло. Работник вспомогательных служб… что это, по сути, такое?       Он фыркнул и развалился на диване, запрокинув голову. Пить шампанское ради того, чтобы превратиться из ничтожества в пьяное ничтожество… стоило, правда! Он открыл глаза… и увидел Риджентса.       В первый момент он подумал, что допился. Кому-то черти зелёные мерещатся, а кому-то парни в идиотских безрукавках. Ну что это такое? Ламарк потянулся и начал снимать её с Риджентса. Как ни странно, никакого сопротивления он не встретил. Потом темноволосый заместитель вдруг оказался верхом на его бёдрах, а потом…       Они целовались, это точно; правда, Альберт этого почти не умел. Тем не менее, как-то это получалось… ну да и чёрт с ним! Ламарк стиснул его ягодицы; и по вздоху, судорожному, сладострастному, догадался, где находится корень всех зол, грозящих разрушить жизнь ещё одного не в меру идеального семейства. А у него было настолько подходящее настроение, чтобы что-то разрушить!       Риджентсу необыкновенно повезло: в тот день на столе у Ламарка валялся и вазелин для губ, и крем для рук – на выбор. Неизвестно, на чём они всё-таки сошлись, да это было и неважно: прошло всё как по маслу. Стоя на коленях на сидении дивана, ухватившись руками за спинку, Альберт выгибался в пояснице так – гимнаст бы позавидовал, – пока Ламарк старательно налегал на него сзади. Он менял угол проникновения несколько раз, пока, наконец, не почувствовал, как дрожь охватывает тело его партнёра, и не понял, что нужно двигаться именно так. И лучше даже посильнее.       Выдохнувшись, они повалились на диван вместе; и тогда Альберт сказал, что придёт ещё:       – Шарль, ведь ты не против?       Он грассировал, это было даже трогательно, а Ламарку до одури надоело быть одному. Осень, дожди зачастили; меланхолия затягивала душу в глубокий омут, где не было ни красок, ни звуков, ни света… Альберт появлялся как по расписанию, дважды в неделю; и сначала они говорили – так, ни о чём. Это тоже помогало развеять скуку.       Когда он приводил себя в порядок, когда, крадучись, уходил из архива, Ламарк оставался ещё ненадолго, выкуривал сигарету с ароматизированным табаком, потом надевал пальто, повязывал новый шарф перед тусклым зеркалом, которое всё никак не могли почистить, запирал двери и уходил, оглашая звуком шагов пустой коридор.       Это всё напоминало затянувшуюся болезнь. Но что поделать? Все попытки подыскать хоть какую-то альтернативу оставались безуспешны. Главный недостаток того, что ты можешь подбирать себе подходящего партнёра сколько угодно долго – собственно, в том, что это может длиться сколько угодно долго. И потому Ламарк с усмешкой смотрел на обручальное кольцо на руке Риджентса. Бесполезный символ ничего не значащих клятв. Залог благополучия в глазах общественного мнения. На руке кого-то вроде Альберта – просто игрушка.       Он сам это поймёт когда-нибудь. Но пока ему нравится мысль, что он всё делает абсолютно правильно.       – Можно? – Альберт подошёл к его столу с подносом. К кофе он взял только булочки. Скромно.       – Да, пожалуйста, – бросил Ламарк, касаясь уголка губ салфеткой. – Я как раз собирался уходить.       – Нет-нет-нет! – взмолился Альберт. – Останься – у меня такая новость! Ты не поверишь!       – Ты разводишься? – равнодушно поинтересовался помощник старшего архивариуса.       Альберт оскорбился.       – Я бы попросил… – начал он. Ламарк отправил в рот ещё кусочек сладкого, пропитанного абрикосовым сиропом теста. – Нет. Зато, знаешь, есть очень большая, ну просто огромная вероятность – можешь поверить? – что кое-кто разойдётся. И не просто так, а громко, со скандалом, раз и навсегда! Ты ведь знаешь Олли, Льюиса, он секретарь нашего главного? Ну конечно, ты его знаешь; ну так вот, он пришёл и сказал, что – помнишь того неотёсанного хама из третьего, с которым ты учился?       – Его зовут Эрик Слингби, – вполголоса сказал Ламарк.       – Да! Ужасная фамилия, так и несёт простонародьем. Почему он не сменил её? Ну неважно. Так вот, он и тот, который ходит с ним… как же его зовут? Этот невзрачный…       – Его зовут Алан, – Ламарк взглянул куда-то сквозь Альберта. – И у этого милого мальчика безупречные манеры…       Милый, подумал он, и вправду же. Должно быть, единственный из всего этого отдела, кто в принципе не способен раздражать. И подумать только, кому с ним повезло! Слингби. Невооружённым глазом видно, эти двое нашли друг друга. Вот только… с той встречи на лестнице Ламарку нет-нет да и приходила в голову одна и та же тревожная мысль: что с этим мальчиком такое? Он, конечно, не может похвастаться той потрясающей мужественностью, что излучает его любовник, но почему он такой прозрачный, преувеличенно хрупкий, словно всё никак не может оправиться после тяжёлой болезни? Что с ним происходит? И замечает ли это ещё хоть кто-нибудь?       – … словом, мы заключаем пари, – подытожил Альберт. Ламарк очнулся.       – Что за пари? – спросил он. – Какое ещё пари?       Честное слово, его начинал раздражать без умолку тараторящий собеседник. Ужасно. Просто ужасно! Как он вообще мог иметь с ним что-либо?       Ох, ведь это Рональд за столиком неподалёку? С какой-то крашеной блондинкой. Глупо выглядит… что он в ней только нашёл? Да и искал ли, если вдуматься? Едва ли…       – Ты что, меня не слушал? – спросил Риджентс. Он снова принял оскорблённый вид. Смерть всевидящая, подумал Ламарк, как же это дёшево! – После того, что сделал Слингби, этот Алан его бросит! Должен бросить! Неужели ты не понимаешь?       – Что он сделал?       – А вот и не скажу, раз ты меня не слушаешь! Сам узнаешь, но только завтра – узнаешь, точно, потому что все будут обсуждать, и наверняка…       О, довольно!       – Значит, не скажешь? – Ламарк оставил недоеденный бисквит в сторону. – Прекрасно! Не говори. И знаешь что? Не приходи сегодня. Никогда больше не приходи! Ты мне надоел. (Альберт, раскрыв рот, бледнел с каждым словом.) Всё кончено, мальчик мой!       – Что?..       – Ты всё слышал. – Ламарк поднялся из-за стола. – Повторять не буду. Наслаждайся своим пари: ты его проиграешь, всё равно.       Он ушёл, оставив потрясённого Риджентса смотреть на стол перед собой и собирать в голове разрозненные мысли. Он торопился. Если третий отдел уже возвращается, значит…       Он улыбнулся Ронни, проходя мимо столика, где тот сидел со своей пассией. Нокс ответил ошалелой улыбкой и украдкой глянул по сторонам – видимо, подумывая, куда бы сбежать в случае чего. Ламарк вздохнул – и налетел на кого-то.       – О, пардон! – воскликнул он. – Я… Фрэнки?!       – Чарли, – Баркер посмотрел на него долгим взглядом. Солнечный полдень сменился глухой полночью; тьма наползала, кажется, со всех углов – столько было её в этом взгляде. Ледяная ненависть, одиночество… ревность. Острая и мучительная. Чарльз Ламарк даже невольно открыл рот. Чтобы увидеть такой взгляд, хотя бы раз, стоило триста лет проработать в департаменте!       Он, будто невзначай, тронул пальцы темноволосого диспетчера. Баркер дёрнулся, как если бы получил электрический разряд. Тяжело дыша, он продолжал смотреть на Ламарка сверху вниз, потому что был выше него ростом; и, кажется, то, что на них с беспокойством начинали поглядывать уже все посетители кафетерия – к чему бы это молчание? неужели сцепятся? – нисколько его не беспокоило.       – Фрэнк! Какого чёрта? – Дональд Саймон налетел на давнего приятеля, так, что тот покачнулся. – Сдался он тебе! – Он окинул Ламарка пренебрежительным взглядом с головы до ног. – Идём!       – А вы как всегда вовремя, Дональд. – Помощник старшего архивариуса ядовито ухмыльнулся – и, не задерживаясь больше, покинул кафетерий.       Фрэнк не ребёнок. Жнецы вообще не бывают детьми. С самого своего появления в приёмной сэра Нейла, секретаря директора Академии, они уже могут отвечать за свои поступки. Правда, некоторые так и остаются инфантильными. Не желают взрослеть.       Альберта Риджентса он больше даже на порог не пустит в нерабочее время. А Фрэнки… если захочет перестать быть дураком – пусть приходит. Возможно, у них найдётся о чём поговорить.