Линь Большой и Линь Маленький. Тёмная сказка

- И рассёк темноты блик серебряный меч, И прервалась война в одночасье затменьем. Из меча полилась просвящённая речь И голос Богов обернулся спасеньем! Эту песню знали все от мала до велика. Пожилой бард впервые исполнил её на празднике окончания Континентальной Войны перед Королём и Солёной Хоругвью. Слова о серебряном мече отсылались к поединку тогда ещё юного Господина Бабаха с Генералом иноземных врагов Лоддом Надзебдулой, орудовавшим огромным мечом из серебра. Затменье застало их в самом разгаре боя. Боги Погасшего Солнца убили генерала и его слуг, но Бабах пережил их атаку и был избран. В момент, когда солнце вновь загорелось на небосводе, будущий Герой и основатель Хоругви услышал голос богов прямо из меча Надзебулы. Голос, велевший ему построить новый счастливый мир… - Имена их всегда будут в наших сердцах, Будут вечно гореть в небесах с облаками Пип и Пипин, Судья, Громобой и Бабах, Король Нефти, Верон, Черноглавый, Сасами, Безымянный Король и Четыреж… - Нет, всё хватит! – солдат-арбалетчик по прозвищу Потные Руки, ткнул своего спутника-певца, которого звали Кима, под бронированный пластинами бок. – Подобные песни мы и без того целыми днями поём на марше. Неужели хоть здесь ты не можешь спеть нам что-нибудь более… интересное? Их повозка медленно шла вдоль широко раскинувшейся степи. Единственная запряжённая лошадь с трудом справлялась с тяжёлой поклажей. Всего их было девять человек: плешивый карлик кучер, заросший бородой по самые глаза, трое молодых арбалетчиков Пипа – Кима, Лек и Потные Руки, один из тяжёлых рыцарей с лисой на щите и пленники. Сицзы, Мум, Сяо Линь и ещё одна – девушка несколько старше их, тонкая и ладная с выбритой головой. «Циан!» - одними губами воскликнул Мум, увидев её, когда мерзкий Лек тащил их к повозке и связывал друг с дружкой спина к спине. Девушка лежала на днище и на губах у неё была кровь. Её левую ногу вывернуло как-то странно вбок, а колено раздулось и стало фиолетовым. По паре реплик Сяо понял, что её поймали почти сразу после того, как она убежала с рынка, ткнув ножом молодого слугу Эха. Она сопротивлялась и ей сломали колено тяжёлым сапогом. Теперь она лежала ни живая, ни мёртвая, боясь пошевелиться. Малейшая тряска причиняла ей боль. Ехали довольно долго. Сяо постоянно проваливался в дрёму, Сицзы дрожала крупной дрожью, боясь поднять глаза, а Мум неустанно всхлипывал, вспоминая хозяина. - Да я не только эту песню знаю, - скуксился Кима. Из всех троих арбалетчиков он был самым молодым, едва ли старше восемнадцати. С кремово-коричневыми кудрями, прокрадывающимися из-под шлема, и такого же цвета глазами. Он сидел ближе всех к трём пленникам. – Ещё много разных: про Пипа и Пипина, про нашего Безымянного Короля, - в этом месте его друг удручённо покачал головой, понимая ограниченность репертуара «вылизанными» одами, - про Юна Светлого, про Господина Четырежды Четыре и великана, про принцессу Алую Розу… - Ты хотел сказать, про Принцессу Отхожее Место? – колко поинтересовался, потирая ладони, Потные Руки. – Я только такое знаю, - за дорогу ему начала приедаться праведность новенького в их команде. - Это… было из другой песни, - парень залился краскою. – И певца, что её пел, нашли и лишили глаз, языка и мужского естества прямо в королевском дворце. - И, тем не менее, - усмехнулся Лек, черноволосый и голубоглазый, - несколько отрывков из неё на слуху больше, чем все те лощёные баллады о прекрасной принцессе, - и запел: …не найти между ног Алой Розы шипов. Её спальня открыта всю ночь напролёт. В тёплом лоне принцессы найдёшь свой приют, Будь ты барин, бедняк, казначей или шут. - Хватит! – взмолился Кима, пунцовый, как свёкла. Слухи о распутстве единственной дочери Безымянного Короля не раз достигали его, но он никогда не верил. Единожды Кима мельком видел Алую Розу на одном из военных праздников, и она вела себя воспитанно и скромно, да и вдобавок была хороша собой, как никто. – А что если тебя кто-нибудь услышит! – конфликтовать напрямую он боялся, и выбрал окольный путь. «Они хотят её, - думал он, - но не могут, поэтому пускают слухи». - Он прав, Лек, - Потные руки неплохо развеселился, наблюдая за лицом молодого приятеля, - а то вдруг кучер за монетку заложит. Или вот этот, - он указал пальцами на закованного в сталь мечника, до сих пор сохранявшего тишину, и рассмеялся, - есть предложение получше: песня, которую можно петь без опаски и которую солдаты любят больше всего. Они с Леком переглянулись и хором выкрикнули «Морская Царица». Кима облизал губы и запел: Ветра о скалы бьются, поёт морской прибой, И сладостная путница нас манит за собой. На дно морское к рыбам и спелым жемчугам Опустимся мы мигом, останемся жить там, Где правит чудо славное, красавица Царица С губами вечно сладкими, глазами, как криницы, С грудями цвета моря, нагим прекрасным задом, Сидящую на троне, из яшмы и кораллов. Присягу после смерти Царице принесём И со свободной честью придём к ней на приём. Она отдастся нам, друзья, по сотне тысяч раз Поможет упокоиться, познав посмертно страсть. И водоросли-волосы, овьют тела поверженных, Певуче нотки голоса оплачут всех умерших там. Низвергнемся в её живот под завыванья бури, Ко всем однажды смерть придёт, но мы хоть отдохнули… Последние строки песни Кима допел уже вместе со своими сослуживцами. В горле его пересохло, и молодой арбалетчик потянулся за флягой. Песню о Морской Царице принесли на Малую Землю моряки, свято верящие в то, что умерший в море попадает к этой дивной деве, и проводит в плотский утехах с нею остатки вечности. Эту идею переняли и солдаты лишь с той разницей, что, по их мнению, достаточно было просто умереть на службе, чтобы попасть в объятья Царице. - Я не люблю эту песню, - признался Кима. – Она тоже по-своему насмехается над верой. Морская Царица – слуга Богов Погасшего Солнца, а никакое не божество. Она правит на дне морском, потому, что там темно, и лучи солнца туда не попадают. Подобно своим покровителям она всегда в тени. Но она просто бессмертная служительница Богов, подобно земным Героям, и присягать ей – святотатство. - А ещё все хотят поиметь Царицу, - как бы невзначай добавил Лек, - ой, да хватит дрожать! Пока мы на большой дороге, мы можем, наконец, выговориться. И никто не услышит, - он с жадностью прикоснулся к бедной Циан, сдавив её рукою пониже спины. - Как скажете, - Кима грустно опустил голову. Рисковать ему не хотелось. «Боги слышат даже там, где не слышат люди», - любила поговаривать его старуха-мать в свои последние годы. «Ох, если бы меня взяли в Церковную Братию, - причитал про себя Кима, пока повозка неспешно катилась по бесконечной дороге на запад, - там все набожные и хорошие, и надо мною бы не смеялись…» - потасовку Братии с Эхом парень не видел, занимал позицию для огня вместе с Леком. На рынок рабов они приехали на специальных повозках с маркировками Пипа и Пипина, однако возвращаться по казармам многим приходилось своими силами, ведь место в транспорте было нужно, чтобы увезти рабов, которых скупил Господин Пип. Кима готов был уехать с первой попуткой, но Лек и Руки из его команды поймали бритую рабыню и куда-то испарились с нею на целую вечность, а возвращаться нужно было в составе своей тройке. Так и вышло, что он и его друзья остались на рынке до последнего и на чудо выудили старичка с лошадью, готового отвезти и их, и их трофеи. Вместе с ними поехал также и один из солдат Пипина. У него, должно быть, было какое-то дело к командованию, думал Кима. - Скоро мы нагоним повозку с рабами, - мечтательно сказал Лек, когда трогать рабыню ему надоело, - отдадим им детишек за награду, а по дороге домой навестим какой-нибудь хороший публичный дом. - Но здесь поблизости нет таких, господин, - робко заметил бородатый карлик-извозчик. Голос у него бы неожиданно детским и смешным, и только это сдержало Лека от агрессии. - Тогда сделаем привал в ближайшем лесу и отдохнём там, - солдат снова прогнулся вперёд и любовно провёл рукой по набедренной повязке Циан, та задрожала у его ног. Задрожала и Сицзы. Ей всё время чудилось, что арбалетчик наклоняется к ним. – Леса-то тут есть, а? - Е… есть, господин, - пробормотал карлик. – Но я бы не советовал останавливаться в здешних лесах… По ночам там… Загораются костры… - но его уже никто не слушал, да и борода превратила половину его слов в бессвязное бормотание. Заветных рабов они нагнали после заката. Солнце уже исчезло за горизонтом поднимающихся впереди деревьев, но небо было ещё светлым. Остановились на развилке. Сяо Линь услышал название «Собачья Голова» от перевозчика. Когда его, Мума и Сицзы перебросили с одного жёсткого пола на другой. Циан солдаты на время прикрыли тряпицами и старой курткой карлика, не желая с ней расставаться. Они хотели получить награду за «возвращённых» рабов, но тут из повозки высунулось широкое лицо кого-то из командующих их части, и всех будто ветром сдуло. Ладони у Потных Рук в самом деле стали потными. - Мне страшно, - Сяо почувствовал, как Сицзы сжала его руку. Её зелёные глаза светились в темноте. Вокруг были связанные дети. Много связанных детей. Эта повозка была с закрытым верхом и гораздо больше. Семь или восемь мускулистых лошадей были впряжены в неё. - Они уехали в лес… солдаты… - ещё одна пара зелёных глаз разбавила темноту. Мальчик, сидящий подле них и Мума, открыл глаза ото сна. – Там они и умрут, - и снова уснул. Больше он не говорил ни слова до самого конца дороги. Когда он уронил голову и засопел, Линь увидел воронье крыло, что углём было нарисовано сзади его шеи…