Солнце моё, взгляни на меня...

      Оливер смотрел на неё внимательно: настолько, что Еке стало не по себе, а внутри зашевелились мелкие червяки стеснения. Прежде господин Ридель был дружелюбным мягким верзилой, отзывчивым отцом лучшего друга, а теперь его и так туманный взгляд стал отстранённым и каким-то… брезгливым. «Наверное, считает, что Лекси лучше со мной не общаться, - тоскливо подумала она, - может быть, подозревает…»       - Как с тобой обращаются Шнайдеры? – строгий вопрос Риделя застал Еку врасплох: она поджала ноги под себя, словно на уроке, вытянулась и поправила бархатный пиджак:       - Всё замечательно, херр Ридель! Ко мне очень добры, у меня есть своя комната, много одежды и вкусная еда, - оттарабанила она, сложив руки на коленях. Оли пожал плечами и удивлённо переглянулся с Паулем, который что-то яростно черкал в рождественском мебельном каталоге:       - Надо же, как вымуштровал, - протянул Ландерс и зевнул, - да не про то тебя Оли спрашивает, Ека! – он забавно произносил её имя, будто ломал с приятным хрустом сухую ветку. – Не обижает ли тебя Шнай...или Ульрике там... Ну, может, ты замалчиваешь сухие факты домашнего насилия? – он расхохотался и махнул в сторону насупившегося Шнайдера. – У этого точно домострой и дисциплина, папу встречаем книксеном и выученной днём песенкой.       - Песенок в нашем доме не слышно, - душераздирающе произнесла Ека, - ибо лишена я всяческих музыкальных талантов. Ну и прочих тоже.       - У тебя запуганный пессимистичный ребёнок, - Пауль с наигранным гневом погрозил Шнайдеру, - говори ей, что она лучшая: я тебя ещё и учить должен?       - Я говорю, - огрызнулся тот и притянул к себе девочку, - Ека просто любит выкидывать драматичные эффектные штуки, вот как сейчас, - мужчина погладил её по плечу, - может, я её на своё место посажу, когда из меня совсем посыплется песок.       Ека скуксилась и, закинув ногу ему на колени, сказала:       - Я всё твоё барабанное наследство продам по льготной цене и уеду покорять арктические шельфы.       - Ну я с того света тебе тоже чего-нибудь устрою, - беззлобно пообещал Шнайдер, - чтоб вовек не забыла.       Так, в разговорах ни о чём, проходили первые официально рабочие встречи «семьи Rammstein“ после многолетнего перерыва. Чаще всего подобный слёт выглядел затяжным обедом за большим столом или вальяжными посиделками на кожаных диванах в зоне отдыха студии. «Вспомним рожи друг друга, о политике поговорим: сколько херни в мире делается», - лаконично сказал Тилль, которого впоследствии Ека практически не слышала. Сколько раз она не попадала с отцом на эти «адаптивные» встречи, Линдеманн угрюмо рисовал нечто корявое в своей записной книжонке, теребил ключеобразную подвеску, болтавшуюся у него в районе подсердечья или раскатисто хохотал над чьей-то шуткой, впрочем, не комментируя.       Откровенно говоря, Еке не слишком нравились эти «посиделки за пятьдесят»: делать на них было нечего, поэтому девочка либо читала, либо ела. «Я больше с тобой не поеду», - заявила она Шнайдеру после того, как не смогла влезть в джинсовый сарафанчик. В ответ получила уточняющий вопрос: хочет ли ещё заниматься в клубе конного спорта? Хочет? Тогда пусть отключит комментарии и собирается: кто виноват, что занятия с лошадьми по времени стоят после отцовских дел? И – нет, ты не будешь сама добираться до конюшен в Йоханнистале, это слишком далеко. Да – на тебя может обрушиться балкон или малазийский боинг. Разговор окончен.       Как-то доктор Лоренц, заинтересованный воодушевлённым взглядом обычно скучающей школьницы, спросил: о чём, собственно, она думает. Ека помолчала минуту, потом медленно ответила:       - О том, что чувствую в данную минуту.       - Вот как! – Флаке понимающе покачал головой, - ты, вероятно, ведёшь блог или дневник… Это очень хорошо, помогает развивать…       - Я ничего не веду, о чём Вы? – отмахнулась девочка, - но Холле, мой одноклассник, спросил, что я чувствую, когда нахожусь в одном помещении с Легендой. С вами то есть, - пояснила она, - вот я и пытаюсь поймать ощущение.       - Ну, - рассмеялся Лоренц, - тогда тебе просто нужно расслабиться! И в спокойном состоянии это уловить. Ека поманила его пальцем и сказала на ухо:       - У меня постоянно чешется под коленкой, когда я здесь, - доверительно сообщила девочка, - я думаю поэтому, что из ощущений у меня только аллергия на вас всех. Как думаете?       Впрочем, вопрос Ека запомнила: ещё и потому, что ей нравилось примерять на себя эмоциональные состояния других. Глаза Холле, говорящего о столпах, монолитах Rammstein, необычайно тронули её не сутью даже, но беззащитным восторгом и искренностью всегда холодного циничного одноклассника.       - Ну-ка, ну-ка! – Пауль взял екину руку и поднёс к глазам. – Чёрт, я ослепну скоро, так быстро зрение падает! Что это у тебя – колечко? Кто подарил?       Ека нежно улыбнулась, покрутила узкий ободок и счастливо затараторила:       - Ой, это мы ездили в Исландию! Там такая трава высокая… и пахнет горько и сладко… Мы как раз попали на ярмарку всяких ручных штук – и сто-о-олько гуляли!.. Ну просто без ног! И мама запретила мне что-то просить, у нас не очень-то было по деньгам, но папа всё равно втихаря купил мне это колечко у одного мастера в такой шапке… с лютиками, у него ещё хорьки сидели в клетках..!       - Вы когда успели в Исландию-то смотаться? – хмыкнул Ландерс. – И когда это у Шная было не очень по деньгам?       - А, да не он! – Ека махнула рукой. – Это мой настоящий папа подарил, - она отняла руку и уткнулась в книгу. Пауль покосился на вытянувшееся лицо ударника и издал сочувственное «гхрм».       - Шнайдер, отыграй тот кусок для интро, - внезапно выдал Линдеманн, - Круспе через неделю приедет, будет тема для настроя. Я дохуя уже тебя не слышал. Эй, бля, ты оглох всё-таки под конец? Всё, всё, - он отмахнулся от Пауля, указывающего на Еку. – Девочка, извиняй. Старый пердун Тилль матерится, потому что слов нормальных не осталось.       Шнайдер действительно не сразу услышал просьбу. Он не был ни ранимым, ни легкоуязвимым, слова приёмной дочери даже не сразу дошли до него, но когда осознались – задели внезапно и в нужную точку. «Да не он!» - отзвякнул в голове беспечный голос девочки. Да, не он. И ведь верно: ни разу не назвала его отцом. За почти полгода – ни разу.       Ека подняла глаза: стоило услышать так близко. Услышать и наконец-то посмотреть. Партия, которую он отбивал сейчас, была простым структурированным битом в очень скором темпе: она идеально годилась для мощного ахового вступления – с места в карьер. «Без прелюдий, как он любит», - неосознанно подумала девочка, почувствовав, что дыхание становится неровным. Никогда она не видела Шнайдера настолько сосредоточенным: казалось, что десять пар уверенных разумных рук вначале создали звук и теперь вели его под тотальным контролем. В один момент это были только нереально гнущиеся кисти, в другой – все до единой конечности. Она так и не смогла поймать его взгляд: куда и на что он смотрит, вот – закрыл глаза совсем. «Да, это уже похоже на то, когда…», - она тяжело сглотнула. Внезапно темп разогнался до предела и молниеносно лопнул, а Ека почувствовала комок в горле.       - Ты агрессивный стал, аж тошно, - резюмировал Тилль, - и я не про манеру, если что. Успокойся, я тебя умоляю.       Пауль выругался, пнул дверь лифта и обречённо поплёлся на… какой? – да, восьмой этаж. Придурок Карл, я могу потом забрать эту камеру – у меня не одна и не две похожих. Чёрт, ну чёрт же, ну какого я… Взгляд краем поймал движение слева, Ландерс оперся на перила и чуть выгнулся. За стеклянными дверями между лестничными пролётами на одном из служебных балконов стояли Шнайдер с дочкой. «Очень мило, - злясь, подумал Пауль, - а кому-то брести еще пять этажей». Он хотел двинуться дальше, но вдруг увидел, что рука ударника забралась под белую плиссированную юбку Еки. Увидел, что девочка вздрогнула и поёжилась, а охуевший Шнайдер по-хозяйски заставил её немного раздвинуть ноги, чтобы… «С-с-сука, - с палящим негодованием прошипел маленький гитарист, - вот же мудак…» Он совершенно не имел представления, что предпринять – к тому же было очевидно, что девочка не вырывалась и не звала на помощь…       Но как же так?       Пауль опять перевёл взгляд на балкон и в упор столкнулся с синими расщелинами глаз Шнайдера. ***       - Ну а что такого тебе подарили, что и сказать нельзя? – насупился Лекси. – Вот мне мама вручила абонемент в школу альпинистов, а отец – настоящие часы подводника..!       - Зачем тебе? Ведь ты же не подводник, - Ека вяло ковыряла ложкой шоколадный торт, рассматривая жирных голубей за окном кафе на Гумбольдштрассе, где они «отмечали» конец рождественских каникул.       - Они многофункциональные и крутые! – оживился мальчишка. – Смотри! – он бережно выложил сокровище на стеклянный столик, подложив стопку салфеток. – Это репродукция офицерских часов немецких подводников. Здесь водонепроницаемость сто метров! Специальное закалённое стекло! Да, Ека, это же Tauchmeister! Знаешь, сколько они стоят?!       - Лекси, ты идиот, - сочувственно вздохнула девочка, - ты поддался соблазну и власти денег, ты – потенциальная жертва потребительских махинаций взрослого мира, мне тебя жаль.       Алекс обиженно спрятал отцовский подарок, едва помещавшийся в его нагрудном кармане, и замолчал. Молчала и Ека, думая о своём, так что мальчик совершенно сник. Он привык, что подружка всегда побеждает уныние, находит ободряющее слово, подмечает у случайного прохожего смешную особенность, но сегодня Ека Ольс… так, стоп. Уже Шнайдер. Может, она скучает по родителям?       - Ека, ты больна что ли? У тебя голова болит?       - Да нет, - отмахнулась она, - просто Роза повалила ёлку, мне досталось. Ули пригрозила, если найдёт её, выдергает усы, а я сказала, что тогда вылью её дорогущие духи, которые она запирает…       - Ека, она же беременная, - солидно возразил Алекс, - потерпи немножко, потом опять станет хорошей.       - Я терплю, потому до сих пор и не сделала, хотя знаю, где она прячет ключ, - девочка фыркнула, - вот никогда-преникогда не хочу беременеть! Быть такой столько месяцев и ещё после – вот зачем так жить? Ты же становишься ненормальной!       - Не говори так, - мальчик даже отодвинул в сторону любимый банановый коктейль, - когда я на тебе женюсь, у нас будет много детей. Я хочу троих мальчиков и одну…       - …и одну свинку-капибару, - саркастично съязвила Ека, - я, что, должна детей выстреливать как автомат раздачи? И вообще, Лекси, я не собираюсь за тебя замуж. Нормально же объясняла тебе. Тебе и даже твоей маме.       - Ека, ты просто девчонка ещё и не созрела для серьёзных отношений. Но у тебя есть я, - Алекс пропустил колкости, - папа говорит, что у меня терпеливый характер. И что я мудрый. Во всяком случае, мудрей, чем ты, - сказал он тише под смех Еки, - дурочка ты, я же хочу как лучше…       - Александр Ридель! – девочка похлопала его по плечу. – Давай ты подумаешь о другой кандидатуре, пока имеется время. Никки Брандт, например. Мечтает рожать напропалую, чтобы был голубенький дом с геранью на подоконниках и муж в штанах с начёсом. Лекси, милый, я тоже тебя люблю, но как друга!       - А ты хочешь с родителями прожить всю жизнь? Или, может, за папу выйти замуж? А что, - продолжал мальчик под недоумевающий екин взгляд, - все девчонки этого хотят. Вон, и моя сестрёнка Эмма туда же… Говорит, что кроме папы ей никто не нужен, слыхала про такое?       - Я хочу прожить так, чтобы больше узнать о Вселенной и о нашем месте в ней, - серьёзно и тихо ответила Ека, не обращая внимания на болтовню друга, - было бы просто круто исследовать галактики, звёзды, забраться на самую окраину реального света… Лекси, сейчас столько возможностей для того, чтобы использовать мозг на всю катушку. А ты: жениться, дети… Я вот верю, что есть куда большая радость, чем родить тридцать наследников…       - О! Дети! Не ожидала! – за столик грузно плюхнулась Кира Ли с горой пакетов и свёртков. – Ништяк, а то я умоталась! Ф-ф-фух… Ребёнок, - развязно обратилась она к Лекси, - дай-ка мне коктейль, я помру, пока дождусь своего. Здесь обслуживают вообще или хуй пинают? – она залпом опрокинула в себя бокал, грохнув им о стеклянную поверхность стола.       Алекс встал, смущённо улыбаясь, накинул куртку:       - Ека, мне пора. Ты пойдёшь ко мне в гости? – спросил, не надеясь особенно. Девочка отрицательно помотала головой – продолжения разговора о замужестве и покупке дачного участка с хвойными деревьями люто не хотелось. Ну что делать – пускай обижается: только б перестал строить планы.       - Эй, милашка, тебе с ним не скучно? – зевнула Кира. – Вы так-то до хрена разные, ещё умудряетесь общаться. О, пирожок, пирожуля! – она с аппетитом принялась за принесённый малиновый тарт. – Кстати, у тебя нормальный парень есть?       - Нет, - вежливо ответила Ека, натягивая шапку и берясь за варежки, - ты извини, я тоже пойду. У меня куча дел, да и отец рассердится…       - Да подождёт твоя куча, - Кира ловко стянула с девочки головной убор и для верности уселась на него, - погоди, поговори со мной! Я такая бешеная! У матушки новый невзъебенный кавалер, я сына теперь с кем должна оставлять? Хоть бы уже папуля скорей приехал – ни в клуб свалить, ни отдохнуть культурно. Пойдём в клуб, детка, а? – внезапно спросила она, неприятно улыбаясь. Ека подумала, что если даже улыбка делает отталкивающим и малосимпатичным, то, скорей всего, ты хреновый человек. Умозаключение, впрочем, было спорным, она развела руками:       - Скорей всего, не получится.       - А чего так? – Кира подалась к ней, опустив подбородок на скрещенные пальцы. – Пошли, подберём тебе развлекалочку на вечер или на побольше, если захочешь. Да и вообще, пора тебе вливаться в нашу компанию. С нами мило и познавательно, Мерлин у меня такой славный мальчик… - она нервно обернулась. – А, чёрт, как курить охота, не могу терпеть! Слушай, пойдём, я тебя домой заброшу, хоть в машине раскурюсь, - и она потащила Еку к выходу.       - Ты братишку моего помнишь? – спросила Ли, наконец отъехав и с наслаждением сделав затяжку. – Ну он тоже был у Риделей на празднике, - Ека помнила. Высокий неприятный молодой человек с полными чувственными губами, претенциозной модной стрижкой, одетый в чудовищный ядовито-розовый свитер. Глаза… глуповатые недобрые светлые глаза: с каким плохо скрываемым презрением он смотрел на застенчивого Лекси. Она помнила мразотного Мерлина, потому что пообещала себе как-нибудь по случаю прописать ему леща.       - Так вот, братишка мой, - не умолкала общительная Кира, - был бы рад с с тобой потусить, да и я тоже. Мы можем тебя научить массе увлекательных вещей. А то сидишь, наверное, одна…       - У меня контроль строгий, - пожав плечами, ответила Ека, - дома жуткая дисциплина, знаешь ли…       - Шнайдер драконит? – расхохоталась та, - да брось! Он милый как сладкая вата, просто папочку включил! Не бойся его, я ещё ни разу не слышала, чтоб он запроблемил. К тому же они через неделю с моим пересекутся, подбухнут всей компанией, а мы тебя как раз и украдём.       Ека молчала. Шнайдера была много, слишком много для одной нетребовательной к вниманию её. В самом деле… Ну почему нет? Не с чужими же.       - Я хочу, если честно, - сдавшись, ответила она и почему-то совершенно успокоилась.       - Где Ули? – девочка чмокнула читающего Шнайдера в макушку и прошмыгнула на кухню, где пахло печеньем и фруктовым чаем. – Ммм… что тут у нас?       - Встречается с подругой, - он встал, прошёл за ней. Постучал пальцами по крышке стола, помолчал:       - Ека, я хочу тебя попросить об одном важном одолжении.       - Угум, -промычала та, хрустя свежеиспечённой галетой, - давай. Ну давай же, у тебя такое лицо, что…       - Мне нужно, чтобы ты звала меня папой, - Шнайдер взял девочку за подбородок, стряхнул крошки с почти малиновых обветренных губ. – Ты не зовёшь, но мне это необходимо.       Ека нахмурилась и отвернулась:       - Зачем? – с вызовом спросила она. – Чтобы не только в кровати вставляло? – отошла, взяв с блюда яблоко, покрутила его. – Знаешь, - вдруг выкрикнула девочка попытавшемуся открыть рот Шнайдеру, - я, может быть, тоже хотела бы тебя попросить…Да! Попросить тебя… - она запнулась, явно волнуясь, - хоть раз за всё время, хоть один грёбаный разочек меня просто поцеловать! Не оттрахать в рот, как ты любишь, а просто…как все…       Ека расплакалась мгновенно, совершенно не отразив, что через секунду рыдает уже в его толстовку. Шнайдер бережно взял её лицо в ладони, поцеловал. Внутри что-то ухнуло, зашумело, радостно запрыгало.       - Ты прости меня, птичка.       Повинуясь странному, обернулись оба: прислонившись к дверному косяку, на них с интересом смотрела Ульрике.