Чай с лимоном: Чёртова дюжина

      Сатклифф – и холодность? Вот уж абсурд!       Откуда может взяться холод в том, кто, кажется, живёт ради того, чтобы будить во всех встречных мужчинах самые непристойные желания? Не сказать, конечно, чтобы ему это удавалось всегда, когда он хотел, но потенциал у него имелся неплохой: яркая внешность, походка, голос; наконец, тот вид невинной жертвы, который он так любил на себя напускать… Любой здравый смысл, любая гордость, конечно, были бы однозначно против того, чтобы принимать влечение к такому вызывающему объекту как должное, но это же не значит, что влечения не возникало. Особенно когда Грелль не навязывался. То ли всему виной классический мужской инстинкт, заставляющий желать победы, пусть даже и лёгкой, а то ли спокойного, иногда посматривающего из-под ресниц алого жнеца можно было оценить лучше, чем когда он восторженно ахал, что-то верещал и бросался на шею. Спокойным им появлялась возможность залюбоваться. Но, похоже, сам он этого не знал.       Иначе с чего бы ему так вести себя обычно?       «Ты тоже не будешь скучать без меня?»       Грустный Сатклифф с бокалом шампанского – ещё одетый максимально по форме, в длинный чёрный сюртук. Значит, ещё до. Чёрный цвет делает его более обычным, более скучным; а вот красный ему действительно к лицу. Но кто в департаменте тогда видел его в красном?       Никто.       На вечеринку в отделе статистики, после которой он должен был уйти в отпуск – в тот самый, из которого так нескоро вернулся – он явился в своей обычной одежде, как будто у него и не было другой. Впрочем, может, и вправду не было? Уильям никогда не задумывался, что может храниться в его шкафу. Жизнь Сатклиффа за пределами работы его мало интересовала: он достаточно уставал от этого сущего наказания в отделе, большое спасибо.       Да и в тот вечер ему было далеко не до Сатклиффа, не до работы, не до чужих проблем – вообще не до чего. Он пил виски, пытался быть вежливым с какой-то блондинкой (не из департамента, её сюда пригласили) и вести себя сдержанно. Настроение у него было даже для него редкое – смесь хандры и глубокого омерзения ко всему, – неудивительно, что он ничего не запомнил. Он вообще не помнит тот вечер. Так для чего вспоминает его теперь, с утра пораньше?       Раздражённо выдохнув, Уильям перевернулся на другой бок. Грелль…       Где Грелль?       Спирс рывком сел в постели.       – Уилли, ты проснулся? – Сатклиффа рядом не было; зато где-то поблизости прозвучал его голос.       – Как видишь, – ответил Уильям. В спальне было темно, но перед глазами маячило пятно света; он прищурился, пытаясь приглядеться. – Где ты?       – Здесь. Надень очки.       Спирс послушался. Грелль действительно обнаружился прямо напротив: в длинном халате, с волосами, уложенными в высокую причёску, он с ногами устроился в кресле возле окна, и на коленях у него лежала раскрытая книга. Он читал. Рядом горел торшер – то самое пятно света, которое сначала разглядел Уильям.       – Ты приволок его из гостиной?..       – А? – Грелль поглядел на торшер. – Ну да. – И зябко передёрнул плечами: – Уилли, ну там холодно…       – Мог бы остаться в постели. Который час?       – Пятый… – Сатклифф отложил книгу на подлокотник и с удовольствием потянулся. – Я больше не хочу спать. А в постели мы и так вчера провели весь день. Хочу посидеть.       Уильям поправил очки.       – Уверен, что не хочешь прилечь? – спросил он.       Грелль вздрогнул, решительно покачал головой и снова уткнулся в книгу. Поднявшись с постели и подойдя ближе, Спирс наконец-то смог её опознать. Книга была из его библиотеки – «Этюд в багровых тонах».       – Тебе действительно это интересно? – спросил он. (Грелль поднял голову и нахмурился.) – Хорошо, хорошо, – сдался Уильям, – я молчу. Но всё же я хотел бы ещё раз спросить…       Грелль захлопнул книгу и выпрямился:       – Что тебе непонятно в слове «нет», Уилли?       Поза получилась царственной. Невольно Спирс подумал о императрицах Востока, где сначала чаще велят казнить, а потом, если придётся, – думают. Должно быть, шёлковый халат располагал… Странно: пока они спали, Уильяму всё казалось, что Сатклифф прижимается к нему, изумительно близкий и тёплый, а теперь – совершенно чужой. И если попытаться сломать это отчуждение, вряд ли получится что-нибудь хорошее.       Кстати, он только теперь заметил, что Грелль снял бинты; и его шея была… в порядке? Даже без шрамов?       – Да, Уилли, я хорошо себя чувствую, – ответил Сатклифф на его невысказанный вопрос. – Но знаешь, не настолько.       – Хорошо, – сказал Спирс, – я понимаю. Пойду в душ. Ты не завтракал?       – Ещё нет. Если хочешь, я что-нибудь приготовлю.       Уильям кивнул, думая: «Какой-то он не такой сегодня…»       Холодный. Отстранённый. Без улыбки. Не такой. Хотя сначала казалось, что всё по-прежнему… Он что, всегда будет отбиваться теперь, как позапрошлой ночью? Неужели одна мысль о близости начала внушать ему отвращение?       Этого ещё только не хватало.       Под душем он пробыл долго, мыл голову; но, вопреки его надеждам, Грелль так и не пожелал присоединиться, хотя до недавних пор вламывался к нему регулярно. Да что там, он даже задвижку на двери сломал, чтобы Уильям не вздумал от него запереться! А теперь, выходит, Уильям как будто зря не стал её чинить.       Обидно, между прочим.       Однако завтрак Грелль действительно приготовил.       – У нас пожар? – спросил Уильям, выходя на кухню.       – У нас оладьи, – отозвался Грелль. – С сыром. И яйца, всмятку. Будешь?       – Буду, если не сгорели, – Уильям сел за стол.       – Зря ты шутишь, Уилли, – Грелль выложил оладьи на тарелку. – Я, к твоему сведению, тоже умею готовить.       – Я тебе верю, – согласился Спирс. – Только почему ты готовишь в такой одежде?       На Грелле уже действительно был его повседневный костюм: узкие коричневые брюки, рубашка и жилет. Не хватало только плаща, ленточки на шее и его любимых ботинок на каблуках. Вместо них на нём были украшенные вышивкой алые домашние туфли с чуть заострённым носком. Как ни странно, смотрелось довольно элегантно.       – А что, устав это запрещает? – Сатклифф тоже уселся за стол.       – Не воспринимай меня в штыки, пожалуйста, – попросил Уильям. – Налить тебе чаю?       – Нет, я выпью кофе.       Но и кофе – крепкого, даже без сахара – он выпил совсем немного, всего полчашки. Вдобавок к этому он съел яйцо (точнее, выел желток из яйца) и половинку оладьи. Те, кстати, хорошо подрумянились и подгоревшими не были; очевидно, всё, что сгорело, уже нашло свой покой в мусорном ведре под раковиной.       – Нет аппетита? – спросил Уильям.       Грелль поднялся из-за стола:       – У меня плохое предчувствие. Знаешь, с тех пор, как… перед дежурством. Как думаешь, Уилли, что будет?       Спирс отложил чайную ложечку:       – Я не знаю.       Ему хотелось сказать: «Ты просто вбил себе что-то в голову – это мрачные мысли, вот и всё», – но он сам, быть может, тоже что-то чувствовал.       Ему нужно передать письмо Смиту. Но что будет после этого письма, содержания которого он даже не знает? Почему Легендарный не воспользовался Книгой? Зачем ему посредник?       «Должно быть, это намёк, – подумал Уильям. – Намёк, что мне всё известно. Что же ещё?»       У него самого вдруг как-то поубавился аппетит. Действительно, что же будет дальше? Он пытался представить себе Смита, вспомнить его как можно яснее, – и, может быть, предугадать его дальнейшие планы. Но это, конечно, было не под силу ему, да и кому бы то ни было другому. Разве что Легендарный знает…       Потому что если не знает он, то не знает никто.       По пути на работу, когда они шли через парк, Грелль, видимо, отвлекался от мрачных мыслей как мог: собирал букет опавшей листвы, золотисто-жёлтой и багряно-красной, чтобы потом оставить его у подножия чёрной мраморной стелы, на которой золотом была выведена оливковая ветвь с тринадцатью листочками. Больше на этом памятнике, одном из немногих предметов мемориального искусства в мире жнецов, не было ничего – ни имён, ни дат, ни каких-либо надписей, – но все и так знали, что посвящён он сотрудникам двенадцатого отдела британского департамента, а заодно – и всем павшим в борьбе за правое дело. Так действительно гласило официальное постановление; и Уильям соглашался, что это вполне разумно, потому что вряд ли всех погибших можно было поимённо перечислить даже на сотне таких стел. Оставив букет, Грелль задержался у памятника, точно дожидаясь Уильяма, но когда Спирс подошёл к нему и попытался взять за локоть, вдруг вырвался:       – Не хочу!       И умчался по аллее, собирать второй букет. Вздохнув, Уильям шагнул за ним следом. Не то чтобы он собирался догонять Сатклиффа (или, того лучше, носиться за ним по газонам – это было бы как минимум странно), но терять его из поля зрения ему не хотелось в любом случае. Конечно, сейчас ничего случиться не могло, не должно было, – но когда они рядом, просто спокойнее. Надёжнее.       Грелль остановился неожиданно у одного из фонарей – быть может, как раз возле того, где они расстались перед дежурством. Но разве он мог запомнить место?.. В любом случае, когда Уильям приблизился к нему, Сатклифф стоял неподвижно, сжимая в руках букет из листьев. На этот раз он набрал одних только красных.       – Пойдём дальше? – спросил Уильям, остановившись.       – Подойди, – попросил его Грелль.       «Что с тобой случилось?» – хотел спросить его Спирс, но не успел: едва он шагнул ближе, как Грелль разжал руки, осыпав листьями полы его пальто, а затем ухватил замершего от неожиданности Уильяма за галстук и притянул к себе, почти вплотную. Запах его духов оказал на Спирса странное, будто одурманивающее воздействие, и он, сам того не сознавая, наклонился ближе… но натолкнулся губами лишь на кончики пальцев, обтянутые тонкой кожаной перчаткой.       – Нет, Уилли.       – Что? – глупо переспросил Спирс – и почувствовал, как Грелль осторожно от него отодвигается. – Я тебя, знаешь ли, не понимаю…       – Догони меня, Уилли.       – Что?..       – Догоняй! – Грелль со смехом бросился от него прочь, в сторону департамента.       – Сатклифф! – крикнул Уильям… и помчался за ним.       К его удивлению, Грелль и в мире жнецов оказался куда легче на ногу, чем он привык о нём думать. Ворвавшись в двери департамента, Уильям понял, что потерял его из виду.       Зато приобрёл нечто другое – интерес к своей персоне. Несколько бывших в холле сотрудников – к счастью, ему неизвестных, – уставились на него, раскрасневшегося и запыхавшегося, с явным любопытством. Судя по тому, что их насчитывалось только пятеро, час был ещё слишком ранний, а направлялись они в левое крыло в обход лестницы, неся какие-то коробки, так что…       Тут вдруг он заметил, как наверху, сквозь перила лестницы, мелькнул край алого пальто. Да он что, издевается?!       – Диспетчер Сатклифф! – крикнул Уильям, бросаясь вверх по лестнице.       Он рассчитывал, что официальное обращение, может быть, остановит Грелля, но не тут-то было! Восклицание «Да будь ты проклят, стой!» также не помогло. Правда, сотрудниц, выглянувших из дверей бухгалтерии, оно, кажется, удивило.       Мысленно взвыв, Спирс рванул по лестнице с удвоенной скоростью.       Он схватил взвизгнувшего Грелля уже на родном третьем этаже, затащил его в первое подвернувшееся помещение – в уборную – и, припечатав к двери, приготовился отчитывать. Даже за плечи встряхнул. Сатклифф сжался и зажмурился; и Уильям вдруг почувствовал…       Он же ничего ужасного не сделал – пусть даже повёл себя как идиот. И уже раскаивается в содеянном. И что, после всего, что случилось, опять? Опять кричать на него?       – Какая же ты сволочь, – прошептал Уильям, беря его за подбородок. Грелль открыл глаза, испуганно моргнул, – и Спирс сделал то, что ему хотелось: поцеловал его, грубо, из мести за отвергнутое желание утром, за неудавшийся поцелуй в парке, за выходку с бритвой, за… может быть, даже за то, что он вообще существует на свете.       Он был готов натолкнуться на острые зубы, даже пораниться о них, но, к его удивлению, зубы у Грелля, когда он толкнулся языком ему в рот, оказались самыми что ни на есть обыкновенными, человеческими. Он и кусаться ничуть не попробовал – стоял, запрокинув голову, и глаза закрыл. Одна его рука лежала у Спирса на плече, другой он почему-то стиснул его локоть, когда Уильям попробовал обнять его… да почему же он не позволяет?! Уильям снова почувствовал себя отброшенным.       И отпустил Грелля, хотя тот не отталкивал его.       – Спасибо, Уилли… – услышал он сбивчивый, но с явным облегчением прозвучавший шёпот. Потом Сатклифф проскользнул мимо него вглубь уборной, но Спирс мало обратил на это внимание. Он смотрел в пол.       И видел кафель. Страшно ему знакомый зеленоватый кафель на полу. С чуть заметными прожилками, с тёмно-серыми линиями на стыках…       «Спасибо…»       Он смотрел в пол – с изумлением, сам не понимая, что случилось. А ведь случилось, и вправду, только он совсем об этом забыл. И не мог вспомнить! Он смотрел, и думал, и напрягал память, так, что линии начали расплываться перед глазами, и голова…       Да плевать на голову! У него есть это воспоминание; и, чего бы это ему ни стоило, он его достанет! Даже если…       – Уилли, перестань! Хватит!       – Да что вы всё время мне мешаете?! – развернулся Уильям, отталкиваясь рукой от кафеля.       И, с удивлением и ужасом, обнаружил, что стоит на коленях. На полу…       Он отшатнулся, вскочил на ноги – так резко, что опрокинулся бы назад, если бы Грелль не оказался рядом и не поддержал его. И тепло его тела, его присутствие рядом оказалось самым ярким, самым замечательным, что Уильям испытывал в своей жизни. «Ты меня любишь? – хотелось ему спросить. – Ты действительно меня прощаешь?»       Потому что было за что прощать. Столько всего случилось, столько накопилось всего, столько… И думать об этом было мучительно и больно.       Он повернулся и крепко обнял Грелля. Тот обхватил его руками в ответ и замер.       – Я, наверное… не в себе, – глухо сказал Уильям.       – Неправда! – Грелль вскинул голову и уставился на него, почти яростно; он так протестовал, что Спирса это почти растрогало. – Ты просто устал, – Грелль заключил его лицо в ладони. – Переутомился. И тебе нужен отпуск. Ясно? Ты побыстрее возьмёшь отпуск, и мы поедем куда-нибудь отдыхать. Всё равно куда! Уилли, ну пожалуйста…       Как будто от этого можно убежать… Спирс горько усмехнулся. Некоторым никогда не распрощаться с наивностью, проживи они хоть десять сотен лет.       – В любом случае, прежде всего мне нужно убедиться, что всё в порядке, – сказал он Греллю. – Мы поговорим об этом потом. Не сейчас. И знаешь, кажется, мне нужно заглянуть в Книгу…       Он высвободился из рук Сатклиффа и направился к двери. Странно – он самому себе казался на удивление спокойным для того, кто сходит с ума. Или же это нормально, и он действительно не должен беспокоиться? Или же…       Или же просто рядом Грелль – остаётся рядом, хотя и, без сомнения, боится того, что происходит, – и его присутствие всё меняет. Может, дело в нём?       Он открыл дверь.       И столкнулся с тем, кого меньше всего ожидал увидеть:       – Мистер Лоумен?..       – Доброе утро, – отвечал младший из секретарей главы департамента, скользнув по нему почти равнодушным взглядом. В своём светлом костюме, чуть ниже Уильяма, но всё равно довольно высокий, бледный – оживлял ли румянец хоть когда-нибудь это беломраморное лицо? – он был похож на призрак, длинный и мерцающий, возникший среди полутемноты коридора. – Мне нужно поговорить с вами, мистер Спирс. Вы, конечно, получили сообщение?       – Сообщение? – переспросил Уильям. – Боюсь, что нет… – Он заметил у секретаря в руках папку – обычную папку, в таких находились дела, которые он каждое утро раздавал подчинённым. – Что-то случилось?       – Будет лучше обсудить это в вашем кабинете, мистер Спирс. Диспетчер Сатклифф не станет возражать, я полагаю?       – Ах, он не станет! – передразнил его Грелль и, ловко обогнув Уильяма, выскользнул из туалета. – Развлекайтесь без меня, мальчики.       И упорхнул в отдел, покачивая бёдрами. Лоумен смотрел на него широко раскрытыми глазами, как на восьмое чудо света. Странно, подумал Уильям. Пять лет в департаменте – мог бы и привыкнуть, пусть даже в их отделе чаще бывает Ланс. Но сегодня у того, должно быть, выходной, – иначе что делает здесь это создание с такими изумлёнными глазами?       – Я с ним поговорю, – сказал он, тем не менее, когда Сатклифф отпер дверь и, что-то мурлыча себе под нос, скрылся в отделе. – Прошу в мой кабинет, мистер Лоумен.       Они вошли в кабинет, и Грелль остался в отделе наедине с собой.       Одному было плохо; он не знал, чем занять себя. Сначала он достал из ящика стола конфету и разгрыз. Нет, не то. Тогда он достал из другого ящика зеркальце на длинной ручке и, отогнув воротник, стал критически рассматривать свою шею: не размазался ли грим? Не видно ли длинного узкого шрама – ровной красной линии, оставленной одним бесстрашным, точным движением? Кажется, нет. И Уилли тоже ничего не заметил… как много он всё-таки не замечает! Бедный Уилли.       И как нужно, просто ужасающе необходимо помочь ему, пока он не стал ещё несчастнее!       Грелль сложил зеркальце и сложил руки на столе. Побарабанил по крышке пальцами. Потом оглянулся на дверь. Нет, невозможно было сидеть вот так! Волнение сжигало тонкую душу леди, тревога убивала нежное сердце актрисы, поила его чёрным змеиным ядом. И виной всему – эта проклятая дверь. Она заперта! И за ней Уилли.       Не сводя с неё глаз, Грелль поднялся, потихоньку отодвигая стул. Потом выскользнул в коридор и, в несколько быстрых, максимально бесшумных шагов пересёк его. Закрыв глаза, он прильнул ухом к двери кабинета Уильяма. Ах, это его голос!       – … что это будет нарушением устава?       – Мистер Смит так не считает, – отозвался Лоумен. – Кроме того, это будет лучшим показателем благонадёжности диспетчера Хамфриза.       Что? О чём они?! Грелль сердито тряхнул головой и снова принялся слушать.       – У мистера Смита есть причины сомневаться в нём? – спросил Уильям.       – Если вы помните, не далее как в сентябре, во время дежурства…       – Это была внештатная ситуация, мистер Лоумен, – решительно перебил секретаря Уильям. – Хамфризу и Слингби пришлось столкнуться с тремя демонами… у вас же есть отчёт!       – Тем не менее, пострадал диспетчер Хамфриз не во время схватки, а при сборе.       – Но не по своей вине!       – По своей неосмотрительности. Или по неосмотрительности диспетчера Слингби, возможно. В любом случае, лишний день им обоим пришлось провести вне работы по вине диспетчера Хамфриза.       – Слабое обоснование, чтобы передавать это дело ему.       – Не спорю. Если говорить начистоту, мистер Спирс, у мистера Смита есть основания считать, что диспетчер Хамфриз подвержен дурному влиянию со стороны своего наставника. Возможно, до сих пор оно не успело никаким серьёзным образом проявить себя; но лишь потому, что не возникало должного повода.       – И вы хотите дать ему повод?       – О, уверяю вас, мистер Спирс, я ничего не хочу. Я понимаю, что это тяжёлое испытание, и сочувствую ему. Но такова воля мистера Смита, и оспаривать его решение как главы департамента не вправе никто, включая и членов высшего руководства. Превышение полномочий ради того, чтобы скрыть такую правду, – не самый достойный поступок. Вы думаете иначе?       В ответ последовало молчание.       – Мистер Смит уверен, что у диспетчера Хамфриза достаточно стойкости, чтобы справиться с этим заданием, – продолжал Лоумен. – И потому он особо просит вас не передавать дело Кэплена никому другому. В противном случае мистер Смит будет вынужден лично изложить ему все обстоятельства. Он заинтересован в том, чтобы правда вышла наружу.       – Как и всегда?       – Да… разумеется.       – Подумать только. Знаете, меня просили передать ему это.       Зашуршала бумага.       – Что это?       – Как видите, письмо.       – Где вы его взяли?       – Странный вопрос. У того, кто его написал. Так вы передадите?       – Да, сегодня же… как только выйду от вас.       – Благодарю вас, мистер Лоумен. Я передам дело диспетчеру Хамфризу, когда он появится здесь. Итак, всего доброго?       – Всего доброго, мистер Спирс.       Послышался звук отодвигаемого стула, и Грелль отпрянул от двери. Вовремя: едва он успел пересечь коридор, как она распахнулась, и Лоумен покинул кабинет. Торопясь так, что чуть не сбивался с ног, он пронёсся к служебному лифту. Из кабинета вышел Уильям; Грелль уже смирно сидел в отделе и делал вид, что подпиливает ногти. Когда шаги Уильяма стали хорошо слышны, он обернулся, совершено естественно:       – Ну, как поговорили?       – Лучше не бывает. – Уильям держал в руках целую стопку папок с делами. – Моих сотрудников отправляют на пожар прямо из дома, в обход департамента, а меня оповещают уже постфактум. Как тебе это нравится?       – Что, всех? – Грелль удивился. – И Ронни тоже? А нас почему не позвали?       – Я начальник. – Уильям сложил все папки на стол к Ноксу. – А на тебя, видимо, сегодня не рассчитывали… Сегодня по два задания на каждого. И никто не дежурит. Бери.       Он протянул Греллю две верхних папки, две оставил на столе у Нокса и пошёл в обход отдела раскладывать остальные, причём на столе Хамфриза оставил две нижних. Решил притвориться, что ничего не случилось? Грелль нахмурился. Он не любил, когда от него пытались что-то скрыть.       – Их не будет до полудня. – Уильям обернулся к нему. – Можешь пока заняться отчётом.       – Отчётом?       Спирс вздохнул.       – На тебя напали во время дежурства, – терпеливо сказал он, – ты получил ранение и потерял душу. Понимаешь, что написать?       Грелль кивнул, глядя на него. Отчётом ему заниматься не хотелось – хотелось подольше удержать Уилли возле себя, но он так боялся, что не сможет этого сделать! Да и каким образом? Он же ничего, совсем ничего не может! И Уилли тоже не понимает этого… Он нервно прикусил кончики пальцев.       Но Уильям и сам не торопился никуда уходить. Касаясь рукой стола Хамфриза, он смотрел на Грелля; и солнечный луч, падающий из окна, шёл наискось вдоль его груди, почти касаясь пиджака. Пылинки медленно кружились. Из коридора не доносилось ни звука. Время замерло.       – Знаешь, я выпил бы кофе. А ты за завтраком почти ничего не съел. Ты хочешь есть?       Это была очень любезно протянутая соломинка; и Грелль не мог за неё не ухватиться:       – Да! Пойдём?       – Пойдём.       Они вышли из отдела; и Уильям, идя последним, спросил:       – Ты не видел, как он ушёл?       – Кто? – Грелль обернулся. – Лоумен?       – Ну да.       – Уехал на лифте…       Спирс усмехнулся.       – Надо же, – сказал он. – Я так и думал… Подожди, – остановил он Грелля. – Запри дверь. И не расскажешь ли, как это получилось, что у тебя есть свой ключ?       – Ну-у-у… – Грелль повёл плечами. – Уилли, это долгая история…       – Я послушаю. Мне всегда было интересно, как ты ухитряешься всё нарушать.       – Правда?       – Ну да.       И согнул руку, предлагая Греллю опереться на его локоть.