Чай с лимоном: Чёртова дюжина

       «Таким образом, убийства, совершённые м-ром Кэпленом, никоем образом не явились следствием действий диспетчера Слингби, а лишь проявлением собственного психического расстройства м-ра Кэплена.

Младший сотрудник третьего отдела лондонского департамента диспетчерской организации жнецов “Несущие смерть”       Алан Хамфриз».

      Это была последняя страница отчёта. Вздохнув, Уильям отложил его и посмотрел на Хамфриза. Снова вздохнул и привычно взялся за лежащий на столе карандаш. Ему так было легче.       – Что ж, принимая во внимание, что это ваш предварительный отчёт… – начал он.       – Плохо? – с тревогой спросил Алан. Уильям поправил очки и покачал головой:       – Неубедительно. Согласен, мистер Кэплен и прежде выражал своё негативное отношение к людям, которые вели недопустимый, по его мнению, образ жизни. В целом, если говорить откровенно, он действительно воспринимал их как… отщепенцев, преступников и даже существ, недостойных называться людьми, а потому заслуживающих всего самого худшего, в том числе и смерти, – произнёс он, заглянув в листы отчёта. – Он допускал в отношении них оскорбления, шантаж, доносы и прилюдные разоблачения, прекрасно зная, что это может разрушить их жизнь, уничтожить их репутацию, даже их самих – больше того, его и радовало именно это. Всё верно. Однако до прямого убийства, да ещё и обыкновенных случайных прохожих, до встречи с Эриком Слингби он не опускался. Это видно и из вашего отчёта, в том числе. Иными словами, доказательств того, что Кэплен вообще желал чьей бы то ни было смерти – именно смерти, непосредственного и однозначного уничтожения – до встречи со Слингби, у вас нет.       – И это значит… – прошептал Алан.       – Что вам придётся их найти. Они должны быть, я уверен, – заключил Уильям и поднялся с места. Он подошёл к окну: ему хотелось на воздух.       – А если нет? – спросил Алан ему вслед. – Если никаких доказательств нет, что тогда?       – Тогда будем искать другой способ. Но лучше бы вам всё-таки найти то, что нужно. Обратитесь в Библиотеку, в отдел отработанных Книг, спросите Книгу воспоминаний Мартина Кэплена, снимите копию с нужных страниц и приложите к отчёту. Этого будет вполне достаточно.       – Но что будет с Эриком… с моим наставником, если не найдётся никаких доказательств, сэр? – не унимался Алан. – Что тогда? Его накажут?       – Отправят в архивы, полагаю, – отозвался Уильям. – Во всяком случае, я бы принял именно такое решение. Слингби ценный сотрудник, и…       – Но решение принимать будете не вы, сэр?       – Это… дело вышестоящего руководства, – Уильям поправил очки. – Но я не думаю, что мистер Смит станет…       – Потому что он передал это дело мне? – спросил Алан. – Думаете, он знает, что я сделаю всё, чтобы найти доказательства?       – Хм! – удивлённо произнёс Спирс. – Как знать… Скажите, Хамфриз, вы можете оценить, насколько быстро к Слингби возвращается память?       Юный жнец пожал плечами:       – Думаю, что довольно быстро. В субботу вечером он вспомнил прошлый октябрь, а к сегодняшнему утру и почти всё остальное… Но нападения в пятницу вечером всё равно не помнит, как и нападавшего. Я это знаю, потому что когда я шёл к вам, сэр, он как раз понятия не имел, что писать в отчёте по этому происшествию.       – Что ж, печально, – Уильям вернулся за стол. – Возьмите его с собой в Библиотеку: может быть, сама атмосфера этого места поможет ему. Раз уж она способна возвращать утраченное равновесие, то почему бы не попытаться вернуть воспоминания?       – Хорошо, сэр.       – Идите, Хамфриз. Кстати, как вас сегодня встретили в департаменте?       Алан, уже на пороге, обернулся и пожал плечами:       – Странно, сэр. Как будто совсем не ждали – а мы пришли.       И верно: их с Эриком появление в холле, целых и невредимых, да ещё и вместе, произвело эффект разорвавшейся бомбы – ну или громко лопнувшего пакета, наполненного воздухом. На мгновение стихли все разговоры – но уже в следующее мгновение загудели снова, с удвоенной силой. Новая тема! Да ещё и какая! Утром в понедельник. Можно ли такое пропустить?       Зато в родном отделе приняли их по-настоящему тепло: Грелль ещё в коридоре с визгом кинулся обнимать их обоих. Только появление Уильяма, выглянувшего из кабинета на шум, заставило его умерить пыл. А потом Алан занялся предварительным отчётом…       Который в итоге просто не получился. И что же теперь?       В отделе было тихо и спокойно: почти все разошлись по заданиям, остался только Слингби, который сидел за столом и задумчиво глядел куда-то перед собой. Алан притворил дверь и подошёл ближе. Эрик взглянул на него – без тревоги, яркими поверх очков глазами:       – Ну, малыш, как дела?       – Эрик… – Алан вздохнул. – Мистер Спирс хочет, чтобы мы отправились в Библиотеку и принесли копию некоторых страниц из Книги воспоминаний Кэплена. Ты пойдёшь со мной?       – Пойду, только не вместо обеда, – Слингби поднялся из-за стола и как следует потянулся. – Поедим, а?       – Да, хорошо. Хотя я не голоден – просто выпью кофе.       – Ага, взбодрись, тебе не помешает, – одобрил Эрик. – Что-то ты сегодня бледный. Чувствуешь себя как?       Юный жнец пожал плечами:       – Да ничего. Рёбра, правда, немного ноют, но если не обращать внимания, всё в порядке. Я хорошо спал, так что проблем нет.       – Точно?       – Ну конечно! Не волнуйся. Пойдём?       Они спустились в кафетерий. Народу было много: свободных мест почти не осталось. И почти все посетители разом обратили внимание на вновь прибывших.       – Никак не возьму в толк, – вполголоса произнёс Слингби, – мне кажется, или мы с тобой какого-то чёрта всему департаменту прямо с утра особенно сдались, а?       – Может быть, они знают, что из-за нашего отсутствия загрузили шестой отдел? – предположил Алан. – В любом случае, вряд ли кто-нибудь из них уступит нам…       – А да и пошли они, – усмехнулся Эрик, – не больно-то и хотелось. Вон, смотри, Фрэнк сидит – с Ламарком, ну да и чёрт бы с ним, всё равно уже почти всё съели. Наверное, не против будут, если мы их немножко потесним… Давай-ка я в очередь, а ты к ним. Хотя к Ламарку…       – Ничего, я пойду, – сказал Алан. – А ты возьми мне только кофе, ладно? Больше я ничего не буду: совсем не хочу есть.       Произнеся эти слова, он оставил Эрика в очереди, а сам направился к Баркеру и к помощнику старшего архивариуса.       – Добрый день… – начал он.       – А, мистер Хамфриз! – улыбнулся Ламарк. – Садитесь, у нас свободно, да и я как раз ухожу… Увидимся вечером, Фрэнки, – сказал он Баркеру, поднимаясь из-за стола, и легко коснулся его плеча на прощание. Баркер, не удивившись и даже бровью не поведя, ненадолго задержал его руку. Этот жест оказался для Алана такой неожиданностью, что он даже на мгновение замер; а когда очнулся, то увидел совсем уж странное: пристальный взгляд Ламарка, такой же, как в четверг, возле лестницы, когда Нокс, по всей вероятности, спасся от очередного романтического излияния. Помощник старшего архивариуса даже успел взяться за дужку очков, точно хотел снять их – но, увидев, что Алан смотрит на него, только улыбнулся:       – Да, – сказал он, – верно, мне действительно пора. Не буду вас задерживать.       Он ушёл, оставляя Алана в недоумении, а Баркер ещё задержался, допивая чай. Юному жнецу ничего не оставалось, как сесть напротив него за столик.       – Тяжёлый день?       – Что? А, нет, – Алан удивился этому вопросу своего обычно неразговорчивого коллеги. – А что, я так плохо выгляжу?       – Бледнее, чем обычно, насколько я могу судить. Может быть, ты не выспался? – Баркер не выглядел праздно любопытствующим. Что ж, и на том спасибо.       – Странно, вроде бы всё хорошо! – юный жнец бодро улыбнулся. – Но спасибо. У нас правда были очень сложные выходные; возможно, всё дело в них…       – Возможно. Вижу, Слингби идёт сюда, – Баркер поднялся из-за стола. – Я уже ухожу, – сказал он Эрику, – но кое-что хотел сказать: спасибо тебе за разговор в пятницу. За всё спасибо.       – Э… да не вопрос, – Эрик натянуто улыбнулся. – Только прости, Фрэнк, у меня совсем из головы вылетело…       – Да-да, понимаю. Ничего. Вспомнишь потом, это не так важно, – Баркер похлопал его по плечу и ушёл. Слингби, пристроив поднос с кофе и сэндвичами на столе, почесал в затылке:       – В пятницу, в пятницу… вот пристрелите – не помню! Ну хоть Ламарк ушёл, и на том спасибо, – он вздохнул и сел напротив Алана. – Я ещё и на твою долю сэндвичей взял. Но ты же будешь?       Алан кивнул.       – По-моему, они встречаются, – сказал он.       – Кто? Баркер и Ламарк?! – Слингби глянул ошарашенно. – Да иди ты… Никого получше не нашлось, что ли? Хотя погоди-ка… – он зажмурился и приложил ладонь ко лбу, – этот самый разговор… о чём мы с ним говорили в пятницу? Я не рассказывал тебе? (Алан, жуя сэндвич, помотал головой.) Блин, как жаль! Последнее, что я помню – как Сатклифф бесился из-за цветов, только чёрт его знает, в какой раз.       Он вздохнул.       Алан хотел ему ответить, что всё будет хорошо, но вдруг заметил Эндрю Лоумена. Младший секретарь главы департамента не заходил в кафетерий: он остановился в дверях и смотрел в зал, точно искал кого-то. Вернее, юный жнец сразу понял, кого он ищет: встретившись взглядом с ним, Лоумен кивнул и отошёл куда-то за пределы видимости. Алан торопливо глотнул кофе, почти не почувствовав ни аромата, ни вкуса напитка; под рёбра кольнуло – остро, тонкой раскалённой иглой… Он чуть не уронил чашку – но удержал. Всё прошло.       – Подожди, – сказал он Эрику, – я сейчас вернусь.       – Эй, а кофе? Остынет же! – попытался было остановить его Слингби, но Алан его уже не слышал: он бросился в толпу. Одни входили в кафетерий, другие выходили; он с кем-то столкнулся, наступил кому-то на ногу, опять на кого-то налетел, всё извиняясь – и наконец увидел Лоумена, странного и неуместного в своём белом костюме на всём траурно-деловом фоне спешивших мимо него жнецов. Он стоял у стены, скрестив на груди руки, и не шевельнулся, не сделал шага навстречу. Алан сам подошёл к нему.       – Добрый день, – сказал он, тоже первым. – Вы меня искали?       – Добрый день, диспетчер Хамфриз, – Лоумен взглянул на него сверху вниз. – Я пришёл от мистера Смита. Надеюсь, я вам не помешал? У вас найдётся минутка? Но не на лестнице, если позволите.       Его голос слегка звенел, мягко и холодно – не сталь, скорее, серебро, начищенная ложечка по мраморному столу. И вблизи него тоже становилось холодно. Этот молочно-белый костюм, этот до снежного хруста накрахмаленный воротничок и манжеты, эти волосы, золотистые, как от солнца, безупречно ниспадающие на плечи… что-то и впрямь нечеловеческое ощущалось во всём его облике, в этом чистом мраморном совершенстве. Образцовые жнецы – разве не такие они и есть?       Вот только образцовые жнецы никогда не оказываются секретарями.       – Хорошо, – согласился Алан, – куда идти?       Лоумен повернулся и указал рукой на дверь, ведущую в правое крыло:       – Сюда.       Алан кивнул: он знал, что там. Библиотека – но не та, где хранятся Книги воспоминаний, а совсем другая, обычная библиотека департамента. Экземпляр устава организации, технические пособия, справочники по религиям, философии и этике смертных – всё, что только могло понадобиться сотруднику для работы, можно было найти здесь.       А ещё здесь почти всегда никого не было. Кроме библиотекаря, который появлялся только если позвонить у его стойки. Словом, лучшее место, чтобы поговорить.       – Это касается дела, которое вы получили в пятницу, – Лоумен вёл его за собой в глубину библиотеки, к читальному залу – шести расставленным попарно столам. – Ваш отчёт по нему…       – Я закончу его в ближайшее время.       – И что вы собираетесь написать?       – Извините?..       – Ваш начальник сказал, что вы отправились в Библиотеку. Скажите, диспетчер Хамфриз, – Лоумен обернулся к нему, – того, что вы увидели в воспоминаниях Мартина Кэплена, недостаточно?       – Я видел слишком мало. На моего наставника напали, и я не успел…       – Напали? – Лоумен удивился – впервые за весь разговор Алан заметил в нём хоть какую-то перемену, на миг нарушившую, оживившую безупречное совершенство.       – Странно, – сказал он, – мне казалось, вы обо всём знаете.       – Знаю! Но я не думал, что это связано…       – Это связано.       Удивительно: столкнувшись с неизвестными фактами, Лоумен как будто потерял равновесие. Он сбился с дыхания; и Алан в этот момент ощутил своё превосходство над ним. В нём самом вскипело негодование: он прекрасно понимал, чего от него ждут, что собираются сказать. И какая разница, для чего и чьи эти слова? Он всё уже знал. И знал, что ответит. В любом случае.       – Вы хотите, чтобы я ничего больше не искал? – спросил он. – Вас просили передать мне это?       – Диспетчер Хамфриз, вы должны понимать…       – Что мой наставник дурно на меня влияет?       Лоумен ответил не сразу: этого вопроса он, очевидно, тоже не ожидал. Да и вообще собирался говорить сам – может быть, даже речь заготовил! Но Алан смотрел на него самыми честными, самыми наивными глазами, какими только мог. Ах, надо, надо было взять у Грелля пару уроков актёрской игры! Может быть, помогло бы лучше справиться со злостью, которая пылала у него в груди. Помогло бы забыть, что Лоумен говорил про Эрика тогда, у лестницы. Что он назвал его садистом. Что сейчас наверняка смотрит на него как на падшего. И что потому и не отказался от этой, безусловно, великой миссии – склонить его, Алана Хамфриза, к банальному и пошлому предательству. Только интересно, как? Во имя чего?       – Он опытный жнец, никто не станет этого отрицать…       – Да-да, – подхватил Алан, – он научил меня всему, что я знаю.       – Но в пятницу вы, безусловно, увидели его совершенно в другом свете.       «Нет! – подумал юный жнец, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться ему в лицо. – Ничего подобного! В субботу – это было в субботу. И я знаю, что таким его тоже люблю».       – Не знаю, – сказал он Лоумену. – Может быть, да, а может быть, и нет. Я всё ещё не могу как следует этого оценить. Я хочу знать, что думал Мартин Кэплен весь этот год; надеюсь, что это мне поможет. Как вы думаете? Или что сказал бы мистер Смит обо всём этом, по-вашему?       – Полагаю, он оценил бы ваше рвение. Но вы должны помнить, что решение, которое вы собираетесь принять, может стать одним из важнейших в вашей жизни, диспетчер Хамфриз. Мистер Смит видит в вас очень большой потенциал, как и ваш непосредственный начальник, который не единожды отмечал вас. Дело, которое вам поручили, безусловно, оказалось чрезвычайно сложным, потому что требует очень большого внимания… а главное – абсолютной беспристрастности. Безусловно, вы с вашим наставником чрезвычайно сблизились, мы это понимаем, но, диспетчер Хамфриз, вы должны иметь в виду, что наш долг никак не допускает, чтобы мы принимали решения исходя лишь из чувства близости. Честность, беспристрастность и справедливость – те принципы, которые…       – Которые вы используете, чтобы уговорить меня предать его? – спросил Алан. – Моего друга, моего коллегу, моего наставника, моего любовника – какая разница, мистер Лоумен?       Младший секретарь главы департамента вздохнул.       – Мистер Смит предвидел это, – сказал он.       – Предвидел?! Нет уж, он мне это предложил! – воскликнул Алан, так, что Лоумен отшатнулся. – Вашими устами! Но знаете что? Мне всё равно, что он или вы думаете обо мне и о моём рвении – я сейчас же пойду в Библиотеку, я перерою всё, что смогу, и отчёт о том, что мой наставник невиновен, будет лежать на столе у мистера Смита завтра утром. Со всеми требуемыми доказательствами! Всего хорошего.       Он развернулся и пошёл, чувствуя, как щёки у него горят от гнева. Предать Грелля? А теперь предать ещё Эрика? Да нет уж, чёрта с два! И пусть все эти гнилые праведники ядом плюются ему в спину! Беспристрастность, честность, справедливость? Хороша честность! И справедливость тоже хороша.       Он уже почти вышел из библиотеки, когда Лоумен нагнал его.       – Послушайте, диспетчер Хамфриз! – громко сказал он, чтобы Алан услышал его. – Мне понятна ваша привязанность, но вы хотя бы понимаете, что вас ждёт, если доказательства, которые вы собираетесь предоставить, окажутся ложными?       Ложные доказательства?! Алан бегло оглянулся: да, это было сказано во всеуслышание. У всех на виду. Даже кто-то из спешивших мимо жнецов обернулся. И Эрик тоже: он вышел из кафетерия, оказался рядом – и тоже просто замер. Господи! Этого только не хватало! Да разве Алан собирался, хоть на минуту, так поступить? Разве в этом вообще есть необходимость? Мартин Кэплен был конченым ублюдком! Это неправда!       Он пытался передать Эрику это всё, одним взглядом: должен же хоть кто-то ему поверить? Но Эрик не ответил и остался где стоял – может быть, и вовсе не понял ничего… Алан обернулся к Лоумену.       – По-вашему, я собираюсь лгать? – спросил он. Да, к младшему секретарю вернулся прежний совершенно невозмутимый вид – не он сбился теперь с дыхания. А как не сбиться, оказавшись между двух огней? – Нет уж, скажите! Скажите прямо!       – По-моему, вы настроены…       – Настроен? Я?!       Боже, дать бы ему прямо в морду, сбить бы с него очки, врезать бы так, чтобы… да чтобы неделю с кровати не встал! Так вот что, наверное, чувствовал Эрик, когда… нет, нет, нельзя так поступать. Тем более, у него на глазах. Не хватало ещё, чтобы его обвинили в дурном влиянии.       – Вы и мистер Смит переоценили меня, – сказал Алан, выпрямившись во весь свой – ну что он мог поделать? – невысокий рост: чуть ли в позвоночнике не хрустнуло. – Я сделаю всё, что смогу, но подлецом не стану. И вы меня не заставите – ни вы и никто другой!       Он ушёл, не дожидаясь ответа, не дожидаясь Эрика, обиженный на всех и вся – на себя больше всего. Ну а что он мог поделать, если… если всё было так чудовищно и глупо? И так глупо, что даже чудовищно. За кого они его принимают, в конце концов?!       Эрик догнал его через пролёт. Догнал, схватил за руку, остановил, развернул к себе:       – Алан! Ноябрь месяц на дворе – ты куда собрался-то без пальто? Не волнуйся, – он потянул его наверх, за собой, – этот гусь уже наверх умчался, шефу докладываться. Не столкнёшься! Пожелать бы ему доброго пути, но, по-моему, ты ему и так уже всё сказал – я так и прошёл мимо. А он, значит… нет, ладно, не рассказывай: доберёмся до Библиотеки, там и поговорим. Там, знаешь, спокойно, тихо, диванчики есть… Не надо здесь.       – Я люблю тебя, – сказал Алан. – Очень. Правда. Это хотя бы можно?       Слингби улыбнулся.       – Можно, – сказал он. – Я тоже тебя люблю.