Canis aureus

Незаметно июль перевалил за середину - и Ванька все еще оставался на станции. Остаться вообще оказалось на удивление несложно. Теперь, в самый разгар лета, солнце днем пекло нещадно, и выходить на улицу не хотелось даже после всех предыдущих недель, в которые, казалось, ты успевал приноровиться к южной жаре и плывущему мареву дрожащего воздуха; но вот ты ступал за порог прохладного старого домика, и жара набрасывалась, ошеломляла, ложилась тяжелым грузом на плечи, будто ты первый день как выбрался из своей тихой средней полосы. Мошкара здесь донимала бессовестно. Спокойно было только в лесу или у воды, но даже Мстислава, к которой порой Ванька забредал поболтать и поотлынивать от осмысленной деятельности, была вялой и почти неразговорчивой и то и дело ныряла в глубину - её угольно-черные волосы нещадно перегревались, и это её очень злило в некоторые дни. Ванька, махнув рукой, спускался в воду и подолгу сидел в неглубоком месте, совершенно не опасаясь покушений на собственную жизнь, и лениво скользил взглядом по водной глади. Лена же порой Ваньку пугала - она часто лучилась каким-то нездоровым для температурных условий энтузиазмом и требовала от изнемогавшего Ваньки того же. Почему бы не сходить днем до поселка - всего-то десять километров - спрашивала она. Или не сыграть в бадминтон - смотри, какой мертвый штиль стоит? Работал в основном Ванька по вечерам: утренние обходы сеток они с Божецким прекратили, как и намеревались, уже набрав достаточное количество материала, так что настало время переходить к обработке данных. Эксперименты же с оборотничеством по обоюдному согласию были сдвинуты на вечер, потому что днем любая деятельность казалась насилием над личностью - да и днем Божецкого то и дело кто-нибудь дергал. Даже в священное обеденное время - совсем люди страх потеряли. Впрочем, станция успела, как Ленка в свое время и предвещала, наполниться людьми, и потому днем даже около уединенного домика Сергея Владимировича вечно кто-нибудь околачивался. В том числе, к Ванькиному тайному неудовольствию, нашлись несколько коллег-зоологов, то и дело приходивших для долгих, почти душеспасительных бесед с Божецким, категорически мешавших их сверх-естественно-научной, как шутил Ванька, деятельности. Наверное, не Ваньке бы (как человеку, взявшему в свое время Божецкого измором) их осуждать, но порой он ничего не мог с собой поделать. Видите ли, молодой сотруднице нужно с ним обсудить динамику изменения численности южных соловьев, вот прямо сейчас, для чего необходимо сперва поднять все имевшиеся когда-либо у Божецкого записи. Из-за чего эта гиперактивная девица с доверчивыми коровьими глазами приходила несколько вечеров подряд, срывая все сроки негласной экспериментальной работы. Вишенкой на торте, конечно, стало то, что Ваньке довелось мрачно глядеть несколько вечеров подряд, как та откровенно клеилась к Божецкому. Сотрудница пыталась оживленно беседовать с ним за завтраком (после чего тот даже стал методично опаздывать к столу на неприличное время), вечером за своей работой присаживалась к нему поближе, преувеличенно деловито склонялась над записями, норовя случайно задеть его волосами. Ванька демонстративно в такие минуты растягивался на диване Сергея Владимировича с книжкой и никуда не уходил - валялся, положа ногу на ногу, громко шуршал страницами, порой вставал и по-хозяйски нагло и громко звеня посудой, наливал себе чаю. Иногда он понимал, что ведет себя откровенно по-идиотски, но перестать было тяжело. Хотя, иногда девица пыталась красноречиво испепелить его взглядом, и после такой откровенной наглости он полагал, что был в полном праве вести себя не лучше. Божецкого же это всё, кажется, вполне забавляло. Он иногда вежливо и почти индифферентно отводил чужие волосы, заслонявшие ему очередную распечатку, а так оставался безучастным наблюдателем её старательных попыток. И Ванькину смешную ревность наверняка прекрасно видел - в это пугающее, как у маленького языческого божка, всеведение, Ванька не мог перестать верить. Один раз он даже пожаловался Леночке, решив, что та и так уже давно видит ситуацию насквозь, и та бессовестно прыснула. Впрочем, конечно, это тоже уж была тайна мадридского двора - Лена и раньше пыталась откровенно не смеяться за завтраками, наблюдая за разыгрывавшимися страстями. - Конкуренция, Вань, это всегда тяжело. Но что поделать, дамам надо уступать, - хихикнула она совершенно бесчеловечно, а потом преувеличенно сочувственно потрепала его по плечу, после чего тема была закрыта как бесконечно раздражающая. Но за вычетом беспощадной жары и навязчивых сотрудников, заполнивших станцию - порой казалось, что их численный прирост в июле описывался самой что ни на есть классической мальтузианской моделью - жизнь становилась только лучше. Утром Ванька занимался своей научной работой, лениво ковыряя статьи и статистическую обработку данных, а днем обычно находил себе компанию из недавно приехавших студентов и магистров, с которыми можно было сыграть в волейбол на отшибе станции или сходить на часок к морю - одному ходить было как-то искусственно, что ли. А ближе к вечеру, после достаточно раннего ужина они шли к Сергею Владимировичу - они, наконец, приступили к экспериментальной части. Иногда тот ждал его уже в шакальем обличии - занавески на невысоких окошках плотно задернуты, дверь заперта - запасной ключ какое-то время назад окончательно перешел в Ванькину собственность - от незваных посетителей, но чаще они приходили вместе и тот перекидывался при Ваньке, почти без тени смущения, пусть на привыкание и потребовалось какое-то время. Впрочем, привыкать потребовалось обоим. Ванька в последние дни даже смог сделать некоторые заметки о процессах трансформации в ту и в другую сторону, чтобы дополнить субъективные отчеты Сергея Владимировича сторонними наблюдениями. Они вместе прощупывали границы интеллектуальных способностей в шакальем обличии, смотрели на особенности процессов запоминания в обоих ипостасях; Сергей Владимирович очень забавно сердился, когда выяснилось, что в шакальей шкуре он не мог запомнить почти ни одного абстрактного слова; вернее, вроде как мог, но стоило вернуться в человеческую форму, как появлялись проблемы с тем, чтобы вспомнить хоть что-то. - Эх, вам бы МРТ сделать, - однажды задумчиво, почти мечтательно протянул Ванька. - Интересно, что у вас там с корой больших полушарий? Со складчатостью коры? И с гиппокампом? - Спасибо, что не трепанацию, - покосился на него Божецкий, продолжая что-то сосредоточенно записывать. У него, кстати, был неожиданно мелкий, кудреватый почерк, который Ванька ненавидел разбирать и потому часто вел записи сам. - Да ладно вам ворчать, вам и самому наверняка интересно. - Я бы, конечно, не отказался от парочки психофизиологов с их оборудованием, - кивнул тот. - Но есть вещи, которые мы пока и сами можем посмотреть. Таких вещей и правда было предостаточно, но Ваньке все равно хотелось большего - пожалуй, это была та часть юношеского максимализма, которой он так и не смог в себе изжить. В один из таких тихих, сосредоточенных вечеров, когда они засиделись особенно поздно - Ванька очень любил уходить уже по темноте, когда прохладный влажный воздух пах ночным морем, - Божецкий предложил сыграть перед сном быструю партию в шахматы. Играли в последние недели они нечасто, слишком много было работы, но Ванька чувствовал собственный прогресс - не так уж редко ему теперь удавалось свести партию в ничью. А то и выиграть - чем черт не шутит. Ванька, кстати, заметил, что в те дни, когда Сергей Владимирович перекидывался в звериную форму, тот играл потом чуть хуже - но об этом своем наблюдении он пока сообщать не собирался. Должны же быть у него хоть какие-то козыри?.. Наконец опрокинув Ванькиного побежденного короля, Сергей Владимирович замер и задумчиво уставился в окно, почесывая подбородок. Он едва заметно постукивал пальцами по зажатой в руке тяжелой деревянной ладье, словно что-то решал. Потом он повернулся и поглядел на Ваньку почти что рассеянно. Помолчал, затем вздохнул и потер переносицу, отставил ладью преувеличенно аккуратно, мягко. - Ладно, Ванюша, - устало сказал он. Ванька поглядел на него с недоумением, не понимая, что происходит, но решил подождать пояснений. – Давайте больше не будем тянуть. - С чем? - он приподнял бровь и откинулся на спинку стула, демонстрируя некоторое недоумение. - В двадцать лет нагнетать интригу, конечно, интересно, но, боюсь, у меня есть более важные дела, - пожал плечами тот, словно он говорил об очевидных вещах. Но Ванька смотрел на него со все возрастающим непониманием, которое, видимо, так отчетливо читалось на его лице, что Божецкий покачал головой и неохотно пояснил, словно раздосадованный, что приходилось разжевывать такие очевидные вещи: - Я вам нравлюсь, судя по сигналам вашего тела, - он произнес это так буднично, что Ванька возмутился прежде, чем испытал что-то еще, - Вы мне тоже, - продолжил тот и скупо, почти зажато, улыбнулся, словно у него заныли разом несколько зубов, или он был предельно разочарован в человечестве. Например, в его, человечества, непроходимой глупости. - Так что предлагаю опустить все эти долгие предисловия с многозначительными взглядами - таким образом, мы сэкономим много времени и нервов. - Я не… - запротестовал Ванька, - Я… стоп, что? Что? - Господи, - тяжело вздохнул Сергей Владимирович, - иногда я не совсем уверен, что ты такой уж одаренный. Ванька неуверенно поднялся на ноги и торопливо прошелся по тесной комнатке, засунув руки в карманы. Божецкий же был прекрасно осведомлен о частоте его сердцебиения, о химических и физиологических реакциях всё это время, все эти долгие недели, во все долгие вечера и в минуты случайных прикосновений, понял Ванька вдруг с ужасающей отчетливостью. И, очевидно, он был совсем не глуп. Мягко говоря, не глуп. И сделал выводы - ну, правильные выводы, которых, если честно, не сделать было нельзя. О его, Ванькиных, реакциях, которые, наверное, были словно намалеваны в воздухе большими неоновыми буквами запахов и звуков и призывно мерцали. Ванька чувствовал, как ускоряется его сердце и мышцы невольно кричат: “беги!”. Как студент-биолог он хорошо понимал, сколько адреналина в этот момент панически выбросили в кровь его надпочечники, из-за чего он теперь и метался в замкнутом пространстве. Иногда человеческое тело было очень, очень нерациональным и неудобным, особенно включенные в программу любого стресса гормональные карусели. Он мельком глянул на Божецкого - тот изучал его с вежливым зоологическим интересом, почти оскорбительным для такой ситуации. - У вас прямо образцовая стрессовая реакция, - пожурил? похвалил его тот. - Поднятые плечи, чтобы увеличить собственную значимость, раз уж нет шерсти, чтобы её вздыбить, скачок чсс*, готовность драться или бежать. Просто как по учебнику. - Вам бы в антропологи податься с вашей наблюдательностью, - огрызнулся Ванька и заставил себя остановиться. - Или в зоопсихологи. - Ну так? - милостиво оставил тот без внимания язвительные комментарии как нечто абсолютно не стоившее его ответа, - Что думаете? - Что думаю? То есть, - Ванька задумался, как бы сформулировать вопрос поточнее, но затем попросту махнул рукой, - вы это сейчас серьезно все сказали? Это всё не просто такая изощренная шутка надо мной? И вы серьезно ждете ответа? - У вас странное представление обо мне, если вы подумали что-то иное, - пожал плечами Сергей Владимирович, очень внимательно изучая полупустую шахматную доску. - Ну, просто, это довольно в лоб, и... и… ну, начнем с того, что, как минимум, вы - оборотень, - Сергей Владимирович на этих словах заметно помрачнел, и Ванька поспешил исправиться, - в смысле, это несправедливо, вот и всё - вам всё из-за этого обо мне ясно, а я не понимаю ничего. Я ничего про вас не понимаю. И еще вы мой научный руководитель. И, ну, не знаю, вы вообще… старший. Разве я могу вот так с разбега вдруг принять, ну, предложенное как… как норму, что ли? Я привык к какой-никакой субординации, ко всему остальному. В конце концов, - Ванька понял, что он уже безнадежно заблудился в собственных словах и что терять уже нечего, - я решил давно закрыть для себя эту тему и вам собой не докучать, вам бы наверняка было неудобно, решил я. Тем более, насмотревшись на Татьяну Леонидовну, и как вы от её флирта бегали. Ну, и мне бы наверное было неудобно, если бы студент, которого я согласился взять после кучи отказов разным людям, вдруг бы ко мне клеился, - Сергей Владимирович вопросительно приподнял бровь, мол, как-то он пропустил часть, где бы к нему клеились, - ну или просто бы было понятно, что он бы стал клеиться, если бы совесть не мешала, - честно уточнил Ванька. - Наверное, это бы ощущалось как предательство. Пока он говорил, чувствуя, как слова не слушаются и словно разбегаются, Сергей Владимирович поднялся и неторопливо приблизился к нему, Ванька невольно напрягся и, наконец замолчал. Потому что всерьез поверил, что Божецкий мог бы - вот так мог бы, вот так просто. Предложить это всё вот так и принять его положительный ответ как нечто должное. Словно и правда - очень рациональным бы было решение пропустить все мелкие знаки внимания и постепенную притирку. - Ты слишком много думаешь обо всем, - тихо покачал головой тот. - Иногда не надо нагромождать столько моральных сложностей. - То есть, по-вашему, можно вот так, просто? - Cur non, как было начертано у кого-то на гербе. Мне кажется, что в некоторых вопросах это неплохой подход и вполне себя оправдывает. Я, собственно, примерно таких сцен и хотел избежать своим прямым предложением, сделав все предельно прозрачным. Ванька отошел и устало рухнул на продавленный диван, растер лицо руками. - Не знаю, это как-то всё… слишком. Я просто хотел поработать с вами несколько месяцев, потому что вы занимаетесь важными для меня вещами, я дико вас уважаю уже несколько лет и я хотел почувствовать себя причастным к чему-то важному. Я хотел у вас научиться, чтобы потом когда-нибудь двинуться дальше, найти себя и свое место, понимаете? И я не уверен, что это… ну, не помешает, что оно ничего не испортит, и я не уверен, что… Да я вообще не в чем не уверен, - признал он. Иногда он чувствовал себя непозволительным мальчишкой в важных вещах, которые решительно не умел встретить со спокойным, взрослым достоинством. - Заметно, - вздохнул Сергей Владимирович и мягко опустился рядом на диван, но сохраняя подчеркнуто вежливую дистанцию: мол, смотри, я на тебя не давлю и уважаю твои границы. Наверное, для животных понятие личных границ особенно значимо, краем сознания отметил Ванька, сосредоточенно разглядывая собственные разношенные кеды. - Да и, - Ванька пожевал губами, - мне уезжать скоро, через какие-то полтора месяца. Ведь если я соглашусь, и это вдруг - вдруг - ничего не испортит, то это же еще хуже - вот как я тогда буду уезжать? Вы же не знаете, может, я привязчивый до ужаса, - он даже вскинул голову и посмотрел на него с вызовом. - Да точно привязчивый, я вам гарантирую. Представьте, буду названивать вам. Или вообще слать нетрезвые смски о том, как я страдаю. Брр, - он передернулся, а потом невольно рассмеялся, представив картину. Божецкий усмехнулся и мягко потрепал его по отросшим за лето белобрысым волосам. - Беспокойный ты. Нашел столько трагедий, которые ещё не случились и могут не случиться, а ты уже волнуешься. Мы легко можем договориться, что этого разговора не происходило, только и всего. Я просто внес конструктивное предложение, способное снять некоторое количество проблем, его спокойно можно отвергнуть. А можем и не отвергнуть, и поверь, я постараюсь сделать так, чтобы ничего, как ты говоришь, “не испортилось”. Ваньке хотелось вместо ответа просто ткнуться носом в теплое плечо, до которого сейчас было всего ничего, закрыть глаза и сделать вид, будто он дал ответ. Вместо этого он сказал только отвратительное, сухое, заезженное до ужаса: - Скорее всего, нет, но мне надо все осмыслить. Уже когда он это говорил, ему казалось, что он сделал большую глупость. Спал Ванька на удивление глухим, тяжелым сном почти без сновидений - или, по крайней мере, их не запомнил. После завтрака он сбежал на речку, посчитав, что час-другой бездумных водных процедур - а если повезет, то еще и в компании русалки, которая последние недели то и дело рвалась обсудить последние прочитанные ей фантастические романы и требовала разъяснений, - был неплохим способом эскапизма. Впрочем, Ванька сам не слишком понял как, но в итоге он рассказал Мстиславе обо всём, а та, вытянув из него, слово за слово, всю историю, хрипловато расхохоталась вместо проявления какого бы то ни было участия или дружеского сочувствия. - Ничего смешного, - возмутился Ванька. - Я вообще не представляю, как этот человек существует. - Может я тебе сейчас, добрый молодец, - улыбнулась бледными губами она, - глаза-то открою, да только он же вообще с людьми почти не знается и знаться не желает. Ты чего ждешь, речей всяких возвышенных? Я удивлена, что он вообще тебе что-то сказал, а не оставил все как есть. Мол, само перемелется как-нибудь. - То есть, я еще и благодарен должен быть? - скорее уже по инерции продолжил возмущаться он, но всерьез уже не то что не злился - и вовсе считал, что сам вчера перегнул палку и отреагировал слишком сильно. Развел задушевные разговоры в обостренном сослагательном наклонении, ужас. - Ты послушай, - сказала Мстислава тихо, придержав его ледяными пальцами за предплечье, и даже оглянулась по сторонам. - Ты человек хороший, а от Сережи тебе таких откровений годами ждать, так что я тебе сама кое-что расскажу. Только - ни слова, я тебе это не чтобы ты языком чесал говорю, а чтобы ты глупостей не наделал и вообще понял. - Так-так?.. - Помнишь, говорила, что была там история у Сережи грустная? - Ты такого тумана напустила, что попробуй только забыть. Она польщенно улыбнулась и заправила тяжелые мокрые волосы за бледное маленькое ушко. Ванька отстраненно отметил, что ей бы пошли какие-нибудь ослепительно-светлые цветы в тяжелых волосах. - Так вот. Когда Сережа здесь только поселился, а было это десятка полтора лет назад, наверное, - я не слишком за такими вещами слежу, сам понимаешь, - он дерганый был и очень грустный. Ты представь - в городе расти оборотнем. У него отец таким же был, да только, Сережа рассказывал, сбежал его папашка первые же месяцы после его рождения. До пятнадцати Сережа нормально жил, а потом началось - и ломки в полнолуние, и страшно, и непонятно. Он там чуть с ума не сошел, когда первый раз перекинулся. Но как-то справился, даже выучился в институте и через какое-то время сюда приехал. Ванька понял, что пытается представить Божецкого в его пятнадцать, и ничего хорошего у него не вырисовывалось. - А потом здесь с другим познакомился. Нет, он человек был, - пояснила она, уловив вопросительный взгляд, - да может, в том-то и беда. Подружились, Сережа на него дышать боялся - сколько у него в свое время дружба разбилось, сам представь. Ходил такой влюбленный, что даже я молодость свою вспомнила, - она искусственно вздохнула. Ваньке тревожно свело живот - ни к чему хорошему эта история явно не могла привести. И он всячески пытался убедить себя, что в нем не могла поднять голову ревность - это к Божецкому-то, за полторы декады до их знакомства, молодому и потерянному?.. От этой невольно и живо воображенной неприкаянности у Ваньки сжималось сердце, в чем он признавался себе с большой неохотой. - Но тот - не хочу даже имени называть - начал что-то замечать, видимо. Ну то Сережа глубокой ночью возвращался, то ходил, будто ночь не спал, то шерсть откуда-то… В общем, Сережа решил, что раз они такие друзья, то он ему лучше сам все расскажет - а то же ведь и поговорить было не с кем, кроме меня. - Дай угадаю, - пробормотал Ванька, - это оказалось плохим решением? - Бинго, - плеснула хвостом по воде та. Ванька зажмурился, подставляя лицо прохладным брызгам. - Тот сначала не поверил, потом шарахаться начал. Ну а потом… потом что-то он гадкое сделал, я даже не совсем верно знаю - Сережа почти ничего и не рассказал. В общем, набрал тот каких-то доказательств, и то ли шантажировать пытался, то ли еще и Сережиными чувствами воспользовался - их только слепой мог не заметить, честное слово, - не знаю, в общем. Но в каком-то проступке своем попытался его обвинить и подставить, и Сережа уже так был так сердит и обижен, и сердце ему разбили, что не удержался от превращения и чуть действительно на того человека не напал. А потом испугался ужасно, что он еще кому вред причинит, и с тех пор людей к себе сам не пускает. Ванька невольно вспомнил, как тот велел ему камень носить, как спал у него под боком в шкуре, чтобы от чужих защитить, как осторожно держал себя во время превращений. И чем больше подбирал таких мелких фактов, тем сильнее изумлялся тому, что ему вообще открыли такой секрет - потому что в прошлый раз это чуть не сломало обе жизни. - Ты, надеюсь, Сережи из-за этой ерунды бояться не станешь? - вдруг сердито спросила она и посмотрела так пронзительно, что Ванька поежился. - Это когда было-то, да и то - он же смог в тот раз остановиться, хотя было за что и глотку перегрызть. Так что смотри у меня, Сережу не обижай и убегать не смей. Ванька отчаянно замотал головой. Она смилостивилась и улыбнулась: - Да не бойся ты. Я же вижу, ты сам о нем печешься так, что не мне советы раздавать. Самое странное, что на душе у Ваньки от этого разговора стало спокойнее - но вместе с тем неуловимо тяжелее. Потому что ответственность за чужое сердце - она тяжелее, чем за свое. ________________ * чсс - частота сердечных сокращений