Солнце моё, взгляни на меня...

      Утро было тусклосерым, угрюмым и промозглым. Проспавший Шнайдер чудовищными усилиями заставил себя встать: нужно было разбудить дочку. Директор Деймиц лично озаботился предупредить родителей учащихся: два школьных автобуса на неделю будут сняты с маршрута – обеспечьте детей стабильным транспортом. Сказано – сделано и, по идее, мы должны выехать через четыре минуты.       Он с трудом разбудил Еку, мужественно сдерживая беспощадное желание опрокинуться в наполненную её теплым сном кровать, ухватить податливую девочку покрепче и проснуться в районе полудня. Ещё лучше – весной. Ека, впрочем, довольно скоро пришла в себя, и уже через пятнадцать минут нетерпеливо ворошила прелые прошлогодние листья во дворе, поджидая зависшего в состоянии сонного анабиоза отца.       Влажное, оседающее на лице кисейным капельным маревом, утро немного растеребило Шнайдера. Широко зевая, он пару раз потянулся - тут же зябко поёжился, натянул задравшуюся майку, предательски оголившую живот, и нырнул в машину. В пути Ека оживлённо болтала – преимущественно, сама с собой, не удовлетворяясь вялыми отцовскими репликами невпопад. Сказывался пропущенный завтрак – к его общему раздражённому состоянию добавился досадующий желудок. Девочка с пониманием оглядела Шнайдера, покопалась в кармане, выудив горсть сладких орехов и пару черносливин – всыпала ему в ладонь и важно засопела с чувством выполненного долга. Парадоксально, но беличье меню вполне оживило отца. Настолько, что он начал прислушиваться к непринуждённом рассуждениям Еки:       - … ведь раньше я совсем не придавала значения словам и смыслу, если была классная одуряющая музыка, - девочка покаянно вздохнула, - но теперь, благодаря ребятам, особенно – Змуту… Чёрт, он пишет потрясающие пробивающие тебе голову стихи. А ещё скоро фестиваль, и я хочу пойти. Ну если ты отпустишь, конечно, хотя – она важно подняла палец, - ты непременно должен меня отпустить, потому как я ведь буду не одна – и Лекси, и Хаймиле, и Змут то…       - Меня неимоверно раздражает это имя, - Шнайдер выразительно посмотрел на девочку, - здоровый акселерат, его начальная школа не боится?       - Он очень добрый, - чувствуя направление диалога, проговорила Ека мягко, - совершенно безобидный парень. Ты просто как-нибудь поговори с ним, тогда и убедишься. Друг он очень хороший.       - Брось, Ека, - отмахнулся отец и покачал головой, - ты ему, разумеется, нравишься, именно поэтому верзила так мил. Я не собираюсь общаться с ним, что за сватовские беседы?! Да и вообще, - он нахмурился и поджал губы, - эта тема между нами оговорена не единожды. Если мне станет известно, что ты хотя бы мысленно, - Шнайдер постучал пальцем по екиной макушке, - вообразила себя с каким-то ублюдком, я приму незамедлительные и однозначные меры. Сам не знаю, почему до сих пор терплю эту назойливую рэп-тусовку. Ты – мой ребёнок; сожалею, но это означает, что секс для тебя возможен только со мной.       Ека успокаивающе погладила его по бедру, в следующую секунду недоумённо подняв брови: отец внезапно свернул с пригородного шоссе в небольшую лесополосу, ведущую к озеру:       - Ты куда? Я жутко опаздываю…       - Не суетись, крошечка, - спокойно проговорил тот, выбирая место и наконец остановившись у длинной и высокой полуразрушенной изгороди нежилого дома, - ты быстро порадуешь папу и не опоздаешь ни на минуту. Впрочем, - он кивнул девочке, - даже если и так… Я же с тобой – договорюсь.       Шнайдер отлаженными движениями отстегнул екин ремень, выдвинул её кресло вперёд до контрольного щелчка и опустил спинку, после проделав те же манипуляции со своим. Девочка насупилась и протестующе упёрлась ладонями в грудь отца, деловито стаскивающего с неё колготки заодно с трусиками.       - Ну почему сейчас? – заканючила Ека, не испытывая никакого желания и жутко раздражаясь из-за оголённых мёрзнущих ног. – Я совсем не хочу, ни капельки!       Он пожал плечами и мягко накрыл рот дочери ладонью:       - Но ты же любишь меня, малыша, верно? - прошептал, легко касаясь губами её век и кончика носа. Одна рука Шнайдера массировала горячий животик Еки под плотным шерстяным свитером, другая нежно и настойчиво потирала её анус. Девочка возмущённо фыркнула:       - Здесь неудобно и… и нет смазки! У меня восемь уроков, как я буду сидеть, если ты опять меня порвёшь?       - Ека, крошечка, сегодня утром ты чересчур много болтаешь, - он приподнялся и легко перевернул дочь на живот. Сжал очень белые ягодицы, широко развёл их до сокращающей пульсации восхитительного маленького колечка сфинктера – расстегнул и приспустил брюки:       - Детка, ты же знаешь, как я люблю твою тесную попочку, - тягуче проговорил Шнайдер, растягивая промасленные сочные слова. Потянулся к мини-боксу у приборной доски, извлек миниатюрный тюбик, - всё будет славно, маленькая. В наилучшем виде, - он погрел меж пальцев склизскую прозрачную взвесь, скоро и нетерпеливо смазал девочку, потом себя:       - Раздвинь ножки… шире, птичка, шире. Ну… не упрямься, - Ека выполнила и послушно прогнулась ниже, с интересом ощущая приход вязкого плотного возбуждения, мелкими толчками подёргивающего её лобок. Шнайдер медленно вставил головку, скользкими нечуткими пальцами разминая тугой, но уже вполне податливый вход. Мышцы внизу живота отозвались дрожащим конвульсивным сокращением. Медленней, медленней, не тупи – оформилось в мозгу поверх привычного импульсивного ускорения. Ека… моя старательная терпеливая Ека – что за сокровище эта девочка, боги..       Набухший тяжёлой венозной кровью член проник в девочку до половины, встретив привычное сопротивление узких облегающих стенок. Шнайдер прижался к её спине, ладонью легко поглаживая шею. Ритмично задвигал бёдрами, разрабатывая под себя сантиметры непробитых недр: капля камень точит. Ека тихо постанывала – Шнайдер знал, что ей, безусловно, больно, но непостижимый акт покорности и гибкости приводил его почти в экстатический восторг.       - Больше смазки, милая? – хрипло выдохнул в её затылок. Ека одними губами отказалась, только шире развела подрагивающие от напряжения бёдра. – Потерпи, детка, - Шнайдер увеличил амплитуду коротких ровных толчков и, почти потеряв вектор реальности, вцепился зубами в белый воротничок её рубашки:       - Ещё немного, моя умница… - шептал он, заведённо двигаясь и судорожно сминая в потной ладони форменную синюю юбку дочери. Ека жалобно вздохнула, втянув воздух сухими губами – он тут же запрокинул её голову и облизал их, грубо втянув себе в рот; непроизвольно сжал шею девочки сильнее. Она задёргалась, пытаясь освободиться – Шнайдер в который раз на критичной осязаемой высоте понял, что болезненные складки и влага в уголках глаз маленькой Еки есть его абсолютный артефакт – вдавился сильнее и под её почти птичий вскрик кончил.       - Очень больно, маленькая?       - Сейчас-то нет. Но, чёрт, у нас офигенно жёсткие парты..!       - Не понимаю, за что ежемесячно отдаю девяносто семь евро…       Ека поморщилась и незаметно сползла на краешек стула: сидящий напротив обаятельный дядька нежно и грустно улыбнулся:       - Сейчас подойдёт, не переживай так, - он погладил ободок чашки с розоватым перламутровым чаем, - Эмиль постоянно чем-то занят, не выцепишь. Начатое бросает, принимается за другое, никогда не угадаешь, чем завтра займётся. А с пунктуальностью у него всегда было туго, - Пауль, закутанный до подбородка в полосатый шарф, подался вперёд, сцепив между собой длинные некрасивые пальцы. – А ты что хотела от него, Ека? Видишь, я как раз пробегал мимо – вдруг смогу помочь эффективней?       - Да вряд ли, - она шумно отхлебнула горячий какао, смутилась , - Ваш Эмиль как раз сейчас работает с независимым рекорд-лейблом Rhyme Production, а они здорово продвигают молодых талантливых ребят в R`n`B и хип-хопе… В общем, я хочу его уговорить помочь моим лучшим друзьям. Один из них читает с такой скоростью, что ум за разум заходит – просто космические послания, я Вам скажу. Ритмует - как железным ливнем сеет, очень харизматичный. А другой…       - Ека, скажи, пожалуйста, - Пауль поднял ладонь, останавливая восторги девочки, - тебе как живётся у Кристофа? Нет, я помню, что совсем недавно уже спрашивал, но тогда он сидел рядом. Может, ты стесняешься что-то при нём сказать… или боишься?       - А, Вы видели, как мы обнимались на крыльце, - без обиняков заявила Ека, выдерживая настороженный сочувствующий взгляд Ландерса, - и придумали невесть что. Сейчас такое испорченное общество, все друг друга в чём-то подозревают. Но дело в том, - она задорно рассмеялась и застенчиво передёрнула плечами, - мы с папой общаемся гораздо теснее, чем с Ули. Она, сказать откровенно, так и не смогла ко мне привыкнуть. И мы настолько сблизились с ним, что со стороны это выглядит по-дурацки… ну там нежности всякие, приторные вкусняшки. Шнайдер ко мне привязался, ведь я весёлая, не загоняюсь и всегда на его стороне, - она намеренно выделила последние слова, - за него. Ну, может, он хотел дочку… Хотя это лично моё предположение, потому как кое-кто из его друзей намекал, что папа терпеть не мог мелких пиз… А теперь обзавёлся тремя.       - Он не говорил, почему тебя взял? – сузив глаза, Пауль вдумчиво рассматривал адекватного, определённо нормального подростка. Вовсе не измождённую жертву отцовского произвола. – Потому что это чистая правда: не думал Шнайдер о потомстве. Да и жениться ещё раз не хотел.       - Ну пожалел, это ж очевидно, - хмыкнула Ека, косясь на экран мобильного. – Пауль, может быть, Вы позвоните Эму? Я не могу так задерживаться, он динамит меня полтора часа…       - Да, конечно! Безусловно… Но вначале ответь ещё: отец разрешает тебе, к примеру, встречаться с мальчиками?       Ека нахмурилась. Ландерс, наверное, был славным человеком, но вот его глаза… Их душевностью бесконечно восторгалась Ульрике, но девочке взгляд отцовского коллеги добрым не казался. Это были глаза неспокойного неуживчивого предателя, провокатора и задиры, ревностного обвинителя и непредсказуемого оппозиционера. Ека сразу поняла, на какое признание хочет вывести её этот апологет нравственности, поэтому чуть наклонилась к нему и шёпотом проговорила:       - Я подслушала вчера разговор отца и Ульрике. Так вот он, клянусь святым енотом, признался ей, что был бы просто счастлив сбагрить меня замуж года через четыре. Вот это поворот! Как Вам? – она осторожно поднялась, оправила измятую утром юбочку. – Пойду я, херр Ландерс. Передайте, пожалуйста, Эму, что наступает момент, когда нужно либо есть котлету самому, либо кинуть её бомжу. Иными словами, я убегаю домой, пока-пока!       Пауль выругался. Нарочно уговоривший сына задержаться, он был абсолютно уверен в своём таланте психолога и душевного собеседника… Но они принимают его за идиота, мой Бог! И носатый педофил, и его испорченная девчонка! Нужно было проветриться, выбросить из себя эту грязь. Получится расслабиться – совсем замечательно.       Сияющий подтянутый Ландерс фантазийно закрутил шарф, расстегнул пальто и поспешил к метро, любезно раскланявшись со службой охраны у входа. Ну а что? Милая привычка, безобидная блажь: он любил контактировать с простыми людьми – как ни странно, большинство и не думало узнавать в нём медийную персону. Паулю нравилась эта ветка – поезда следовали в отдалённый район, находясь в пути, в среднем, двадцать-тридцать минут. По душе были и пиковые часы: если присматриваться, можно углядеть поразительно забавных персонажей…       Но он не присматривался.       Через пять-шесть станций вагон, казалось, лопнет изнутри от пёстрых студентов и офисных работников. Маленького Ландерса неиллюзорно зажало, но он лишь удовлетворённо улыбнулся и прищурил внимательные глаза под радужными стёклами палароидных очков. Славная высокая и потрясающе рыжая толстушка перед ним настороженно покосилась через плечо, но отодвинуться не смогла. Пауль расслабился, и людская волна подкатила его точно к спине девушки – нос едва не касался её полного загривка. Мужчина плавно опустил руку на ширинку и вынул уже порядком привставший член. Рыжуля нервно задвигалась, как по заказу интенсивно потирая пухлыми ягодицами его хуй. Ландерс сладко зажмурился и вдохнул её терпкий, пахнущий морковным соком пот…       Проклятые извращенцы больше не беспокоили его. ***       Ульрике понимала, что поступает неправильно, однако измучившей её паранойе необходим был выход. Желательно – окончательный, с последующей ликвидацией.Войти в наглухо запароленный компьютер Еки она, разумеется, не смогла, ничего не обнаружила ни в её письменных шкафах, ни в маленьком комоде. Комната приёмной дочери была обычной комнатой редко бывающего дома подростка.       Женщина давно неважно чувствовала себя – как минимум неделю перед глазами висела рябая непреходящая муть - поэтому вновь присела к открытому настежь окну. Нет, я абсолютно уверена. Никаких сомнений. Что-то есть, что-то непременно есть: мой дом стал другим. Стены молчат, я сама молчу, но на язык просится явное. Будто бы пока не произнёс, есть надежда. Сказать – означает, признать не только пораженческую гибель фрау Шнайдер, но и общую несостоятельность Ульрике Шмид, тщетность её попыток. Ибо меня предупреждали…       Она опустила голову на отёкшие, казавшиеся теперь безобразными, руки: меня действительно предупреждали. У Шнайдера было много связей; совершенно неважно, становился он прежде отцом или нет. Дело случая. Ну и нежелания конкретных выбранных партнёрш.       Я была убеждена: буду первой. Непостижимой. Не похожей ни на одну предыдущую. Я была убеждена: мои сверхчуткость, позитивный настрой и внимание к его интересам даруют мне спокойствие и добрый сон.       Теперь у меня трёхлетний сын и порядочное пузо, в котором просит о жизни ещё один камень на шею Кристофа Шнайдера. Он ещё не родился, но уже объят энергией досады и тягости. Что я делаю? Кого пытаюсь обмануть?       Ульрике, отдуваясь, встала, повертела затекшей шеей, приложила руку к ставшей невыносимо тяжелой груди. Мой мужчина всегда был трезвым осмысленным реалистом с очень скудной фантазией. И замечательно – люблю его таким. Чем его мог настолько зацепить наивный мирок заурядной, не слишком красивой девчонки? Детскими небылицами и псевдолегендами? Я никогда не знала сказок, никогда их не любила. Не читала о благословенных львах, подобных богу, беловолосых ведьмаках, посвящающих жизнь спасению девочки-Предназначения, тихих хоббитах, меняющих судьбу целой эпохи. Даже разрекламированные эльфы для меня – всего лишь пресные андрогины. Зачем мне эти иллюзии, плод чьей-то неудовлетворённой фантазии, иррациональный бред?       На кой ляд этот ведьмак так вцепился в Предназначение?       Что это вообще такое?       Ульрике безучастно провела пальцами по пёстрым платьям и комбинезонам, пошевелила носком домашней туфли обувные коробки. Мельком увидела на одной из них, нижней, незнакомые остроконечные буквы – судя по строке, стихотворение. Тяжело нагнулась, попыталась открыть. Бесполезно: маленький, но крепкий замок эту возможность исключал. В мгновенно охватившем её бешенстве женщина задвинула находку на место, досадливо защёлкала пальцами. За что, боже милосердный, мне послано это испытание?! Каждодневная разрушающая, подтачивающая мои кости ревность. К горлу подкатила мерзостная тошнота, собственный гнилой нутряной дух чуть не лишил её чувств. Ульрике покачнулась, ухватившись за створку раздвижного зеркала – пальцы наткнулись на шероховатые бумажные складки. Из примитивного тайника она выдернула сложенный вчетверо тетрадный лист, даже с внутренней стороны разглядела размашистый почерк мужа.       - Я не стал тебя будить, крошечка, из-за твоей болезни вчера. Меня не будет всего день и ещё половинку. Альбом для бабушки захватил, не волнуйся. Обещаю, мы обязательно сходим на Цирк Солнца - в следующем месяце они будут в Берлине. Позвони мне непременно как проснёшься, я буду ждать. Целую тебя всю миллион миллионов раз, думаю, что однажды съем :) Веди себя хорошо, не расстраивай папу. Люблю тебя, маленькая серая птичка, мокрые пёрышки.       Ульрике дочитала, подняла глаза: Шнайдер, до этого увлечённо копавшийся в древней рухляди на антресолях, замер с горой старых грампластинок в руках. В просторной кладовой повисла могильная тишина. Кладовая эта была личной гордостью мужа, лично соорудившего многофункциональные шкафы, полки и встроенные боксы. Женщине вспомнилось, что девчонка постоянно крутилась с ним во время ремонта и отделки.       «Помогала».       Шнайдер заторможенно и неуклюже слез со стремянки, бросил ворох пыльных картонок на узкий пристенный стол. Неторопливо вытер руки влажным полотенцем, протянул ладонь:       - Верни мне, - сказал очень спокойно и сдержанно. Ульрике безропотно отдала ему злополучную записку и отвернулась. В висках стучал свинцовый молот; она сжала кулаки, что сразу же отозвалось тягучей болью в венах: не хватало только слёз! Боже, моё лицо и так напоминает перезрелый, готовый лопнуть томат... Шнайдер откашлялся, сжал переносицу:       - Думаю, если мы спокойно поговорим, я смогу тебе объяснить.       - В этом нет необходимости, любимый, - не поворачиваясь, проговорила Ульрике, буквально упиваясь своим страданием, - я подаю на расторжение этого бессмысленного брака…прямо в понедельник…       - Ули, дорогая, в тебе говорят эмоции и гор…       - Дорогая? Что ж так бедненько, мой хороший? – она вскинула брови, горько усмехнулась. – У тебя ведь оказался такой неистощимый запас ласковых милостей…Но, безусловно, он не распространяется на меня, как можно такое вообразить! Лишь на лицемерных хватких нимфеток! – женщина внезапно глухо охнула и схватилась за горло. Приступ, длящийся всего несколько секунд, люто испугал её – невидимая удавка внезапно перекрыла кислород, не давая возможности даже выдохнуть; Ульрике прижала руки к животу и повалилась на пол. Безнадежное отчаяние опутало её липким осьминогом: она слышала громкий треснувший голос Шнайдера, вызывающего скорую, чувствовала его ладони на своём лбу и груди, но осознание воцарившегося запредельного одиночества переломило ей хребет. Женщина горестно вздохнула, всхлипнула и почти с облегчением провалилась в темноту.       - Теперь они тебе лучшие друзья? – ревниво допрашивал Еку Лекси, краснокожий после палящего островного солнца. Порядочно уставшая от оправданий, девочка в тысячный раз повторила:       - Когда ты с ними познакомишься, поймёшь сам - парни офигенные! И, конечно, Ридель, тебя никто не переплюнет, успокойся, - дети решили после уроков добраться до дома пешком, поэтому шли медленно, совершенно разомлев под раскаленными лучами полуденного светила, – просто мы не так увлечены поездками по жарким странам… как некото… А что происходит?!       Ека заметила у дома жёлтую машину реанимации и вихрем рванула к воротам. Алекс поспешил было за ней, но силы внезапно его оставили – впрочем, так происходило каждый раз, когда он ощущал себя в ловушке громкого рассинхронного звука, испуга и неизвестности. Методично дыша предписанным ему собачьим способом, младший Ридель прислонился к дереву и прикрыл глаза.       Девочка влетела в гостиную, едва не сбив с ног высокого санитара в расстёгнутом халате: тот по-хозяйски откатывал от дверного проёма массивные горшки с крупными пальмами:       - Всё, теперь пройдём! – крикнул он в глубину дома и выпрямился. Ека потянула его за рукав, но парень только лаконично подвинул её в сторону и широко распахнул створки входной двери. Девочка увидела двоих медбратьев, носилки, лежащую на них расплывшимся кулем известково-белую Ульрике, статного врача с огненной бородой и дико суетящегося отца. Вся процессия пронеслась мимо неё будто безмолвный Дикий Гон - Ека подалась вперёд, вытянув шею, но Шнайдер не обратил на неё внимания. Пришлось бежать за ним, потерянно теребя завязки курточки:       - Пап! – она нерешительно подёргала его за палец, дождавшись въезда носилок в корпус машины. – Что с ней? Ей очень плохо?       Шнайдер бросил на неё скорый отстранённый взгляд, будто бы лишь сейчас заметив присутствие девочки. Нахмурил брови, отмахнулся:       - Давление упало, нужна срочная госпитализация… Ека, не путайся под ногами! – он сплюнул и зашагал к машине. Она послушно присела на ступеньку крыльца, опечаленно наблюдая, как Шнайдер беспокойно ходит взад-вперёд по двору, пытаясь вызвонить Констанц.       - Вообще-то, - тихонько сказала девочка, когда он оказался рядом с ней, - я могу и сама прекрасно присмотреть за маленьким Кили…       - Я же сказал, иди в дом! – внезапно гаркнул отец и, грубо ухватив Еку за локоть, втолкнул её в двери. – И чтоб ни звука мне! Не создавай сейчас лишних проблем!       - А можно, если тётя всё равно придёт, я с тобой поеду? – с надеждой пискнула она.       - Твою ж мать, Ека! – Шнайдер накинул куртку и с раздражением забряцал ключами. – Зачем ты мне нужна там?! Лучше сделай что-то полезное для дома! И не трезвонь мне по мелочам, - он хлопнул дверью: через полминуты реанимационная служба покинула двор. Ека шмыгнула носом, достала из кармана телефон, шмыгнула ещё раз и выключила его. Села на диван, взяв на колени Розу, уткнулась в сладковато пахнущую шерсть на загривке. Констанц Шнайдер прибыла через двадцать минут, нежно потрепала по макушкам кошку и девочку и направилась в кухню, дабы приготовить фирменный омлет с сыром. Однако дружному обеду состояться было не суждено: по возвращении в гостиную тётушка не обнаружила маленькую племянницу, зато наткнулась на оставленный телефон и выложенное на комоде декоративной галькой любезное «спасибо за заботу».       Консьержка подозрительно оглядела девочку с ног до головы:       - Восьмой этаж, - экономно процедила она, словно слова выдавались раз в полугодие в виде премии. – Как пользоваться лифтом тебе известно?       - Нет, что Вы, я только вчера впервые приехала в большой город, - драматично вздохнула Ека и демонстративно поплелась к лестнице. Методичный подъём подарил дополнительную возможность обмозговать происходящее: «Он сказал, что между нами есть связь и понимание, - думала девочка, буквально слыша ломаные сбивки в ритме своего колотящегося сердца, - значит, не прогонит. Я ведь просто поговорить…»       Чугунными ногами добрела до нужной квартиры, долго не решаясь позвонить, блуждала по холлу - пыталась дышать ровно, говорить твёрдо. Ещё б не разреветься.       - Не трезвонь по мелочам!       Конечно, папа.       - Раздвинь ножки шире… Не упрямься!       Конечно, папа.       - Ни звука мне!       Конечно.       Ека зажмурилась и наконец шагнула к двери: сейчас, вот сейчас…       Рихард открыл дверь, едва она поднесла руку к звонку:       - Наконец-то… - воскликнул он и втянул девочку в квартиру. С порога будто окатило разреженным высокогорным воздухом, Ека попыталась глубоко вздохнуть - неудачная попытка обернулась мороком и металлическим стуком за ушами. Круспе деловито расстегнул на ней куртку, бережно снял. «Это гипноз, неправдивая неправда,» - думала девочка, словно со стороны наблюдая долгий въедливый поцелуй. Чуть отстранясь от её губ, Рихард предупредительно дал Еке возможность глотнуть кислород, но через секунду перекрыл его опять. Она напрочь запуталась в минутах, в продолжение которых его язык настырно пытался пробуриться в её глотку – наконец слабо оттолкнула излишне рачительного хозяина. Машинально отметила: взгляд Круспе не затуманился, в нём не было похотливой густоты и дурмана, как это всякий раз случалось у… Серые оловянные глаза всматривались в Еку тщательно и трезво.       - Как ты узнал, что я сегодня приду? – спросила она, смущённо заправляя непослушную прядку. Рихард торжествующе улыбнулся, поцеловал её в лоб:       - Сердце моё, как я могу чего-то о тебе не знать? Ну как?