Чай с лимоном: Чёртова дюжина

      Казусы при перемещении – неприятная, но всё-таки случающаяся вещь. Большей частью, правда, случается она у новичков и при перемещении в незнакомые места. Спирса в своё время это каким-то образом миновало…       Очевидно, настала пора платить по счетам.       Не успев оказаться в собственной прихожей, он поскользнулся на коврике и треснулся затылком о входную дверь.       «Первое правило – абсолютное спокойствие. Нервы могут поставить жнеца в дурацкое положение и даже погубить», – вспомнился ему голос сэра Этельберта, их преподавателя на практических занятиях. Бывший диспетчер и даже глава подразделения, он уж точно не испытывал никаких проблем с самоконтролем: весь, вплоть до взгляда тёмно-зелёных, как дно омута, глаз, он излучал уверенность, несгибаемый, как могучее дерево. Но он и старше был раз в десять… и Сатклиффа у него не было. Охая и хватаясь за ушибленные места, Уильям поднялся с пола.       Сатклифф! Всё он! Ни минуты покоя из-за этого адского наказания! А сам ещё даже домой не явился, судя по всему… Неужели что-то случилось?       Да, как же, случится с ним… Наверняка ввалится в квартиру, возбуждённый и сияющий, самое большее через четверть часа, раскидает одежду по всей спальне и нырнёт под одеяло, дразня жаром обнажённого тела:       – Уилли, хочу тебя!       И отказать ему не будет никакой возможности. Самое главное – желания отказывать не будет.       С подобными мыслями Уильям принял душ, сжевал пару бутербродов с ветчиной, оставив ещё столько же Греллю (вдруг проголодается, когда вернётся?), развёл пожарче огонь в камине, потому что за день спальня слишком уж остыла, и лёг в постель. Он знал, что до возвращения Сатклиффа не заснёт; но это не значило, что не нужно попробовать расслабиться и дать отдых усталому телу. В конце концов, место, откуда он вернулся, ни в коей мере не напоминало курорт.       Мост Ватерлоо, мост самоубийц… Спирс вообще терпеть не мог самоубийства, раз уж на то пошло, а если они происходили здесь, нетерпение превращалось в острую ненависть. Сколько же исключительно гадостных впечатлений накопилось у него об этом месте! И ничто на свете не могло их смягчить.       Казалось бы, жнецы не должны плохо чувствовать себя там, где ощущается дыхание Смерти; но к мосту Ватерлоо это не имело никакого отношения. Смерть была не здесь. Её мрачная тень не ложилась на гранитные парапеты, не очерчивала арки, украшенные по бокам строгими парами дорийских колонн… Нет, Смерть была далеко внизу, в мутной черноте воды. Она струилась у самого дна, в переплетении неспешно колышущихся водорослей, где всё заканчивалось; а выше, на мосту, были только отчаяние, страх да тяжесть последних минут, наполненных жуткими сомнениями и раздирающей душу болью. И как бы ни хотелось Уильяму объявить всё это просто игрой воображения, как бы ни звал он на помощь весь свой скептицизм, ничто не помогало: раз от раза ему непременно делалось плохо, и сегодняшняя ночь не была исключением. Он, правда, продержался дольше обычного – должно быть, хорошо выспался, – но в конце концов, надышавшись этого воздуха, отравленного лондонским туманом и самой здешней атмосферой, гнетущей и давящей, как низкий потолок в какой-нибудь насквозь прокопчённой бедной комнатке, почувствовал знакомое головокружение и прислонился к парапету.       Надо было взять Грелля с собой, запоздало подумалось ему, и к чёрту душу той проститутки – не разжиреют демоны на таком добре… Действительно, почему ему раньше не пришло это в голову? у него же был целый день, чтобы догадаться! И Сатклифф сейчас был бы с ним… Мысль об упущенной возможности показалась такой невыносимой, что Уильям вдруг почувствовал яростное желание броситься вниз и разбиться об одну из выступающих опор моста, не долетев до воды. «Но я ведь жнец, – с удивлением подумал он, – зачем мне такая бессмыслица?» И тут он будто впервые понял, где находится: ах да, ведь это же мост Ватерлоо. Мост самоубийц.       Вдруг туман перед ним будто бы стал реже, и он увидел своего сегодняшнего клиента. Роджер Тревис, 27 лет, хирург в госпитале Сент-Томас; молодой, но талантливый и подающий большие надежды специалист. После смерти младшего брата, которого он не смог спасти (полгода назад, сердечный приступ), пребывает в состоянии глубокой подавленности. Как результат, возможно самоубийство. Серьёзно нагрешить не успел – примечаний в деле нет; а раз примечаний нет, то и смерть брата не его вина. К чему было взваливать её на себя? Тем более, сводить счёты с жизнью… именно сегодня, да и то ещё не факт. Вот ведь…       И судя по тому, как напряжённо, не отрываясь, Тревис смотрел в воду, замерев у ограждения, он вот-вот должен был либо броситься вниз, либо – опомниться и уйти. В ожидании, когда он сделает уже хоть что-нибудь, Спирс размышлял, что же может случиться дальше. Если Тревис уйдёт, то всё закончится как нельзя лучше, и ему не придётся исполнять свой тяжкий долг (и перемещаться на дно, чтобы вымокнуть насквозь во время сбора). С другой стороны, сбор – один из способов соприкоснуться со Смертью, что жнецу не просто не повредит, но даже напротив, придаст сил. Неважно, кто ты, диспетчер или простой бухгалтер: эта поддержка важна, а потому между служителей Смерти вряд ли найдётся хотя бы один, который, даже будучи далеко не самой романтичной натурой, не прогуливался хотя бы раз по тихому, а то и вовсе заброшенному кладбищу. И если понадобится разыскать приют жнеца, по какой-то причине удалившегося в мир смертных, то можно даже не сомневаться: кладбище обязательно будет где-то поблизости. Смерть для жнецов – родная стихия, а покой, который Она дарует, изумительное лекарство. Правда, Спирс не мог не признать, что это весьма странный покой. Иначе сам-то он что здесь делает?       Ах да, это распространяется лишь на недолговечные, непрочные человеческие тела… Большое спасибо. Превосходное уточнение.       Кажется, тела жнецов не слишком отличаются в лучшую сторону. Вот теперь, уже дома, лёжа в постели и пытаясь не обращать внимания на ноющую боль в затылке, Уильям чувствовал себя как никогда непрочным. И почему подобное случилось с ним именно дома, а не в мире смертных? Ему бы полегчало гораздо быстрее. Вообще, почему в своём мире, на своей собственной территории, жнецы должны быть слабее?       Но нет, уж пусть лучше так. Видит Смерть, ему бы совсем не хотелось каждое утро наблюдать, как его собственные подчинённые нарушают законы гравитации, мчась по крышам из страха опоздать на работу. Или – чтобы кто-нибудь из любопытных мог вскочить к нему на подоконник и вволю подсматривать, чем это таким он занимается в спальне по ночам. Вот Грелль, например, давным-давно бы этим воспользовался.       А кстати, где он? Разве не пора ему уже вернуться?       Уильям сел в постели и посмотрел на часы. Половина второго ночи. Да, Сатклифф явно задерживается… Неужели с ним что-то случилось?       Да нет, почему сразу случилось? На заданиях порой возникают непредвиденные обстоятельства. Вот как у него сегодня. Ну кто же мог предположить, что Тревис, уже передумав и уже отойдя на значительное расстояние от края, вдруг развернётся и бегом помчится обратно, чтобы ласточкой прыгнуть в воду? К счастью, он свалился прямо перед носом у задремавшего лодочника, который был отряжен городскими властями дежурить под мостом именно для таких случаев, и потому трагедии не случилось. Хотя, наверное, бедняга Тревис всё-таки схватит жуткий бронхит. Но, может, именно болезнь вернёт ему волю к жизни? Всякое бывает… Правда, это уже никак не забота Уильяма. Забота у него другая – Сатклифф…       Которого до сих пор нет.       Он загулялся? Повстречал кого-то? Его что-то увлекло? Что такого могло произойти, если его нет так долго? Или он нарвался на демона, и нужно срочно бежать ему на помощь, пока не стало слишком поздно? Однажды Спирс уже чуть не опоздал; но тогда, к счастью, вмешался Легендарный; и как знать…       Вдруг в прихожей послышался какой-то шум.       Уильям приподнялся, замер: не чудится ли? Но нет: он отчётливо слышал осторожные, неторопливые шаги… Грелль! Он бросился в прихожую, даже позабыв надеть халат, – и столкнулся с Сатклиффом. Тот оказался в каком-то заторможенном состоянии: даже не отшатнулся, а лишь замер перед ним, глядя так недоумённо, как будто вообще не понимал, откуда тут мог взяться кто-либо ещё.       – Что с тобой? – спросил его Уильям. – Грелль? Ты слышишь… а это что? – прошептал он, различив на шее у любовника, слева, недвусмысленно яркое багровое пятно. – Что это такое? Сатклифф! – он яростно встряхнул его. – Не смей молчать!       Грелль зажмурился; на кончиках накладных ресниц блеснули слёзы.       – На меня напали! – вскрикнул он. – Напали! Это всё вовсе не то!       Он вывернулся из рук Спирса, неуклюже задел плечом стену, сполз по ней вниз и разрыдался, пряча лицо в ладонях. Уильям молча посмотрел на него.       Ну что ж… во всяком случае, у них были не самые плохие полгода.       – И… кто же это был? – спросил он, прокашлявшись. – Демон? Вампир? Гигантские сухопутные пиявки?       Услышав про вампира, Грелль перестал плакать, а услышав про пиявок – изумлённо вскинул голову:       – У тебя и вправду нет сердца, Уилли… – прошептал он, глядя на него во все заплаканные, покрасневшие глаза.       – Ну что ж, – Спирс поправил очки, – должно быть, у кого-то другого оно есть. И сердце, и… – он окинул Грелля взглядом, – масса других достоинств. А я хочу спать. Доброй ночи.       Он повернулся и зашагал – нет, не в спальню, а в комнату, которая служила ему и кабинетом, и библиотекой, и вообще сугубо личным пространством. Там был диван, была бутылка виски, а дверь запиралась изнутри. Лучшее, что можно было пожелать сейчас.       Даже Нокс никогда…       – Уилли, подожди!!!       … не был настолько бездушной сволочью.       Оттолкнув от себя Сатклиффа – пошёл к дьяволу! – Уильям повернулся и запер за собой дверь. Вот и всё…       В кабинете было светло. Луна, которую было очень хорошо видно в окно, прямо от порога, бросала свои бледные лучи на стёкла книжных шкафов; и её сияние казалось таким чётким, что хотелось потрогать его руками. В соседних домах уже не было ни огонька, на улице – ни движения; только липы тянули к небу свои облетевшие чёрные ветки.       Но эта величественная картина всё равно не могла отвлечь от стука, сотрясающего дверь:       – Уилли, выслушай меня! Выслушай!       Ну уж нет, сказал сам себе Уильям. Ни в коем случае! Достаточно он уже наслушался за свою жизнь… Стараясь не слышать того, что происходит за дверью, он сел на диван, держа в одной руке бутылку виски, а в другой – стакан. Хватит с него, хватит…       Но слова поневоле вливались ему в уши:       – Я клянусь, ничего не было! Клянусь, Уилли! Ничего не было – меня даже не изнасиловали! Ну почему ты мне не веришь, Уилли… почему-у-у…       Сильный удар – шорох – протяжный стон, снова переходящий в рыдания… Ну вот, устало подумал Спирс, опять он валяется на полу. Смерть великая… Он глотнул ещё виски, пытаясь просмаковать дымную горчинку. Но вкус как будто изменил ему – виски, прежде казавшийся ему хорошим, теперь был дрянью редкостной…       Нет, он не может больше этого слушать. И, кроме того, ночевать в холодном кабинете без пледа и даже без халата – безумие… Надо что-то делать.       Оставив бутылку и стакан на столе, Уильям подошёл к двери и взялся за ручку; но задумался: а что он сейчас скажет? Не хватало только сделать какую-нибудь глупость, в которой позже он будет раскаиваться, а с Сатклиффом это очень даже возможно. А может, вовсе молчать, игнорируя его? Нет, это было выше его сил – вот если бы рыдания Грелля были хорошо срежиссированным спектаклем, дело другое, а тут он всем сердцем ощущал их искренность… хотя, о чём это он – ведь сердца у него не было? Допустим, что не было… Выдохнув, Уильям прижался к двери лбом. Прохлада дерева, выкрашенного спокойным тёмно-коричневым лаком, оказалась очень кстати… хотя бы потому, что у него болела голова. И это превосходно доказывало, что уж мозги-то у него имеются. А сердце…       Если сердца нет, то нечему и глухо ныть в груди. Если сердца нет, то и не банальная ревность, а гораздо худшее чувство, обида и горечь потери, ничего сейчас не разрывает… Стащив очки, Спирс уткнулся в пижамный рукав.       О Смерть, почему ты даруешь покой только человеческим телам…       Так, хватит! Запрокинув голову и немного поморгав, Уильям надел очки снова. Хватит уже одного Сатклиффа, завывающего под дверью. Нажав, наконец, проклятую ручку, он решительно потянул дверь на себя…       Грелль даже не сразу заметил его появление. Он до сих пор плакал, хоть уже и почти беззвучно: он выбивался из сил. Уильям посмотрел на то, как он лежит на полу, на его рассыпавшиеся алые волосы… Вот и что с ним, таким, делать?       – Поднимайся, – устало промолвил он.       Грелль испуганно вскинулся, вскочил, встал на ноги, отряхиваясь.       – Уилли, – начал он, суетливо отыскивая висящие на цепочке, на шее, очки, – Уилли, я…       – Что ты? – спросил его Уильям.       – Могу всё объяснить, – прошептал Грелль, неловко опуская глаза. – Уилли, я, правда, я… я тут ни при чём!       «И всегда-то ты ни при чём», – подумалось Спирсу.       – А кто при чём? – он прислонился к дверному косяку.       Грелль покачал головой. Губы у него снова задрожали. Да сколько же, в самом деле, можно рыдать?       – Если бы я видел, Уилли, – горестно прошептал он. – Я подумал, что это ты… Твой парфюм. Понимаешь? От этого выродка пахло твоим парфюмом! А я же так… так хорошо его знаю…       Он всхлипнул и зажмурился.       Уильям потёр бровь. Он не знал, что и сказать. Что, кто-то без его ведома заглянул к нему домой (или же в ящик стола в кабинете, что ничуть не проще), узнал, что стоит у него на туалетном столике, воспользовался тем же и пошёл соблазнять Сатклиффа? Абсурд!       Тогда что? Совпадение?       Маловероятно.       – Ты чувствовал только парфюм? – спросил он Грелля. – Серу, может быть, дым, как от костра?       – Ох… нет, это был не демон, если ты об этом. – Грелль шмыгнул носом и смахнул платочком вновь набежавшие слёзы. – И знаешь, Уилли, у него были наручные часы… я так и догадался, что это не ты. А смертные мужчины ведь наручных часов не носят; и демоны… т-тоже… ох, Смерть, – он всхлипнул, – Уилл…       Довольно, понял Уильям, больше он не вытерпит. Не говоря ни слова, он шагнул к Сатклиффу, чтобы обнять его, но тот вдруг отстранился:       – Нет, не надо, я весь грязный… я тебя запачкаю. Мне нужно переодеться, принять душ… Я попозже приду. А ты иди, ложись. Тебе нужно выспаться…       Он говорил глядя куда-то в сторону, будто волнуясь; и это, вместе с его тоном, почему-то насторожило Спирса.       Он что, собрался куда-то уйти посреди ночи?       – Грелль… – начал Уильям. Сатклифф взглянул на него – на удивление серьёзный, не как всегда. Даже без тени кокетства. – Ты, должно быть, сейчас очень злишься…       – Это я-то злюсь? – перебил его Грелль. – Уилли! ну какой ты смешной! – Он положил ладони Уильяму на плечи. – Разве я могу… нет, нет! – он больно хлестнул Спирса, снова попытавшегося его обнять, прямо по рукам. – Твоя леди сегодня не в настроении. И вообще потеряла душу… Мне помешали её собрать, – предупредил он вопрос Уильяма. – Ну прости.       И, извиняясь, потрепал любовника по щеке. Потом аккуратно отступил и направился в спальню. Немного погодя он вышел оттуда без пальто и с чем-то шёлковым и красным – видимо, ночной сорочкой – в руках. Спирс молча проводил его взглядом, потирая особо ушибленную кисть, пока за Греллем не закрылась дверь ванной. Вот ведь… Так ведь и руки отбить недолго. Хоть Сатклифф и называл себя то актрисой, то леди, бил он совершенно не по-женски.       «И на лопатки опрокинуть может не по-женски, – методично продолжил его внутренний голос. – И потом тоже… совершенно не по-женски обойтись».       В ванной зашумела вода. Уильям вздохнул. Пожалуй, и вправду нужно лечь спать… если он уснёт сегодня. Да что же это за день! Сначала цветы, теперь вот… очевидно, их даритель объявился. Трудно думать, что это был кто-то другой. Не демон, не смертный… с наручными часами и точной информацией, где должен быть на дежурстве Сатклифф.       Кто же это тогда?       Уж не Нокс ли? Пожалуй, сходится всё – у него есть доступ к делам Грелля (работают в одном отделе, столы стоят рядом, бери папку и читай), он наверняка знал, что за одеколоном пользуется Уильям, и не успел этого забыть; он носит наручные часы и, наконец, он достаточно ненавидит своего бывшего наставника. Смущают только две вещи: он ниже ростом, чем Уильям, а ещё – у него нет денег на такое количество роз. Зарплата у диспетчера не настолько велика, а дядюшек-миллионеров у жнецов, как известно, в принципе быть не может. Даже хитрости с расходами тут не помогут. Остаётся только предположить, что он нашёл где-нибудь зарытый клад…       Или кто-то его финансирует.       Но всё равно остаётся рост! Он что, был на каблуках? Одолжил ботинки у самого Сатклиффа? Если они, конечно, пришлись ему по ноге…       Да что за абсурд!       Уильям тяжело вздохнул.       Выпить бы обезболивающего, но после виски – плохая идея… Значит, надо просто лечь и постараться заснуть, как есть.       После холода кабинета и ощутимой прохлады коридора в спальне казалось особенно тепло. Очутившись наконец в кровати, Спирс понял, что здорово продрог, и похвалил себя за то, что хорошо растопил камин. Поворочавшись немного, он нашёл такое удобное положение, что головная боль стала ощущаться как будто слабее. Замечательно…       Только Сатклиффа не хватает. Его присутствие рядом как ничто другое дало бы понять: этот проклятый день всё-таки закончился. Не факт, конечно, что следующий будет лучше, но… почему бы не надеяться? Ну или хотя бы не попробовать. Получается же у других; он-то чем хуже?       Кажется, последний раз, когда он на что-то надеялся, был ещё до Нокса. Наверное, для этого надо быть моложе… И наивнее, разумеется.       Уильям закрыл глаза и вздохнул.       Дверь скрипнула; по ковру прошелестели шаги. Молча Грелль забрался под одеяло и сразу же погасил свет, явно настроенный спать и ничего больше. Как-то странно для него… Убедившись, что никаких поползновений не будет, Уильям повернулся и попытался сам обнять его; но Сатклифф вывернулся, резко и сердито:        – Нет, пожалуйста! Здесь и так слишком жарко, – добавил он, отодвигаясь дальше к краю. – Я не хочу.       – Что ж, хорошо, я не настаиваю, – Уильям был озадачен. – Может быть, мне уйти, чтобы ты чувствовал себя комфортнее?       Грелль в темноте вздохнул:       – Нет, – сказал он. – Не надо. Оставайся. Только я тебя прошу…       – Я знаю, – кивнул Уильям.       Он лёг на своё место, жалея о том, что они никогда не спали под разными одеялами; а специально вставать ещё за одним не хотелось. И не то чтобы он чувствовал себя очень уж обиженным; просто… ему вдруг тоже захотелось побыть в одиночестве.       И, кроме того, его снова охватило чувство, что его обманывают; и если бы он был настойчивее, то обман бы раскрылся.       Может, и не был Сатклифф ни в каком Уайтчепеле? Или был, но занимался там совсем не сбором? Может, это всё действительно был хорошо срежиссированный спектакль, ещё начиная с роз, и он, Уильям Т. Спирс, уже давно носит большие и ветвистые рога, сам того не замечая? Или не желая замечать… Может, есть кто-то, кто давно смеётся ему в спину, а он не видит, потому что слеп, как без очков?       Но если бы кого-то другого, хоть того же Нокса, он подверг бы допросу с пристрастием или вовсе выставил бы вон – и пусть оправдывается, – то Сатклиффа…       «Смерть великая, – подумал Уильям, – я жалок. Не хуже, чем любой рогоносец…»        Его внутренний голос буквально извивался от бессилия: сделай что-нибудь! Встань и сделай! Если он не хочет – возьми его силой; в конце концов, он всё равно принадлежит тебе! Но между тем, чтобы оставаться обманутым, и тем, чтобы быть подонком, Спирс однозначно выбирал первое.       Жаль, что он, как жнец, оставаясь собой, даже не может пожаловаться на воспитание…       Вздохнув, он потянул к себе край одеяла, чтобы плотнее закутаться. Грелль не возражал; судя по тому, что Уильям не слышал его дыхания, он вообще уже спал. Ну вот и прекрасно… «Посмотрим, что будет утром», – решил Спирс, и тоже постарался заснуть.       Как ни странно, у него это получилось, потому что, какое-то время спустя, открыв глаза всё так же в кромешной темноте, он понял: только что его что-то разбудило. Вот только что именно? Он наощупь протянул руку к другой половине кровати: пусто. Грелль куда-то ушёл, и, кажется, уже достаточно давно. Более того, в квартире было так тихо, словно Уильям остался здесь совершенно один – как не в такие уж старые и не в такие уж добрые времена…       И что-то не навевало это приятных мыслей. Чувствуя неладное, Спирс щёлкнул ночником и, торопливо надвинув очки на нос, выбрался из постели. Ему захотелось осмотреться. Если Грелль действительно ушёл куда-то посреди ночи, то…       Но выйдя в коридор, он обнаружил, что из-за чуть приоткрытой двери ванной пробивается свет. Значит, ушёл Грелль не так уж и далеко.       Стараясь ступать как можно тише, он подошёл к ванной и заглянул в приоткрытую дверь. Сатклифф стоял перед зеркалом, боком к двери, и почему-то закрыв глаза. На нём была всё та же сорочка, длиной, как выяснилось, пониже колена; его волосы были подобраны вверх и скреплены зажимом, открывая стройную, тонкую, как у женщины шею. К ней, с левой стороны, которая Уильяму сейчас была не видна, Грелль прижимал полотенце. И вот это сразу не понравилось Спирсу. Да, засос, некрасиво и неприятно, раз уж его действительно оставил неизвестно кто. Но возиться с ним до утра – какого дьявола? Сколько можно? За ночь такое всё равно не свести!       Он решительно открыл дверь и шагнул к Греллю. Этот балаган пора было прекратить.       – Почему бы тебе просто не лечь спать? – спросил он, останавливаясь у Сатклиффа за спиной. – Ты знаешь, что тебе завтра на работу? Ты знаешь, который… – он заглянул в зеркало и осёкся: на красной сорочке Грелля виднелись какие-то странные тёмные пятна. – Что ты сделал, – глухо пробормотал Уильям, чувствуя, как волосы у него становятся дыбом. – Что ты натворил?! – в ужасе вскрикнул он, заметив в раковине раскрытую бритву в розоватых капельках воды.       Грелль повернулся к нему, всем корпусом; и, к ещё большему ужасу, Спирс заметил на его губах нежную, почти счастливую улыбку.       – Всё будет хорошо, Уилли, – прошептал Грелль и протянул руку, чтобы погладить его по щеке. Из-под полотенца алой змейкой выскользнула проворная струйка, сбегая по обнажённой коже куда-то за лиф сорочки… И не успел Уильям взмолиться к Смерти, чтобы всё это оказалось просто кошмарным сном, как Сатклифф рухнул ему в объятия, окрашивая его руки, пижаму и даже пол под ногами в горячий, красный…