Canis aureus

В окне дома-лаборатории Сергея Владимировича одиноко горел приглушенный желтый свет, суливший тепло и спокойствие, которое Ванька так привык находить в этом месте. Ванька, если честно, чувствовал себя идиотом какого-то особого сорта, стоя неподалеку от смутно голубевшего в ночном мраке голубого домика, и всё не решался привычно взбежать по скрипучим ступенькам, мокрым от дождя. Он представлял, как занесет руку и постучит, и твердость дерева будет ударами отдаваться в костяшках, как это бывало обычно. Нож, кстати, торчал в двери, словно никогда никуда не девался, и почему-то его вид особенно раздражал, мешал, словно это была заноза, вошедшая ему под кожу, а не в старое дерево с облупившейся под палящем солнцем краской. Вокруг было почти оглушающе тихо, только шелестел моросящий дождь по траве, да Ванькины спутанные шаги задевали высокую траву, стряхивая с неё холодные капли ему прямо на сапоги. Он уже было почти решился сделать те два десятка шагов, что отделяли его от крыльца, как услышал чужеродный звук в этом тихом мире, обернулся и увидел, как кто-то спешил по дороге в его сторону. Вскоре в тонкой фигуре, замотанной в черное, он узнал Леночку - по её характерной походке с чуть приподнятыми плечами, словно она всегда бывала чем-то озабочена - и всегда на страже. Та неуверенно помахала ему рукой, привлекая внимание, и Ванька решил дождаться её - вполне возможно, она была тем самым ангелом-хранителем, ниспосланным долготерпеливыми небесами, окончательно уставшими от всех тех ошибок, что он наделал в своей жизни. В общем-то, вовремя, учитывая, что он стоял аккурат на пороге следующей крупной ошибки и уже почти занес ногу, чтобы её совершить. - Как ты нашла меня? - спросил он негромко, с неестественным вниманием пьяного человека разглядывая её пунцовевший от холода нос. Это выглядело очень, очень мило, и всё же - за что Ванька себя осуждал - стоял он под окнами вовсе не её домика, обуреваемый не слишком умными алкогольными идеями, а совсем под другими окнами. Быть может, это было бы куда дальновиднее и лучше для всех, в конце-то концов, забудь он о Божецком. Лена между тем пожала плечами, её темная непромокающая ветровка зашуршала от этого движения и влажно блеснула в отблесках глухого лунного света. Звездный купол над головой казался абсолютно бесконечным, словно это были густые чернила, разболтанные в стеклянном сувенирном шаре - так что у шара не было видно дна. - К твоему сведению, - наконец, сказала она, - сейчас кто угодно знает, где тебя следует искать почти в любое время суток. Разве что не по ночам, но, я смотрю, ты уже работаешь и над этим. - Осуждаешь? Ленка только покачала головой, словно он понял её совсем неверно. - Вань, - тихо продолжила она, - я просто волнуюсь, как бы ты глупостей не наделал. - Я тоже, - хмыкнул он. Ленка, надо отдать ей должное, при всей своей серьезности прыснула. Сразу стало как-то полегче, что ли, на ванькин взгляд. - Ты знаешь, я вообще-то с ним собирался совсем по иному поводу поговорить. Ну, - он почесал в затылке, не зная, как это сформулировать, а вернее, просто заставить себя произнести то, что звучало как полнейший абсурд. Оказалось, это только в книжках легко было говорить про оборотней и русалок всерьез, а в жизни слова вставали поперек горла как решительно чужие и неуместные. И дикие. - Там есть кое-что, что мне действительно надо с ним всерьез обсудить. - Ночью? Пьяным? - уточнила она. - И точно не вас двоих? Он легонько толкнул её локтем в бок, словно Божецкий мог их услышать. - Нет никаких таких “нас”. Ленка развеселилась только сильнее. - Какой же ты дурачок, - удивительно ласково сказала она. - Хорошо, давай сделаем вид, что я тебе верю, и у тебя сугубо деловой разговор. Ты точно не можешь придти с ним трезвым и не под покровом ночи? Ванька упрямо помотал головой, потому что понимал, что только в пьяной дымке иллюзорного всемогущества он мог бы завалиться с подобными вопросами на порог к своему научному руководителю. А жить в атмосфере вечного напряжения больше не мог. Лена вздохнула, а потом вдруг порывисто обняла его, успокаивающе утыкаясь носом ему в грудь и с трудом дотягиваясь высокому Ваньке до макушки, чтобы потрепать по влажным волосам. - Не делай глупостей, - пробормотала она, - иначе мне будет очень, очень жаль. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, и чтобы ты не сломал всё сам. Ванька ненавидел пьяную сентиментальность, но в тот вечер обнял Лену в ответ, чувствуя только острую благодарность и не ощущая той вечной фальши, что обычно сопровождала подобные сопливые признания всю его жизнь. Он хотел рассказать ей наконец о том, какая она чудесная, мягко покачивая в собственных руках, но тут он услышал неподалеку шорох и треск ветки, хрустнувшей под чьей-то неосторожной ногой, и торопливо повернулся на звук. Как раз чтобы застать настороженную небольшую тень под сумраком редколесья. В темноте на высоте головы не слишком крупного зверя сверкнули глаза в отблеске тусклого света, и Лена моментально напряглась, он почувствовал это собственными руками, которых не успел расцепить. - Здесь же нет волков? - неуверенно пробормотала она, скорее утвердительно, чем всерьез задавая вопрос. - Нет. Зато есть шакалы, - процедил Ванька в ответ, неожиданно чувствуя прилив отчаянной злости, застилавшей рассудок. Потому что это было уже последней каплей, переполнившей и без того не бездонную чашу ванькиного терпения. Он выпустил Лену и нашарил в траве неподалеку палку, об которую пару минут назад споткнулся, нарезая задумчивые круги по влажной поляне. - Иди, - тихо попросил он Лену, - не торопись, просто спокойно уходи, а я разберусь. Он наверняка сам уберется, шакалы же трусливые, - на последних словах он повысил голос, покачивая палку в руке. Лена попыталась заглянуть ему в лицо, но он настойчиво замотал головой, чтобы та и правда шла. Мол, если ему не придется за неё бояться, то будет гораздо проще. На несколько десятков секунд мир словно замер: и Ванька, и зверь, остававшийся под деревьями, стояли неподвижно, пока Лена не скрылась за домиками станции в отдалении. Тогда Ванька, сжав влажную сучковатую палку покрепче, так что влажная грязь впечаталась ему в ладонь, вдруг отбросил её и демонстративно встал, уперев руки в бока: - Ну и как вы это объясните? Шакал тихо фыркнул - чихнул? - и скрылся между чахлыми фисташковыми деревьями, не удостоив его ответом. *** Ванька уже почти замерз сидеть на голубом крылечке, когда из леса показался, наконец, Божецкий. В совершенно человеческом виде. - Сидишь, как сирота казанская, - покачал головой тот вместо приветствия, словно ничего не произошло. По крайней мере, ничего, достойного обсуждения. - Ты же знаешь, где я храню запасные ключи. - Знаю. Сергей Владимирович только сокрушенно вздохнул, расслышав неизбывное подростковое упрямство в одном коротком слове. Легко взбежал мимо Ваньки по ступенькам, и вскоре в его руках глухо зазвенели ключи. - А вам нож разве не нужен? - наконец, нарушил молчание Ванька. - Сегодня промежуточный день лунного цикла, ни полнолуний, ни новолуний, так что сам справляюсь, - любезно пояснил Сергей Владимирович, отперев, наконец, дверь. Пояснил так легко, будто уточнял прогноз погоды на завтра. - Ну же, проходите, решили одиночный пикет на моем крыльце устроить? Отморозить почки в знак протеста против сверхъестественных сил? Ванька поднялся и хмуро прошел внутрь, нахохлившись и спрятав озябшие пальцы в карманы плотной толстовки. Почему-то легкость, с которой тот вдруг отвечал о себе, о своей второй, что ли, сущности, раздражала и пугала. - Вы так приветливы потому, что мне уже не выйти отсюда живым? - уточнил он, не сдержавшись. И впервые услышал не смешок, а настоящий смех Божецкого, который даже замер и поглядел на него с неподдельным радостным изумлением. - Хорошенького же вы обо мне мнения, - наконец, улыбнулся он, но уже привычной, полуускользающей улыбкой, которая не задерживалась подолгу на его тонких губах. - Чаю? Кофе? Еще выпить? - галантно предложил он, проходя в теплые комнаты и кивая Ваньке, чтобы тот тоже не стеснялся. Словно вечер как вечер, они просто обсудят орнитологию и сыграют в шахматы. - Как насчет ответов на вопросы? - с изумлением даже для себя поинтересовался Ванька раньше чем успел себя одернуть. Впрочем, ему сразу же стало легче. Сергей Владимирович кивнул и уселся за стол, сплёл пальцы в замок, словно демонстрируя решительную собственную готовность быть подвергнутым допросу с пристрастием. Рассеянно разглядывая его сцепленные пальцы, Ванька вспомнил их силу, которую почувствовал однажды, когда в один из самых первых дней Божецкий не дал ему свалиться, впившись в плечо мертвой хваткой. Наверное, это было в ту же копилку к сверхъестественному, да? Ванька наконец устал бестолково стоять, ощущая собственную чужеродность в пространстве этого домика, и опустился на стул напротив. Вдохновенно потрогал пальцем небольшую дырку на клетчатой клеенке, собираясь с мыслями, и только потом задал висевший дамокловым мечом над ним все эти долгие дни вопрос: - Вы же оборотень, да? - он почувствовал себя круглым идиотом, когда это всё же прозвучало. - По форме вопроса мы оба с вами понимаем, что вы знаете ответ, - мягко ответил тот. - Давайте пропустим эту часть и перейдем к тому, что вас действительно интересует? - Ну… - Да не волнуйтесь вы так. В конце концов, в создавшейся ситуации, кажется, тревожиться пристало мне, а не вам. - Вы не сердитесь? - Что? - почти что с искренним недоумением поглядел на него своими темными живыми глазами тот. Ваньке сделалось слегка неуютно, словно он ляпнул какую-то глупость в самом конце почти пройденного без помарок экзамена. - За что мне сердиться? У вас приятная пытливость для будущего ученого, за которую я очевидно, не могу вас винить, и неплохой аналитический ум, очевидно. Я даже, пожалуй, рад, что вы догадались. - А… А почему тогда было не рассказать? Это бы сняло столько вопросов. Хотя, ладно, - он сдался под очередным взглядом, - я бы не поверил. - Или хуже. Поверили бы, и вот что? Смогли бы нормально работать? Дергать меня вопросами по разным поводам? Захотели бы вообще остаться? Приходили бы так же продувать мне в шахматы? - Захотел бы, - с вызовом возразил он, вскидывая свой острый подбородок в знак упрямства. - Зря я, что ли, с таким трудом сюда пробивался? - он помолчал, а потом вдруг добавил, существенно тише и совсем уже без прежнего азарта: - Спасибо. - За что? - Да за всё, - он пожал плечами. - За то, что позволили сюда попасть. За то, что позволили мне догадаться. - А с чего ты вдруг решил, что это я позволил? - сощурился Сергей Владимирович и даже сложил руки на груди, откинулся на спинку стула. И в речи у него вдруг "вы" сменилось на "ты", что бывало в редкие дни и случалось согласно каким-то особым, не поддававшимся разгадке закономерностям. - Да ладно, - отмахнулся Ванька. - Сколько лет вы тут работаете и живете, и никто про вас ничего не знает, одни догадки. Вы если не захотите - вы же никого к себе близко не подпустите. И уж тем более - не оставите столько следов, чтобы я смог придти к однозначному выводу. Божецкий задумчиво кивнул, медленно-медленно, словно самому себе, а не в ответ на чужие слова. И лишь потом поднял взгляд. Ванька заметил вдруг с изумлением, что Божецкий расслабился. Тот и не выглядел напряженным до этого, но только теперь Ванька понял, что Сергей Владимирович всё это время был похож на подобравшегося хищника, тщательно скрывавшего свое присутствие, демонстративно беззаботного, а теперь - теперь вдруг позволил. Позволил окончательно к себе приблизиться, чуть ли не подставлял поджарый живот в подпалинах демонстрируя доверие, если вернуться в плоскость особенно злободневных животных сравнений. Видимо, Ванька случайно нащупал что-то очень верное в своем последнем ответе. Божецкий поднялся и принялся успокаивающе привычными движениями ставить чайник и звенеть чашками: было в этом что-то фундаментально правильное и куда более успокаивающее, чем такая вот доверительная беседа лицом к лицу. Потому что готовность ответить на сложные вопросы - это очень важно, но видеть, как человек позволяет себе повернуться к тебе спиной, и не потому что ты слабый, - вот это оказалось бесценным. Так что Ванька просто молча следил за движениями крупных ладоней и чувствовал, как медленно обретает былое душевное равновесие. Потому что, кажется, самое узкое место оказалось пройдено, и его не сгубили ни Сцилла, ни Харибда. - Так что, есть еще вопросы? - неуловимо повеселев, поинтересовался Сергей Владимирович, всё еще не оборачиваясь. - Есть. Дурацкий, - сознался Ванька. - А оборотни, они - вы? - разве не волками должны быть? Тот даже не обернулся, продолжил методично отмеривать заварку в чайничек. - По всяким повериям - да, а так... Всякое бывает. Я вот живое тому доказательство. Шакалом, кстати, тоже быть неплохо, разве что у всех образ шакала после Киплинга безнадежно испорчен. Так что лично я больше люблю римлян с их «золотым волком», - сдержанно пояснил он. - А как вы вообще… ну, дошли до жизни такой, что ли? Или это слишком личный вопрос? - испугался Ванька, не получив ответа. - Это потомственное, укусом не передается, если ты об этом, - всё еще не поворачиваясь, но преувеличенно увлеченно копаясь около электрической плитки, ответил тот. - Жить тоже не сильно мешает. - А превращаться не больно? - Ванька помедлил, а потом вдруг нервно хохотнул: - Господи, не верю, что всерьез всё это спрашиваю. Извините, мне, кажется, надо подклеить скотчем картину мира, а то она на соплях болтается. - Ничего, - понимающе кивнул тот, возвращаясь, наконец, за стол. - Превращение… Знаешь ли, не очень-то это приятно, - поморщился Сергей Владимирович. – Конечно, без всяких ужасов, которые так любят живописать – без хруста ломающихся каждый раз костей и ошметков плоти, но удовольствие не из приятных, - чистосердечно признался он. - В полнолуние и новолуние трудновато переходить, потому и держу этот тесак. Но ты и сам наверняка знаешь, раз спрашивал. - Знаю. Сергей Владимирыч, - Ванька от волнения даже сглотнул последние звуки, на манер самого Божецкого, - а это вообще как? - не выдержал и задал он самый главный вопрос, глодавший его. - Ну, как это работает, как такое вообще возможно? – он буквально лучился от распирающего его любопытства. – Вы же биолог, - он рассмеялся, - вы же должны понимать, что такое попросту невозможно. Взять и трансформировать живую материю в абсолютно иную. Это... это… Сергей Владимирович посмотрел на него с невеселой усмешкой. - Биолог, биолог. И уже больше тридцати лет осознанно оборотничаю. И знаешь что, Ванюша? Ванька подался вперед, готовясь услышать что-то потрясающее. - А не знаю я, как это возможно, - он растерянно развел руками. – По всем моим соображениям, у меня не должно получаться такое. Однако поди ж ты... Они оба задумчиво помолчали, но тишина больше не звенела напряжением, как в прежние дни, не мешала мыслям течь в верном направлении, не давила на виски своей тяжестью. Ванька почти всерьез задумался о том, чтобы попросить о неслыханной наглости - посмотреть на превращение, когда, наконец, закипел чайник, засвистел как пронзительно, что Ванька торопливо подскочил, чтобы снять его с горячей плитки. Металлическая ручка неприятно нагрелась, и он, обжегшись, обиженно сунул пульсировавшие болью пальцы в рот. - А кстати, - продолжил он оборванный диалог как ни в чем не бывало, только не слишком разборчиво, все еще нянча пальцы, - слух у вас обостренный? Ну, и чувства вообще, когда вы человек? - Смотря с чем сравнивать, сам должен понимать. Мне-то мои кажутся совершенно нормальными. Но так, по сравнению со звериными, очевидно, ниже, - кроме зрения. Но в среднем выше, чем у человека - опять же, зрение наоборот, не слишком хорошее по сравнению с другими. Особенно цветоразличение. Издержки профессии, назовем это так, - хмыкнул он. - Ого, это же потрясающе интересно, - пробормотал Ванька, моментально захваченный предоставленной информацией. - То есть, судя по всему, у вас, получается, взаимное влияние особенностей сенсорных систем двух видов? - не дождавшись подтверждения, он продолжил: - Неужели вам не интересно было бы это все проверить? - Ванька даже подался вперед, сгорая от любопытства. - Вы проводили исследования? Тот покачал головой: - Почти никаких. Кажется, Ваньке не удалось скрыть разочарования, так что тот пояснил сам: - В шкуре, знаешь ли, интеллект начинает страдать, и у меня некоторые проблемы с целеполаганием случаются, так что я напрочь перестаю понимать, зачем я хотел что-то сделать такое умное. В смысле, проблемы с высшей нервной деятельностью, которая совсем про префронтальную кору уже. Ванька понимающе кивнул, а потом почти просиял: - Так если вы… мы спланируем эксперименты, а потом я буду следить за их проведением, то всё получится, потому что у меня-то будет всё в порядке с осознанностью, верно? Я же теперь когда всё знаю, могу вам ассистировать. Надо бы оценить вообще, насколько животная форма способна к концентрации по сравнению с человеческой, и какой-то аналог, что ли, с айкью придумать, а еще на сенсорные пороги посмотреть, пусть это уже скорее из психофизики... Ванька смолк, потому что с каждой следующей секундой, каждым следующим предложением, Божецкий смотрел на него со всё возрастающей нежностью, что ли, так что Ванька на секунду отвел глаза, уставившись в собственную дымящуюся чашку с чаем. Потом неловко откашлялся: - Простите, гм, Сергей Владимирович, а вы… - Да? - Вы кусаетесь? В смысле, ну, не придется ли нам как-то сначала делать так, чтобы вы ко мне привыкли и не проявляли агрессии? Или что вы любите в звериной шкуре? Какие-то поощрения, для подкрепления? - Дрессировать меня собрался? - ухмыльнулся тот, и Ванька моментально впал в прострацию, осознав вдруг со всей отчетливостью, о каких вещах расспрашивал. Наверное, это было чем-то очень личным. И выглядело вообще как-то… не очень. - Да не нервничай, - успокоил он его, - вопросы на самом деле по существу, ничего такого ты не ляпнул. - Просто как-то на биоэтике, сами понимаете, аспекты профессионального общения с оборотнями мы как-то не разбирали. - Серьезное, конечно, упущение, - подтвердил тот. - А что насчет привыкания - тут всё в порядке, я и в шкуре к тебе успел привыкнуть, пока неоднократно тебя помечал. Ванька кивнул, и только потом замер. И осторожно уточнил: - Пока вы меня - что? - Помечал, - вздохнул Сергей Владимирович устало. – Ты извини, конечно, но у тебя слишком много страсти соваться в одиночку в разные дурные места, надо было тебя как-то защитить. Ты же в первый же день додумался полезть в реку в темноте, да еще и в том месте, где и правда могут утащить, - тот покачал головой так, будто до сих пор слегка сердился из-за подобной вопиющей безалаберности. Впрочем, теперь Ванька подозревал, что под этим могли быть… некоторые основания. Если он видел оборотня и русалку за несколько недель, то что еще могло жить в этих местах? Ванька неловко прочистил горло и всё же поинтересовался: - А как вы, гхм, технически это проделали? – должно быть, в его глазах можно было прочесть то самое выражение, которое проскальзывает на лице человека, обнаружившего, что поезд несется прямо на него, потому что Сергей Владимирович вдруг бесстыже расхохотался. Второй раз за вечер, а пьян, между тем, был Ванька, а не наоборот. - Не волнуйся, это делается не совсем так, как с территорией, - он проморгался, пытаясь успокоиться, даже мимолетным жестом потер переносицу. – Мне просто приходилось поспать иногда ночь в твоей кровати в шакальей шкуре. - А, так вот это что было, - кивнул Ванька, нашедший неожиданно ответ на тот вопрос, который бы задать не решился всё равно. - И на том спасибо, - фыркнул Ванька. – То-то от меня все живое шарахалось. - Издержки профессии, - философски пожал плечами тот и отпил горячего чая. Они помолчали. - Ладно. Вот что, ступай-ка ты сегодня уже спать, утро вечера мудренее, - заключил Божецкий. - Тем более, в тебе всё еще очень приличное количество этилового спирта, уж на это-то моего обоняния хватает. Ванька ничуть не смутился и поднялся, но всё же спросил, будучи не совсем уверен: - Так вы согласны на эксперименты? - А сам-то как думаешь? Представляешь, что это такое - быть естествоиспытателем, и при том не иметь возможности изучить то, к чему единственный имеешь доступ? Ты еще пожалеешь, что влез во все это, столько всего у меня в планах лежит. Давно уже, всё подходящего случая - подходящего человека - не было. - Так это же отлично! - Эх, твой энтузиазм, да в мирное бы русло. - Кстати… - Ванька помялся, но решил, что стоило задать все неудобные вопросы в один вечер, потому что когда еще он будет настолько спокойно к этому относиться - бог его знает. - Так какие у вас… положительные подкрепления? Вдруг понадобится? В конце концов, это мне придется вас заставлять проходить нужные процедуры. Сергей Владимирович посмотрел на него изучающе, почти недовольно, а потом сознался: - Сахар люблю очень. И кости куриные. И чтобы за ушами чесали, - совсем уже бесцветно добавил он, словно выдавал государственную тайну, расставаться с которой ему было особенно больно. Ванька с трудом задушил в себе острое желание поинтересоваться, кто это его по загривку треплет, и только сказал: - Спасибо, это же правда важно. - Обещаешь не злоупотреблять? - уже совершенно оправившись, фыркнул тот и поднялся из-за стола, чтобы проводить Ваньку до дверей. Удивительная все-таки гибкость психики, отметил про себя Ванька. Натянув сапоги и накинув капюшон - на дворе все еще моросило - он ступил за порог, выяснив, что ноги всё еще не слишком хорошо его держали, и обернулся, чтобы пожелать Божецкому доброй ночи. Он хотел было на всякий случай опереться рукой о косяк подчеркнуто непринужденным жестом – чтобы точно не утратить лица и равновесия, но замер, не окончив рыщущего движения рукой. Когда Сергей Владимирович стоял вот так, напротив него, и их разделял только невысокий порог (порог от наружной двери, в которую был воткнут нож), ему на долю секунды померещилось, что тот слегка качнулся в его сторону, словно подался вперед, и… ...и ничего не произошло. Божецкий все так же стоял в дверях собственного домика с усталым, но каким-то умиротворенным лицом и темными глазами, почти спрятавшимися в глубоких глазницах. Наверное, ему доставило огромное облегчение, что теперь кто-то про него знает, вдруг осознал Ванька. А потом Сергей Владимирович с извиняющейся улыбкой прикрыл дверь практически перед ванькиным лицом, успев сказать лишь только: - Вам наверняка нужно время на размышления. Доброй ночи. Ванька постоял еще пару секунд на крыльце с тенью несостоявшегося поцелуя на губах, пытаясь убедить себя в том, что это всё было плодом его пьяных фантазий, потому что это была бы куда большая фантастика, чем оборотни и русалки, вот и все. И этот обратный перескок к обращению на “вы”, только подчеркивавший внезапное отступление к фантомным прежним границам... Ванька покачал головой и спустился с крыльца. Только наутро он обнаружил, что ходил весь прошлый вечер, не сняв камешка с шеи.