Чай с лимоном: Чёртова дюжина

      Настенные часы на кухне показывали почти шесть. За это время (домой он вернулся в шестом часу) Уильям несколько раз успел вслушаться в шум на лестнице, расставить на столе тарелки, выглянуть в коридор, извести самого себя, наконец.       У Сатклиффа было задание около пяти, и он предупредил, что задержится: хочет заглянуть в кондитерскую. Его вечной любви к сладкому можно было ставить памятник, а искусству маскироваться – «отлично», даже с плюсом, но всё равно: если бы он сидел сейчас где-нибудь здесь, рядом, на стуле или на подоконнике, болтал о пустяках и вообще мешался как только мог, Уильяму было бы спокойнее.       Так, по крайней мере, он где-то в другом месте ничего не натворит. При мысли о том, что может случиться непредвиденное, у Спирса сжимался желудок – его самым бессовестным образом тошнило. Или это было от голода, потому что, не дождавшись Грелля, он и за стол сесть не мог… В любом случае, ему было плохо.       Ну и, конечно, он очень волновался из-за дела Хамфриза. У него нервы не выдерживали. Он понимал, что вынужден сидеть сложа руки, не в силах помочь ничем – хотя бы потому, что не изобрели ещё машину времени, чтобы можно было отправиться в прошлое и отговорить Слингби даже подходить к Кэплену, а уж тем более, что-то с ним такое делать. Что-то очень неприглядное, как подозревал Уильям. Если всё так, как написано в деле… да, Хамфризу понадобится очень много мужества, чтобы просмотреть и беспристрастно оценить всё это. Видеть с худшей стороны того, кто дорог, того, кто вызывает особенный, сильный эмоциональный отклик – не так-то уж это и легко.       Ему понадобится не только мужество, но и понимание, и терпимость. Есть ли у него всё это? Уильяму, например, до сих пор часто недоставало что одного, что другого. А уж в возрасте Хамфриза… о, тогда он был убеждён, что это ему и не нужно. Для чего? Он ведь думал, что в его жизни всё будет очень правильно и просто. Он верил в то, что у него будет правильная жизнь, идеальные подчинённые, идеальная любовница или жена. И, конечно, он сам будет примером для подражания – кто же, если не он? Ведь никакие нарушения строжайшего внутреннего порядка (а он ни секунды не сомневался в том, что безукоризненно организован абсолютно во всём) ему не грозят! Ошибки и промахи – это просто не про него, это про других, глупых, слабых и недостойных звания жнеца, каких в его окружении, разумеется, не будет. Так что прежде всего он хорошо сдаст заключительный экзамен, а уж потом…       Но куда там! Реальность методично сводила его юношеские убеждения на нет. Всё оказалось не так – настолько не так, что впору было бы посмеяться теперь над собой. Его камнем преткновения оказался Грелль Сатклифф.       Можно было бы обвинять судьбу в том, что это она, страшная негодяйка, подбросила ему сначала такого напарника, потом такого подчинённого – что это она изводит его, что это испытание, призванное проверить его на прочность. Собственно, Уильям так и делал изначально. Проклинал судьбу – и старался подавить в себе пугающую мысль, что не справляется, пресекал каждую эмоцию, любой порыв в сторону своего алого наказания. Он просто не мог позорно сдаться, вот и всё!       И был момент, когда эта борьба, это бесконечное сопротивление неожиданно переросло в неудержимую ярость, такую острую, такую мучительную, что она не могла не…       Нет!       Яростный протест, волна из памяти, скрутила ему все внутренности – Уильям попятился, прижался к стене, задышал тяжело и хрипло. Словно всё его существо умоляло его не задумываться!       – Грелль, – прошептал Уильям, закрывая лицо ладонями, – вернись, вернись, чтоб тебя!..       Это был единственный звук, раздавшийся в квартире, и после него наступила тишина. Но ненадолго: стук каблуков по паркету разбил её на мелкие кусочки:       – Уилли? Тебе нехорошо?       – Не знаю, – мотнул головой Уильям. – Я что-то забыл, я не могу вспомнить… и, кажется, это начинает убивать меня. Где ты был?       – В кондитерской, – Грелль попятился, прижимая к груди две вещи – бумажный пакет, в каких он обычно приносил пирожные, и бутылку ликёра. Земляничного, какого же ещё – Уильям узнал её.       – Собрался что-то праздновать? – спросил он.       – Ой, Уилли! Немножко развеяться, – Грелль оставил бутылку и пакет на столе и потянулся к шкафчику с посудой. – У тебя же есть из чего пить, да?       – Завтра рабочий день, чтоб ты знал.       – Уилли, рюмочку ликёра! Ну ладно, две. Не будь занудой! Сегодня был ужасно тяжёлый день – я даже ужинать не хочу. И вообще, вся эта неделя… просто беда! Садись, смотри, вот, – он стал доставать пирожные из пакета, – это безе, ты такие любишь…       – Ты что-то знаешь, – сказал Уильям. Грелль замер с рюмками в руке. – И я уверен, что Легендарный – тоже. Вы оба пытались остановить меня, вы сделали это одинаково – он кричал на меня, как и ты.       Рюмки громыхнули. Грелль аккуратно закрыл шкафчик.       – Уилли… – начал он.       – И я вовсе не схожу с ума, – продолжал Уильям, – я… я уже был на грани этого, да? Это связано с тобой?       – Уилли, – Грелль подошёл к нему, взял его за руки. – Тебе это не нужно. Ну правда!       – Значит, это сведёт меня с ума, – вздохнул Уильям. – У тебя будет поехавший любовник и сбрендивший начальник. А если я буду опасен, меня, возможно… изолируют? Я не знаю, как теперь принято…       – Уилли! Даже не смей так говорить! Этого не будет, ясно?       – Не будет, если ты мне поможешь.       – Я не хочу. Нет, нет, и не проси меня! – Грелль попятился, развернулся и бросился бежать в спальню. Уильям молча, как тень, последовал за ним, сел рядом на постель, потому что Грелль рухнул на неё ничком и уткнулся лицом в подушку.       – Скажи мне, – продолжал Спирс, стягивая с его плеч пальто. – Скажи, – он бросил пальто на кресло и наклонился, чтобы снять с Грелля ботинки. – Я не буду чувствовать себя хуже, чем сейчас, поверь мне.       Он оставил ботинки на полу и сел на кровать рядом с Греллем. Тот молча поднял на него глаза: он не плакал, но выражение лица у него было такое измученное, что лучше бы плакал, честное слово. Он перебрался поближе к Уильяму, обнял его колени и положил на них голову.       – Я люблю тебя, несмотря ни на что, слышишь?       Он всхлипнул.       – И вижу, – согласился Уильям.       – Я полюбил её только потому, что она была похожа на тебя. Такая же одинокая, холодная и несчастная… И такая же жестокая, как ты. Только она была женщиной и любила красный цвет…       – Анджелина Дюлес? – тихо спросил Уильям. – Ты сравниваешь меня с ней?       – Никто не звал её Анджелиной, все звали её Мадам. Знаешь, почему я решил пойти за ней?       – Нет, – сказал Уильям. – Я удивляюсь, я не знаю.       – Я решил, что больше в департамент не вернусь. Ни за что.       – Но ведь… – Уильям в замешательстве поправил очки. – Ты просто взял отпуск! Ты собирался вернуться! Ты даже никогда ничего такого не говорил!       Грелль усмехнулся.       – Конечно, – сказал он. – Я ведь и не представлял, как сильно ты можешь меня ненавидеть. И что с тобой может случиться из-за этого… Мы бы оба погибли, понимаешь?       – Но я же подписывал тебе разрешение, – Уильям потёр мучительно занывший висок. – Мы… да я даже не помню, чтобы мы ругались в тот день!       – А ты помнишь весь день?       – Разумеется! М-м-м… нет, – пробормотал он, – вечеринка, её я почти не помню… Кажется, вино ударило мне в голову – я не вижу других причин…       – Я был с другим мужчиной.       Уильям дёрнулся.       – Два, может, три бокала шампанского, – продолжал Грелль, – а потом… ох, Уилли, ты же знаешь, я так быстро пьянею! А если я пьянею, нельзя, чтобы я чувствовал себя одиноким…       – Он повёл тебя наверх, – вырвалось у Спирса. – Я это… да, я это видел!       Он, правда, не разглядел этого другого, только затылок; и ничего особенного в этом затылке не было. Светлые волосы, короткая стрижка… таких в любом департаменте не один десяток. Но это явно был кто-то пришлый, казалось Уильяму, потому что он узнал бы его, если бы раньше видел. Кто-то просто пришёл развлекаться, и подвыпивший Сатклифф, видимо, для развлечений годился.       С ним возникла только одна проблема: уже в дверях он передумал идти.       Но его спутник не стал его слушать – просто выдернул в коридор. Возмущался Грелль или что – всё утонуло в шуме.       – Он тебя… выволок за дверь, – каждое слово давалось Спирсу с трудом. – Я это видел, и сначала подумал: да мне-то что за дело, будь что будет! – а потом понял, что не могу. Ты спас меня от позора на экзамене, и я был обязан…       – Ты уверен, что дело в экзамене?       Уильям засмеялся – хриплым, надтреснутым смехом.       – Нет, – сказал он. – Я не уверен.       Всё в нём тогда взбунтовалось, разум пришёл в движение: как это, неужели никто не заметил, что сейчас произошло? Но все болтали, пили, танцевали – развлекались, как могли, и никому не было дела до одной алой притчи во языцех.       И Уильям возмутился тому, насколько это неправильно. Он пришёл в негодование – и понял, что всё сделает сам.       – Я хотел спасти тебя, – сказал он теперь Греллю, – думал, что… такого просто не должно произойти. Ни в коем случае, не с тобой…       – Как будто в первый раз, Уилли.       – Но не у меня на глазах! И я никогда не верил во все эти сплетни, которые, ходили по департаменту – что ты со всеми подряд…       – Я тоже не верю. Но и соблюдать целибат слишком тяжело – плоть так слаба, Уилли! Особенно если хочется тебя заменить… Только никто на это не способен. Вот тот, например, физически был ничтожеством. Или нажрался, как скотина… неважно. Главное, что он как мужчина ни на что не был годен, и во всём обвинил меня; а когда мне захотелось уйти, он… меня ударил.       – Я слышал, – прошептал Уильям.       Тогда он взлетел на третий этаж, как обезумевший. Он даже не задумался, что в департаменте полно других помещений – нет, он как будто чувствовал. Его нервы были напряжены до предела, чувства обострились – сам не свой он остановился перед дверью туалета.       То, что он услышал, заставило его содрогнуться. Он знал, что бывает, когда кого-то насилуют – знал, что жертву мучают, что её бьют, если она не соглашается. Но тот ублюдок бил Сатклиффа не ради согласия – просто так, из удовольствия:       – Ах ты грязная шлюха!       И тогда Уильям не выдержал. Он кинулся к двери, ударил её плечом – но она сама распахнулась, отшвыривая его к стене. Он упал, ударился головой – и ему больно наступили на руку: ублюдок бежал с места преступления, как шелудивая сука, поджавшая хвост.       Уильям поднялся на ноги кое-как. У него ломило затылок, голова раскалывалась – он был даже удивлён, что и впрямь не раскололась о стену, как гнилой орех, – а тут ещё и Сатклифф бросился к его ногам, обнимая колени:       – Уилли! Мой герой, мой спаситель…       Полураздетый, с оторванным по шву рукавом рубашки, со следами чужих поцелуев, с разбитым в кровь носом – он жался к Уильяму, ёрзал щекой по его бедру, пытался его обнять… И Уильям было хотел поднять его с колен, но вдруг…       Тогда это и случилось.       В нём словно что-то разломилось надвое, и сострадание вдруг сменилось яростью. Он спас Сатклиффа, да? И что теперь, он с удвоенной силой начнёт преследовать его, пытаясь всучить награду за спасение? Как удобно! Да никогда…       Он почувствовал тошноту, у него закружилась голова. Это было тогда; но и сейчас ему было не лучше.       – Я… тоже тебя ударил? – спросил он Грелля.       Тот кивнул.       – Схватил за волосы и отшвырнул к стене?       – Уилли, ну не надо!       – И сказал… что я сказал?       – Что шлюхам в департаменте не место. Им вообще нигде места нет… Уилли, не надо!       Он вскочил и крепко обнял Спирса, так что тот отчаянно взвыл не в пустоту, а всё-таки ему в плечо. И уткнулся тоже ему в плечо, задыхаясь, раскачиваясь, как под ветром.       – Уилли, – Грелль обнимал его, целовал ему волосы, гладил напряжённые плечи, – ну не надо, всё ведь уже давно прошло! Ну подумаешь! Было и было… Ты ведь меня любишь?       – Зачем ты тогда ко мне полез? Ну зачем ты…       – Ой, ну какая разница? Подумаешь… Пойдём пирожных поедим? А ты мне про Эрика расскажешь… И заодно про пари. М?       Уильям поднял голову с его плеча.       – Кто… кто тебе сказал? – спросил он, справившись с изумлением.       – Эрик. Понимаешь, я был не только в кондитерской… Но зато я написал тебе объяснительную! Честно-честно.       Уильям поправил очки.       – Диспетчер Сатклифф, – сказал он, – вы – наглое и беспринципное чудовище!       – А ещё я подслушивал у тебя под дверью, – скромно потупив взор, признался Грелль. – Ну а вдруг он вздумал бы тебе угрожать, этот противный Лоумен? Я им никому больше не доверяю!       Уильям покачал головой и молча приложил ладонь к лицу. Потом вздохнул.       – Хорошо, – сказал он, – пирожные так пирожные. У меня всё равно нет аппетита… Ты уверен, что всё мне рассказал?       Грелль кивнул. Вид у него был невиннейший.       – Иногда тебя хочется пришибить, ты знаешь? – спросил Уильям.       Грелль пожал плечами. Судя по всему, его это не удивляло. «Да он, скорее, будет гордиться этим», – подумал Спирс.       Ладно, во всяком случае, с ума он не сходит. Хоть в чём-то есть свои плюсы.