Солнце моё, взгляни на меня...

Eminem – Lose Yourself

      - Мы поступим следующим образом… - Рихард, четверть часа назад поставивший перед Екой огромную чашку с травяным чаем, пристально следил за каждым её глотком, - постараюсь изложить доступно, чтобы не перенапрячь тебя, - он сцепил руки за спиной и заходил по комнате. – Как я и говорил ранее, тебе необходимо уехать со мной. На первое время я предполагаю Нью-Йорк, однако позже мы переберёмся ближе к Канаде. У меня намечено несколько мест, сосредоточусь и выберу что-то одно. Ека, нужно настроиться на разговор с отцом: то, что ты скажешь, не должно вызвать в нём ни малейшего сомнения или напряжения. Объяснишь, что в течение долгого времени общаешься с девушкой из Штатов, пусть она будет твоего возраста. Проговоришь, что хотела бы съездить к ней на недельку. Если Шнайдер потребует какие-либо доказательства, к примеру, переписку – не проблема. Воспользуемся контактами Киры. Ты улетишь в течение недели, выберем лучший рейс, чтобы маленькому золотцу было комфортно. Возьмёшь ключи от моей квартиры, через пару дней я прибуду. Таким образом, безболезненно высвободишься из рук Шнайдера, а Цвен надёжно укроет тебя. Сменим документы – я позаботился о нужных связях… Ты получишь новое имя и новую жизнь, милая, - убеждённо проговорил Круспе и встал за креслом ошалевшей Еки, вовсе не желавшей менять ни жизнь, ни имя. Его пальцы, начавшие легко массировать виски девочки, спустились ниже, к шее. – И не жалей Шнайдера. Этот поступок спасёт не только твою жизнь, но и его заблудшее сознание. Он слаб, возможно, попытается оставить тебя при себе. Так алкоголик прячет последнюю бутылку на чёрный день, однако приканчивает в первый же вечер. Безусловно, его обескуражит твоё исчезновение, но мы с тобой, Ека, - Рихард забрал из рук девочки пустую чашку, присел перед ней, - будем хладнокровны как хирурги. Радикально удалим эту извращённую раковую опухоль. Что ты хочешь спросить? – он кивнул.       Ека поёжилась, не поднимая глаз, задала вопрос:       - У меня есть кошка… - девочка закусила губу, посмотрела в окно. – Но ты, наверное, будешь против, если я возьму её с собой? Просто не могу оставить…       - Ну что ты, милая! – он с облегчением расхохотался. – Я люблю животных. Разумеется, возьмём и кошку. Только вот как ты объяснишь это Шнайдеру? – Круспе взял в ладони маленькие очень холодные ступни. – Да ты опять мёрзнешь, снежная северянка, ну как же так? – шутливо пожурил он и, прижавшись лицом к екиным ногам, выдохнул жарким теплом. Девочка встрепенулась, прижав руку к губам.       - Может быть, ты позволишь, - Рихард запустил руки под её длинную футболку, сжал маленькие ягодицы, притянул Еку к себе, - я сделаю тебе хорошо…ты согреешься… - невесомый поцелуй быстро трансформировался в свойственный ему напористый и глубокий. Сжав член поверх мягкой фланели домашних брюк, Круспе издал короткий глухой стон, диссонансом почувствовал лёгкий толчок в грудь - Ека смущённо заправила за ухо прядку, отстранилась дальше:       - Сейчас мне нужно идти. Понимаешь, мне, правда, нужно…       Ека хотела запомнить, но, проехав две остановки, бессознательно выбросила из головы фэнтезийный монолог Рихарда. Он говорил о двух грядущих неделях – непостижимая, нежизнеспособная утопия. Химера.       Химерой был он сам – миражом, послеполуденным маревом, холинолитиком, вызвавшим опасный бред.       Через десять минут я приду домой и увижу отца: они ведь уже вернулись? На часах остановочного комплекса полдень…да, точно. Ульрике медитирует, а Шнайдер, раздражённый и усталый, широкими шагами мерит гостиную с Кили на руках, может быть, наконец вспомнил и обо мне. Нереально, чтобы я совсем его не интересовала. Даже если отец принял решение оборвать нашу близость, подобное безразличие нелогично.       Негнущиеся ноги подвели девочку к концу улицы: сейчас поворот, привычный взгляд направо – добротный, крепкий, очень аккуратный дом с филигранно подстриженной лужайкой, маленькими яблонями, окружавшими его заботливым комфортным хороводом. Что, если уже совсем скоро за этими воротами не будут мне рады? Если придётся забыть, вымарать из памяти ежедневный маршрут, будто и не было его никогда?       Ека сжала в карманах кулаки: что ж, пусть хотя бы объяснит, пусть растолкует, что стряслось! Она была послушной, нежной, безотказной – заработала право честного исхода. Факт собственного неповиновения померк перед праведным гневом отвергнутой женщины: девочка решительно зашагала по узкому тротуару, на ходу сбивая длинные метёлки соседских бромусов.       Толкнула уютно ворчащие ворота: пустой двор, но гараж приоткрыт. Ну точно: он вернулся – днём никогда не блокирует затвор. Решимость, обретённая несколькими минутами ранее, испарилась, Ека медленно поднялась на крыльцо, несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь унять сердце, колотившее теперь у самого горла. Повернула ключ.       Тихо. На лакированной обувной стойке туфли Констанц – значит, тётя ещё здесь. Пахнет чужим. Девочка почувствовала резкий запах кедровой коры и смолы мирра, веско и плотно повисший в спокойном доме… увидела в гардеробной незнакомую бирюзовую куртку, почти нокаутировавшую её ярким хуком. Ека бесшумно скинула кеды, осторожно прошла дальше, заглянула в гостиную. Почти сразу наткнулась на массивный белёсый затылок. Какого хрена?! Девочка досадливо вдарила кулаком по дверному косяку. Кретчмар – ибо это был именно он, обернулся. Вид гекатонхейр имел недовольный и озабоченный:       - Объявилась? – недолго думая, рявкнул он на открывшую было рот Еку. – Ты почему такая бестолочь, белка? Где тебя носит? Между ног зачесалось, и всё: семья побоку?! – он обречённо махнул рукой и развалился в кресле. Девочка бессвязно сформулированной претензии не поняла, для острастки огрызнулась:       - По себе других не судят!       - Что ты там пищишь? – Кретче почесал квадратный подбородок, уставился в миниатюрный телефон, резко диссонирующий с его собственными габаритами, сдвинул брови к переносице. – Короче, быстро и молча села в машину: я с утра здесь кисну, а вечером съёмка…       - Никудашеньки не поеду, - Ека скрестила на груди руки и невежливо фыркнула, - я у себя дома. Если бы папа знал, что Вы собираетесь меня куда-то та...       - Слушай, ты идиотка? – Штефан разгоряченно всплеснул колоссальными руками. – Твой папа вчера едва не сдох! Ты со своими гуляньями знаешь, что ему ставят отказ почек? В курсе, что после того, как он доволок несчастную жену до клиники, уже через полчаса валялся кверху задом в больничном сортире? Так и лежал бы как чёрт в коробушке, пока об его длинные ноги не споткнулся интерн. Ну я смотрю: не в курсе, - он досадливо скорчился, раздражённо оглядывая вмиг разревевшуюся Еку. – Вот только не надо слёз! Нормально всё, не в пиццерии же хлопнулся – в клинике. Нести недалеко… Ты меня слышишь? – он тяжело уселся рядом с девочкой и сгрёб её в охапку. – Успокаивайся уже… Не помер ведь пока, - Ека покосилась на него и зарыдала с новой силой, уронив голову на руки. Штефан остервенело хлопнул себя по бёдру, услышал судорожное икание. Покачав головой, неожиданно и плотно зажал девочке рот и нос пудовой широкой ладонью. Подождал, пока глаза Еки не округлятся от нехватки кислорода – лишь тогда убрал руку и ощутимо встряхнул:       - Прошло? – тихонько всхлипывая, девочка кивнула. – Заебись. Всё, поехали, - Кретче подхватил Еку за талию, и зашагал к прихожей. Там накинул ослепительную куртку, моментально зашнуровал кроссовки, оглянулся на Еку. Маленькая дочь друга показалась ему совсем крохотной, съёжившейся на низком пуфе и безучастно сверлящей взглядом розетку. Гандболист нетерпеливо вздохнул и уселся перед ней на корточки: надел кеды, парку. Потянул на себя, встряхнул опять:       - Ека, эй! – она шмыгнула носом. – Соберись. Ты к отцу хочешь с зарёванной мордахой прийти? Тогда звоню, переношу эфир: вместо этого ехать к ритуальным агентам!       - Ему было очень плохо? – с отчаянием спросила она, подняв на великана блестящие очень прозрачные глаза. Кретче, уставившись в них, нахмурился, терпеливо проговорил:       - Надо полагать, котёнок. Когда тебя мучает такая хрень, это, прямо скажем, не в хаммаме отмокать. Да ты не переживай. Шнайдер – дядька здоровый, в нашей стране первоклассная медицина, а денег каждый из нас заработал столько, что хватит на новые почки из осмия, - продолжал солидно рассуждать Кретчмар, ведя Еку за руку к машине. – В виде бонуса можно будет ещё и платиновой мочой ссать…       - Я ничего не знала, - она удручённо вздохнула, - он совсем никогда не жаловался… вот кроме одного раза…       - Мужик, потому и не ныл, - пожал плечами Штефан, заводя танкообразный хаммер и виртуозно управляя им в ограниченном пространстве небольшого дворика, - посмотри, какая ты нервная – наверняка его бесило, что придётся потом успокаивать. Я сам до жути не люблю истерик, - он издал неопределённый брезгливый звук. – Нельзя быть такой слабачкой, Ека! – Кретче с силой постучал по рулю. – Чуть только почуяла, что почва из-под ног уходит – рраз! Сгруппировалась, подобралась - и в быструю атаку! Главное: не падать. Не падать, твою мать!       - Спасибо, - чуть помолчав, с признательностью проговорила девочка. Мужчина удивлённо оглянулся на неё, хмыкнул.       В голове Еки что-то дрожало и лихорадочно колебалось, глухо и низко тянуло виолончелью: я заблудилась. Допустила ошибку. Меня ждёт наказание. Как я могла подумать, что Рихард прав? Как мог он быть правым, если ничего не знает о нас? Ничего не чувствует, хотя утверждает обратное. Не верю ему. И сейчас мне – легче. Я боюсь за папу, но жуткое опьянение неизвестности отпустило.       Она вздрогнула, услышав приглушённый мерный правильный бит:       - Look, if you had one shot or one opportunity… - звонок её мобильного: Ека растерянно забегала глазами по необъятному салону. Кретчмар снисходительно усмехнулся, глядя на девочку в зеркало заднего вида:       - В карман загляни, - посоветовал он: Ека, с облегчением обнаружив телефон, благодарно кинула, автоматически перевела на беззвучный режим: звонил Круспе. Открыла историю вызовов: восемь пропущенных от настойчивого любовника, датируемых сегодняшним утром. Пять – от Ульрике.       Отец не звонил.       - Скажите, папе сразу стало нехорошо? Ну… в больнице? – Ека растерянно заёрзала, опять сильно занервничав. – Ему делали какую-то операцию? Он в сознании?       - Да, я же тебе говорил, - протянул Кретчмар, высматривая на забитой парковке клиники место для своего внушительного внедорожника, - буквально в течение часа. Переволновался, бедолага. Подозревают почечную недостаточность в острой форме, это очень неприятная штука, котёнок. По-видимому, он не слишком обращал внимание на плохое самочувствие. Хотя не понимаю, как можно не заметить отёки, зашкаливающее давление…или то, что не получается нормально отлить. Посему отлично, что вскрылось. Пусть и таким радикальным образом. Ульрике сказала, что биопсию взяли ещё вчера. Может быть, потребуется переливание. Но сейчас он в сознании, в палате интенсивной терапии, - Штефан наконец втиснулся между облупленной Subaru и бетонным парапетом, ядрёно выматерив проектировщиков парковок. Повернулся к Еке, потянул её за завязки курточки, приблизив вплотную к своему лицу: девочку обдало резким духом мятного ополаскивателя поверх вчерашней порцией Джонни Уокера:       - Теперь слушай сюда, - он прищурил выпуклые светлые глаза, - твой папа не знает, что кое-кто всю ночь шлялся в неизвестных ебенях. Думает, что ты послушной крошкой спала в своей невинной постельке. Ульрике против неприятных новостей в его нынешнем состоянии, да и я замолвил за тебя словечко. Но для неё приготовь объяснения заранее. Твоя тётя сочла нужным сообщить приёмной матери о неподобающем поведении предоставленного самому себе подростка. Всё-таки, где ты была? – он многозначительно поднял бровь, так и не отпуская екиной куртки. – С пацаном? Точнее, под ним? – он оглушительно расхохотался, демонстрируя крупные белоснежные зубы. Девочка дёрнулась, оставив завязку в кулаке Кретче, попыталась открыть заблокированную дверь:       - Была у подруги, - коротко бросила она через плечо. Помолчав, добавила:       - Спасибо, что решили выручить меня. От Вас не ожидала.       - Почему? – подперев голову мощной рукой с гроздью металлических браслетов на запястье, Штефан смотрел на Еку, непрекрыто веселясь. – Я очень хороший человек, котёнок, добрый, а какой ласковый…       Девочка криво усмехнулась, вспомнив «ласку», с которой гандболист долбил рот школьницы по вызову. Кретчмар зевнул и утвердительно закивал:       - Именно так. О моей душевности легенды ходят. Поэтому я не расскажу другу, что его маленькой нежной дочурке всё утро названивал некий Рихард Круспе, - с нажимом произнёс Штефан, исподлобья взглянув на замершую Еку, - видать, тревожился очень. Потом и вовсе написал душераздирающее: «Доехала ли ты, мой цветочек?» - он гортанно рассмеялся. – Котёнок, я второй раз за утро спрашиваю: почему ты такая бестолочь? Телефон забыла, любовник звонит… Тоже, без башки.       - Ни за что не докажите, - с достоинством произнесла Ека, невероятно сдерживаясь от желания втащить гандболисту промеж рыбьих глаз, - папа не поверит в этот бред. Я без понятия, зачем херр Круспе мне звонит, а смс… - Штефан не дослушал, махнув рукой, и выпрыгнул из хаммера с лёгкостью маргая.       - Что ж ты такого некошерного выбрала? – не унимался Кретчмар в заполненном лифте, склонившись к уху нахохлившейся девочки. – Я же тебя спрашивал про мужиков постарше. На себя намекал, котёнок ты мой без вкуса и совести, - и он сочувственно потрепал её по плечу.       Ека могла бы перечислить по пальцам все свои актуальные проблемы: она и не думала бежать от них. Необходимо было очень быстро разобраться, найти решения – но в холле реанимации из её головы вылетело всё. Она не отразила заботливо преподнесённую информацию Кретчмара о заснятом им провокационном смс-сообщении. Не обратила внимания на очерствелый взгляд порозовевшего лица Ульрике, с достоинством выпрямившейся при виде девочки. Еке следовало бы отметить эти моменты - пусть и спрятав в дальний угол памяти - до лучших времён. Но она задохнулась от волнения и мелкими шажками засеменила к палате с опущенными жалюзи:       - Папа, я здесь! ***       Шнайдер привстал, протянул Еке свободную от капельницы руку. Девочка, чьи губы тут же вновь дёрнулись в непреодолимом раскаянии и сочувствии, рявкнула на себя исключительно сочным матом, шмыгнула носом и медленно подошла к отцу. Тот, ухватившись за руку дочери, подтянул её ближе – усадив рядом с собой, крепко обнял. Зажмурившись от счастья, Ека подумала, что не сможет вымолвить сейчас ни слова, не поперхнувшись слёзами, но Шнайдер нервозно и порывисто заговорил сам:       - Птичка моя, почему тебя не было так долго? Уже половина второго, я заждался. Ты хорошо спала? Ничего не болит? Крошечка, прости меня за вчерашнее, - он сжал волосы Еки, отстраняя девочку от своей груди, чтобы видеть её глаза, - не знаю, что на меня нашло. Я не должен был говорить всего этого паскудства тебе, маленькая…       - Наверное, ты переживал за Ули, - она тыльной стороной ладони вытерла предательскую слезу, понимающе вздохнула, - а я доставала тебя дурацкими вопросами.       - Да, Ека, переживал, - Шнайдер откинулся назад, медленно и осторожно выдохнув, и сильнее сжал запястье дочери, - но быстро пришёл в себя, да поздно было. Прости, родная. Мне жаль, что я продолжаю обижать тебя, серая птичка… - девочка, перебирающая пальцами его покрывало, грустно улыбнулась, заправила непослушную прядь за ухо. Он мягко провёл пальцами по влажной щеке:       - Тебя пора подстричь, детка. И почему ты, мать его, в летних штанах? – строго осведомился отец. – Я был на улице вчера, Ека. Ещё холодно, ты остынешь. Где твои перчатки?       - Отдала бездомному... какому-то дедуле, - прошептала ликующая девочка и уткнулась лбом в руку Шнайдера, съёжившись ничком рядом с ним. Всё равно – говорить или молчать: он не разлюбил меня, ему всё ещё важно, чтобы мои ноги и руки были в тепле. Не разлюбил. Ека, блаженно замерев, чувствовала как указательный и большой пальцы отца медленно поглаживают её скулу, шею: замечательно и наконец спокойно знать, что он мне рад…       - Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила она, не поднимая головы. – Очень болит? Почему, почему ты ничегошеньки мне не говорил? А сам просил не обманывать…       - Думал, что не слишком серьёзно, - Шнайдер покачал головой, откашлялся, - дай-ка мне воды, детка, - Ека метнулась к аппарату, наполняя стакан, внезапно застыла от пробившей её мысли. Она заторможенно вернулась к отцу, с улыбкой наблюдавшему за ней:       - Ты бледная, - сказал он, залпом выпив подогретую воду. – Я уже спрашивал: ты хорошо спала? В котором часу ты легла?       - Пожалуйста, не вздумай умирать! – невпопад воскликнула Ека и пристыжено опустила глаза: вышло эгоистично и инфантильно, что ж такое. Шнайдер рассмеялся:       - И не собираюсь. Сними куртку, детка, - он похлопал по кровати рядом с собой, с трудом подвинулся, - ляг со мной. Я вечность не трогал тебя.       Смерив вполне бодрого отца недоверчивым взглядом, Ека послушно разделась и осторожно приткнулась к нему, вытянувшись солдатиком:       - Ты врёшь опять, - сердито буркнула она, уткнувшись в его грудь, - тебе наверняка сейчас очень хреново, но ты храбришься передо мной! Думаешь, что расплачусь, так вот – и не подумаю.       - Буду честен, ситуация не слишком радужная, - терпеливо объяснил Шнайдер, поглаживая мягкую екину макушку в крутых завитках, - но я довольно сносно себя чувствую. Пиелонефрит ставили ещё в армии, для меня это не новость. Нет никакой проблемы, - он подтянул девочку ближе, - к сожалению, придётся дождаться своих результатов и проваляться здесь недельку, вот от этого мне люто паршиво. Поцелуй меня, маленькая, - он запустил пальцы в волосы Еки и, оттянув назад её голову, привычно коротко и отрывисто поцеловал девочку - та фыркнула от колючей щетины, но прижалась теснее:       - Тебе нужно ждать, чтобы умер кто-то подходящий, а потом забрать у него почку? – она вздохнула. – Забирай мою. Или обе сразу, я слышала, что так тоже можно жить – рассказывали на Viasat. Только не болей, только не оставляй меня ни за что, - девочка погладила левую руку Шнайдера в месте, где массивная игла капельницы плотно входила в крупную вену. Он не ответил, с трудом сглотнув подступивший к горлу тяжёлый ком, попытался неудачно пошутить о дряхлеющем отце в коляске с аппаратом для гемодиализа на прицепе и героически оставшейся с ним дочери, но укоризненный скептический взгляд Еки заставил его умолкнуть.       - Я, ласточка, в ближайшие пятьдесят лет не планирую оставлять тебя, - произнёс Шнайдер немного спустя, - так что будь спокойна. Ожидание подходящей почки – если она вообще потребуется – не выбросит из моей головы тебя, не надейся.       - Какие откровенные глупости тебя заботят, Ека, - прокомментировала последние слова мужа вошедшая Ульрике, - даже когда отец в таком состоянии, продолжаешь тянуть одеяло на себя, - девочка, смутившись от справедливости упрёка, опустила глаза и слезла с кровати, думая пересесть на стул у окна. Однако Шнайдер не собирался отпускать ее руку:       - Она всего лишь ребёнок, - мягко проговорил он и выразительно посмотрел на жену, тем временем расположившуюся в удобном ортопедическом кресле, - и, как любой ребёнок, боится остаться одна. Ули, разве в детстве тебя не пугало, что можешь оказаться без привычной заботы? А Еке пришлось пережить это, - он пожал ладонь дочери, взиравшей на него с благоговейным обожанием.       Ульрике передёрнула плечами, отвернулась:       - Однажды всему приходит конец, - философски вымолвила женщина. – К сожалению, близкие не вечны, Еке пора бы принять эту мысль, - продолжала она, упрямо не замечая нахмурившегося Шнайдера. – Выпавшие испытания не наказывают, но дают урок, делают нас сильнее. Я очень любила своего деда, его смерть стала ударом в мои тринадцать. Но я не пала духом и не мучила родителей своими страданиями и тоской, - с упоением врала Ульрике, отлично помня, что после похорон дала себе обещание: целый год не улыбаться. И как ещё долгое время спустя её передёргивало от раздававшегося рядом чужого смеха…       - Ты сильная, - сдержанно похвалил жену Шнайдер и ободряюще погладил по плечу подобравшуюся Еку. – Но у разных людей разные ресурсы, а для девочки прошло ещё слишком мало времени, чтобы уверенно противостоять сложностям.       - Научим! – гаркнул сияющий Кретчмар, появившись на пороге палаты. В пять исполинских шагов добрался до Шнайдера: пожав ему руку, по-медвежьи обнял товарища, едва не столкнув с кровати Еку. – А я ведь сегодня уже проводил с ней поучительную беседу, - он скосил весёлые глаза на поджавшую губы Еку. – Слушай, Кристоф, пусть она ко мне в детскую группу походит. Надеюсь, старику Кретче ты её доверишь?! Подружатся с моей Люси - один ведь возраст... Твоей девчонке надо привить спортивный дух и выдержку. Не представляешь, как она ревела о тебе.       - И ты туда же, - устало произнёс Шнайдер и поморщился. - Чего вы все ждёте от моего ребёнка? А вот насчёт гандбола: почему бы нет? Мысль дельная, - он кивнул Штефану, - это увлекательный перспективный спорт. И не отказывайся сразу, - погрозил пальцем Еке, картинно воздевшей руки к небу. - Кретче - профессионал и легендарный спортсмен, ко всему прочему, человек отличный, - гандболист раскланялся, прижав в знак признательности огромный кулак к сердцу, чем вызвал добродушный смех Ульрике.       - Кстати, не отвезёшь моих домой? – попросил Шнайдер спустя четверть часа: супруга откровенно клевала носом, а Еку при непостижимой любви к отцу спорт абсолютно не интересовал. – Ульрике с утра на ногах, да и птичке здесь делать нечего, - он замахал рукой на протестующую девочку, - нечего, я сказал! Ты неважно выглядишь, Ека, поэтому домой и спать!       - Нужно помочь мне, - проговорил отец тише и мягче, - маленькая, пойми, Ули не справится одна, в её положении она очень слаба. Важно, чтобы ты приглядывала за ней…       - Ладно! Хватит прощаться, мои сентиментальные друзья, - ворчливо поторопил Кретче и, предложив руку Ульрике, потянул за капюшон девочку, вцепившуюся в Шнайдера. – Бывай, чемпион! Поправляйся!       - Я обязательно приду завтра! – порывисто прошептала Ека, потёршись о колючую седоватую щёку отца. Шнайдер крепко прижался губами к маленькому рту, несколько раз коротко поцеловал девочку:       - Не задерживайся, иначе я сам приду, - он кивнул на капельницу. - Вместе с этой вот хернёй.       Круспе звонил четырнадцать раз, пока Ека была у отца. Ещё трижды - в машине Кретчмара. Девочка радовалась, что взрослые заняты беседой, не уделяя ей своего сомнительного внимания, наслаждалась тёплой улыбкой отца, обалдело нюхая куртку в районе воротника, пахнущую медикаментами, но куда более отчётливо – им. Рихард маячил где-то на горизонте, но слишком далеко, чтобы причинить беспокойство...       Дома Ульрике разобнималась с тётушкой Констанц, присела к кроватке Кили и, воркуя над ним, забыла поблагодарить Кретчмара за сопровождение. Однако гандболиста настиг любопытный звонок, так что бестактности он не отразил. Ека, открыв двери своей комнаты, внезапно увидела за спиной великана: Штефан ввалился за девочкой, прикрывая телефон рукой:       - Когда? – приглушённо переспросил он трубку и прикрыл дверь. – Ладно, детонька, в десять, так в десять, как скажешь! Мама не рассердится? – хохотнул он, подмигивая брезгливо поджавшей губы Еке. – Хорошо, малышка, договорились. Я понял. Целую твои… Ахх ты, чёрт! Сорвалось! – он выматерился и подкинул мобильный в руке, хвастливо заявив девочке:       - Ей шестнадцать. Представляешь? Твою мать, никогда у меня не было такого экстрима! Я, конечно, рассчитывал на меньший возраст, - он выразительно посмотрел на Еку, - но и эта бразильяночка сгодится, - Кретчмар расстегнул куртку и развалился на узкой кровати, по всей видимости, не собираясь уходить.       - Не понимаю, с какой стати Вы мне это рассказываете, - она пожала плечами, - ну если хотите, я за Вас беспредельно рада. Может быть, уйдёте уже? Я устала и хо…       - Покажи мне сисечки, - сочно пробасил Кретче, перебирая пальцами вытянутый затвор браслета. Ека подобралась, смерила его недоумённым взглядом, не сдержалась – бросила первое, что пришло на ум:       - Ты охуел?       Штефан расхохотался и сжал ладонью прилично выпирающий под тканью джинсов член:       - Ну попытка не пытка. А вдруг бы ты согласилась? – он похлопал тяжёлой ладонью по екиной кровати. – Иди-ка ближе, кроха, поболтаем... о разном.       - Встал и вышел, - разъярённо прошипела девочка, судорожно сжимая кулаки, - сегодня я на тебя предостаточно насмотрелась. Всех благ!       - Полегче, - Кретче откинул назад крупную голову, заняв довольно развязную позу, - учти, с будущим тренером в подобном тоне не разговаривают. Папа ласточку только кормил, а научить разговаривать забыл?       - А вот это не трогай – может и отскочить!       - Штефан! – мягко позвала Ульрике, заглядывая в комнату через приоткрытую дверь. – Идём пить чай… Компания мне просто необходима.       Гандболист отсалютовал пунцовой от гнева Еке и плотно захлопнул за собой дверь. Девочка нервно встряхнулась, расправила смятое нахалом покрывало:       - Ну разумеется, - пробурчала она, - рыбак рыбака…       - Какого чёрта?! Какого грёбаного чёрта ты не берёшь трубку? Что происходит, немедленно ответь мне!       - Я не поеду с тобой. Прости, пожалуйста. Прости меня.       - Нет, так не пойдёт… Ты не можешь отказаться. Мы были вместе, я взял тебя, я оставил в тебе своё сердце! Крайне опрометчиво полагать, что это было простым сексом!       - Рихард, папа в клинике, он очень болен. Я не могу его оставить. Я видела его сегодня и поняла, что все твои слова - неправдивая неправда. Он любит меня. И это не грязь…       - Пожалела Шнайдера? Что ж, аплодирую, моя девочка, ты опять опустилась на добрый десяток ступеней. Боги! Почему ты не слышишь ни одного моего слова? Почему не хочешь выбираться из ситуации, у которой нет будущего?!       - Пожалуйста, оставь меня. Ты в угол меня загнал…       - Я не хочу терзать тебя, Ека, но ты сама изматываешь себя, не понимая целей и задач нашей встречи! Сама превращаешь свою жизнь в трагедию!       - Пусть так. Значит, я не хочу спасаться. Я тебя не хочу.       - Это необдуманные слова, как бы тебе не пожалеть о них, моя девочка. Как бы не раскаяться. Я не позволю разрушить нашу общую судьбу твоими невежеством и упрямством. Запомни это. Просто запомни.