Солнце моё, взгляни на меня...

Eminem – Mockingbird Eminem – Mockingbird (Instrumental)

      Несмотря на бойкот со стороны Ульрике, отмороженные выпады Кретчмара и пространность психоделических угроз Рихарда, Ека чувствовала себя отлично. Раз за разом вызывая в памяти трогательную встречу с отцом: его нежную заботу и живое участие, не забыла и о просьбе в конце разговора. Возилась с маленьким братом до вечера, значительно превысив норму сказок, рассказываемых на ночь, одним глазом присматривала за молчащей сосредоточенной приёмной матерью.       С раннего утра зарядил докучливый дождь. Ека сбегала в молочную лавку за сывороткой к завтраку Ульрике, отнесла весенние пальто в химчистку, не забыла и об аптеке – наконец, выполнив все дела в списке, накарябанном на запястье, помчалась к отцу. Шаги мерным тактом отбивал Маршалл Мэтерс, повествующий о птичке-пересмешнике – сердце девочки качало в животворящем сентиментальном ритме.       - Хотела купить колбасок – как ты любишь, - сообщила она, задом распахивая дверь палаты, заранее сияя от предвкушения приготовленного гостинца, - но поскольку сейчас тебе их ну никак нельзя, купила ананас. Смотри, какой ог… - Ека осеклась: Круспе, вальяжно расположившийся в эргономичном кресле у окна, хлестнул её недобрым встречающим взглядом. Она замерла у входа, растерянно затарабанила пальцами по ребристой колючей поверхности экзотического фрукта.       - Ека, детка, поздоровайся, - Шнайдер потёр переносицу с видом, красноречиво намекающим на просьбу немедленно растворить Рихарда в мощном экстрагенте – желательно, бесследно. Внезапный гость на замечание отца набором любезных комментариев не ответил: Ека ожидала привычной остроты или сомнительной шутки, однако мужчина молчал, буравя её глазами, сегодня тёмными и чужими. Девочку встряхнуло, в животе заторкало стылым и жутким - она сглотнула, понимая, что не может проговорить ни слова. Шнайдер взглянул на дочь, удивлённо сдвинув брови, поманил к себе – Ека с облегчением засеменила к его кровати.       - Положи-ка это сюда, - он указал на выдвижной пристенный стол, - разденься и садись ко мне. Ты вся промокла. Почему с тобой опять нет зонта, птичка?! – Ека покаянно хмыкнула, видя раздражение и недовольство отца и прекрасно понимая причину. Причина, подперев подбородок рукой, с интересом наблюдала за ворчащим Шнайдером и взъерошенной девочкой. Та шмыгнула носом, потёрлась о руку отца, поправляющую воротничок её платья, повернулась к Рихарду и учтиво произнесла:       - Доброго утра, херр Круспе. Рада Вас видеть.       - Доброго, доброго, - кивнул тот, растягивая слова, откинул голову назад, выставив острый лисий подбородок. – Ну, Шнай, думаю, ты скоро поправишься: семья чудно заботится о твоём благополучии. В нашем почтенном возрасте это сверхценно.       Шнайдер кисло усмехнулся, пожал плечами:       - Это верно. Правда, стариком я себя не чувствую определённо, - Рихард согласно покачал головой, издевательски осклабился. – Разумеется, когда попадаешь в подобные ситуации, - он развёл руками, - самоощущение страдает. Но с недавних пор могу сказать, что моя жизнь только начинается, - Шнайдер с нежностью посмотрел на подобравшуюся Еку, пригладил её влажные кудри. Под затылком у девочки заскребло острым когтем: сидя к Рихарду спиной, она могла бы поклясться, что видит насмешливый саркастичный взгляд, внутренним чутьём слышит язвительный голос: «Ещё бы… Конечно, твоя жизнь начинается, ведь так охуенно драть юное создание…»       Ека поёжилась: нервный, излишне громкий смех Круспе прозвучал диссонансом:       - О, ну я рад, рад! Твоё настроение доставляет мне удовольствие, - он картинно хлопнул в ладони: девочка с трудом сдержалась от реакции на резкий охлест звука. – Более того, отлично тебя понимаю, друг мой! Правда… по всей вероятности, по другой причине, - Рихард помедлил. – Я ведь, Шнай, обрёл чудесное. Новую любовь.       Отец прищурился, оглядел гостя с недоверием:       - В очередной раз?       - Нет, в данном случае я говорю об абсолютном чувстве, - Круспе жестом пресёк снисходительный комментарий. – К сожалению, это произошло лишь теперь – сколько времени мы потеряли! И всё же я непостижимо благодарен судьбе за мою девочку.       Ека зажмурилась, ладонь Шнайдера, ласкающая её запястье, замерла. Он удивлённо вскинул бровь:       - Намного моложе тебя? – вопрос прозвучал почти с участием.       - Это неважно! – отмахнулся Рихард, не ответив, широко разулыбался. - Ничто не имеет значения, если человек приносит тебе моральное удовлетворение, ну и… физическое, безусловно, тоже. Ты действительно ощущаешь, что сбросил как минимум двадцать лет! Надеюсь, - сказал он тише и встал, потянулся за пальто, - я приношу ей ту же радость, что и она мне. Не хотелось бы заблуждаться, это разобьёт мне сердце, - острый взгляд распахал спину Еки.       Шнайдер с неискренним сочувствием улыбнулся, промолчал.       - Ладно, друг, - рука Круспе легко опустилась на плечо девочки, - мне пора оставить вас. Линдеманну взбрело обсудить за обедом нечто важное. Непременно поправляйся, нам нужно работать, Шнайдер! А ты погряз в гедонизме и эпикурействе, - упрекнул Рихард, смеясь. – У тебя сильный организм, всё будет хорошо. Я ещё навещу тебя. Увидимся, Ека, - наклонился он к девочке, та машинально кивнула. Ладонь отца на бедре, рука Круспе на плече, она сама - источник энергии. Ток не встретил сопротивления: электрическая цепь замкнулась.       - Вот скажи мне, какого чёрта было необходимо тащить сюда свою задницу?! Ему нет дела, жив я или ночью откинулся. Даже учитывая рабочие взаимосвязи, Круспе всегда отличался поразительным равнодушием к ньюансам личного пространства, - раздражение Шнайдера, не сдерживаемое рамками вежливой беседы, изверглось беспрепятственно, лишь только за Рихардом закрылась дверь. – Так к чему мне истории о нынешней пассии нашего гитариста? - он прижал к себе Еку, зарылся лицом во влажные ароматные волосы дочери. – Моя маленькая мокрая птичка, как я скучал по тебе… - забормотал Шнайдер в макушку девочки. Она чуть отстранилась:       - Я выйду в туалет… можно?       Шнайдер непонимающе нахмурился, тут же кивнул:       - Конечно, детка. С тобой всё в порядке? Или ты всё же простыла вчера в летних штанах? – он покачал головой. – Ека, ты совершенно отбиваешься от рук вне постоянного контроля. Ничего, тем больше для меня поводов как можно скорее встать на ноги…       Она вышла из палаты, повинуясь безотчётному. В голове гудело низким утробным гулом, шумело сплошной рябью, её тянули к себе чьи-то руки – многорукий Шива оплёл талию, плечи, голову, третьим глазом проникая внутрь её воли. Ека потерянно обернулась, не понимая, куда следует идти. Десять минут в присутствии Круспе раскачали её утренние благость и счастье, превратив их фундамент в хрупкий и ненадёжный остов. Даже порывистый тёплый шёпот отца с оттенком разгорающегося возбуждения не избавил её от судорожного марева, торкающего короткими толчками в виски. Ека медленно побрела в сторону лестничного пролёта, ощущая в голове позвякивающую пустоту. Непонимающе приоткрыла лёгкие двери, взглядом сразу уперлась в спину Рихарда.       - Поговоришь со мной, сокровище моё? – не оборачиваясь, проговорил тот.       Ека подошла ближе, встала рядом, крепко вцепившись в металлический поручень ограждения пролёта. Круспе медленно повернул голову, долго рассматривал маленькую любовницу - наконец, она с явным усилием подняла на него глаза:       - Ты выглядишь сейчас как нашкодивший щенок, - негромко произнёс Рихард , с нажимом обводя большим пальцем уголки её верхней губы. Голос его потрескивал ломким щербетом и не должен был пугать, однако девочка не могла избавится от ощущения угрозы. – И действительно передо мной провинилась, наговорив уйму дурных слов. Ты произносила то, во что не веришь на самом деле. Я должен наказать тебя за это, милая, но не стану. Нынешние обстоятельства и без того запутали твою бедную головку, не к месту расстраивать тебя ещё больше. И всё же, я опечален, - Круспе притянул Еку к себе, нимало не заботясь о снующем мимо них медицинском персонале, - ибо полагал, что мы приняли согласованное решение…       - Папа болен, ты же видел сам, - девочку неприятно удивил собственный хриплый голос и онемевшие губы, - подло сейчас оставить его одного.       - Ека, о нём есть, кому позаботиться, - убеждённо проговорил Рихард, очаровательно улыбнувшись наблюдающей за ними медсестре, - не драматизируй. Мы поговорили, всё поддаётся лечению, безнадежной ситуации нет. Милая, - он наклонил голову, заглянул девочке в глаза, - я люблю тебя, помнишь? Ты нужна мне.       Его слова психотропным уговором, вакуумными штифтами ввинчивались в мозг Еки, туго заседали в мягких тканях. Насколько же я устала и выдохлась – как ты надоел мне… Девочка подняла глаза: мужчина показался ей непостижимо высоким, монолитно огромным – упершись в грудь, она оттолкнула Круспе:       - Мир жесток, - промолвила она безучастно, передёрнула плечами, - твоя любовь, к вящему сожалению, не взаимна. Я остаюсь с папой, сколько раз нужно повторить очевидное? Не знаю, чем ты воздействуешь на меня: мерзким гипнозом или чародейскими внушениями, только я больше не поддамся. Надоело топтаться на одном месте. Уходи!       - Ты плохо проходишь испытание, Ека, - проговорил Рихард очень спокойно, склонил голову набок и неприятно усмехнулся, - я бы поставил тебе неудовлетворительную отметку.       - Пошёл ты... – скривилась девочка, одёрнула платье. – Мне нет дела до твоих оценок, нет дела до твоего мнения. Говоришь, всё предустановлено и судьбу нельзя изменить? А вот хрен тебе. Я должна была попасть в интернат, когда папа с мамой разбились, но Шнайдер пришёл и перестроил моё будущее. Наплевал на уготованную мне уродскую долю и спас, поднял со дна. Или вот… моя Роза – точно замёрзла бы под бетонной плитой, которая её придавила. Судьбе не в лом ликвидировать бракованного зверёныша. Какое уж там предназначение, если родился с генетическим дефектом? Но она делала, что могла: орала, и мы её услышали. В итоге Роза обошла и смерть, и судьбу. Хаймиле… - Ека потёрла лоб, голову будто облили свинцом. – Он плохо говорил до десяти лет, заикался. Для него тоже по неясным причинам приготовили участь неудачника, полного аутсайдера. Ещё и заболел гнойным менингитом, просто без шансов. Но выкарабкался, сопротивлялся, боролся. Теперь выдаёт уникальный речитатив, а самое главное – жив. Да ведь ты и сам рассказывал, сколько тебе пришлось преодолевать и сражаться. И ведь получалось, Рихард!       - От уготованного не уйдёшь, - Круспе сцепил руки, нервным движением прокрутил крупное кольцо на безымянном пальце. – Девочка моя, неужели тебе известно будущее? Ты знаешь, чем обернётся для нас время? Твоя жизнь со Шнайдером имеет шансы оказаться куда более ужасной, нежели несколько лет, проведённых в гимназии приюта. Кошка может наткнуться на антикоагулянт, приготовленный соседями для выводка крыс. Друг – умереть на следующей неделе по любой из тысячи причин. Всезнание человека – самообман, я уже говорил, Ека. Чему суждено случиться, произойдёт. Я буду концом любого твоего пути, - он потянулся к её щеке, но девочка отступила, покачала головой, повернулась к дверям, ведущим в отделение.       - Мне будет больно видеть, как ты плачешь, - еле слышно произнёс Рихард, глубоко вздохнув. Ека в немом отчаянии воздела руки к небу и поспешила к отцу.       Живот Шнайдера пах чем-то густым и вяжущим, терпким плотным потом, спокойным сильным теплом, добрым грядущим днём, сотней уверенных завтра. Ека улыбнулась краешком губ: несмотря на катрены Рихарда, будущее есть. Их общее с отцом будущее. Шанс есть. Она подняла голову, Шнайдер, перебирающий её кудри, вопросительно кивнул:       - Как ты думаешь? – она почесала кончик носа. – Через десять лет ты ещё будешь любить меня?       Отец с каменным лицом пожал плечами, поджал губы:       - Детка, кто знает. Я планировал завести новую девочку, потому как тебе, птичка, к тому времени стукнет двадцать четыре. А для такого извращенца как я, это невероятно много…       - Ну нет! – Ека насупилась и попыталась встать, он со смехом прижал её к себе:       - Крошечка, неужели ты до сих пор меня не выучила? Я предсказуем и скучен как разношенный сапог. Конечно, старый Шнайдер будет любить свою девочку и спустя десять, и спустя двадцать лет. Как иначе?       - У скучного сапога было ужасно много подружек. Им нравилась стоптанная обувь, - ехидно заметила Ека, но тут же себя устыдилась, крепко обняла хмыкнущего отца, - неважно! Я нисколько не ревную, ни капельки. Ни к ним, ни к Ули. Мне очень жалко её… - она замолчала, отвернулась. Шнайдер опустил глаза, покачал головой:       - Мне тоже жаль, птичка, - произнёс после непродолжительного молчания, - однако, боюсь, я уже принял решение. Это вопрос нескольких лет, хотя… - он поморщился, устраиваясь на высоком изголовье, опустил девочку к себе на плечо, - возможно, всё разрешится скорее, - Шнайдер легко чмокнул Еку в лоб, - не беспокойся, маленькая, не подведу. Я так по тебе скучаю… - его рука небрежно сдвинула складки тёмного почти пуританского платья дочери, плотно и горячо вошла между крепко сведённых ножек. Ека откинула голову ему на грудь – совсем как в первый раз, на крошечном прогулочном кораблике, непроизвольно сжала кулаки. Шнайдер с щемящим умилением вновь отметил, что она прячет большой палец в кулак жестом младенцев – беззастенчивое движение бессилия и податливости.       Нет, его Ека нигде не давала слабины. Только с ним.       - Так хорошо, что у нас всё получилось. Ты теперь со мной, в безопасности, правда, птичка?       - Правда, папа. ***       Она пришла в себя спустя десять минут.       Перед глазами опасно закачалась аскетичная лампа на тонком тросе – потом и вовсе: ухнула резко вниз и вбок. Ека опустила веки, бёдра тянущей негой отозвались сокращающейся матке. Обыкновенно нечуткие пальцы Шнайдера на этот раз оказались неторопливыми, даже нежными, вбирающими в себя податливые эластичные складочки будто свежую тягучую опару. Девочка крепко сжала его широкое запястье, не выходящее из точно заданного ритма, подумала мельком о развязной донельзя позе – с задранным до груди платьем и широко расставленными ногами: растленный мотылёк, пришпиленный металлом булавки. Впрочем, забыть о своей воображаемой нечестивости довелось уже через минуту. Отец глухо выдохнул ей в висок, почувствовав механорецепторами сочащуюся из маленького влагалища склизкую, исподне теплую влагу. Ещё немного движений пальцами, сопровождаемых судорожными подёргиваниями бёдер Еки, еще чуть-чуть «давай, моя птичка, сейчас будет хорошо» - она прижала его руку к мягкому лобку, искренне и чисто кончила, вскрикнув; тут же прикрыла рот ладонью.       Шнайдер, дышавший сбито и тяжело, с влажной испариной на лбу и щеках, запрокинул голову дочери на себя, крепко прижался губами к её подбородку и нижней губе. Ека замерла и расслабленно выдохнула, с удовольствием отметив обычный прилив энергии, всегда настигавший ее после оргазма. Хотелось немедленно нестись в дальние плавания и покорять новые земли с восторженным криком: «Ахой!» Правда… может быть, несколько позже. Девочка мудро умерила дух первооткрывателя и затихла, позволяя длинным пальцам отца свободно трахать великолепно смазанное влагалище. Подняла глаза, рассматривая его снизу - встретившись с внимательным довольным взглядом, улыбнулась, аккуратно и легко выгнулась, плотнее насаживаясь на его руку.       - А я могу тебя порадовать? – донёсся до Шнайдера неровный голос, прерываемый частым синкопированным дыханием.       - Лежи смирно, - ответил он и накрыл ладонью глаза дочери.       Впоследствии Ека часто вспоминала этот интуитивный жест: широкая ладонь, погасившая свет, объявшая укромной темнотой, казалось, укрыла не только её глаза, но и всё существо полностью.       - Хорошо, папа, мне так хо…рошо, - прошептала она, упиваясь его шумным глубоким дыханием, звучным толчком проглатываемой слюны, усилившимся ритмом внутреннего бита. Внезапно дневной свет обрушился вновь – в средоточии лба заколотила кровь, виски заломило проникающей болью. Ека вобрала пальцы Шнайдера до костяшек, замерла.       Отец легко прикоснулся губами к её виску, медленно слизнул с них влагу чуть терпкого пота:       - Маленькой славно? – как всегда кратко спросил он.       Ека счастливо кивнула, с наслаждением потянулась.       - А ты? – повторила прежний вопрос. Шнайдер покачал головой, с сожалением рассмеялся:       - Детка, удовольствие для меня сейчас возможно исключительно визуальное. Ну и психическое… От сознания того, что птичке нравятся папины ласки, - он удовлетворённо погладил екину поясницу, всё еще голую, опустил и оправил строгое платьице, - ты же смышлёная у меня, все понимаешь.       - Тебе всё-таки больно, - тут же поникла девочка, раскаянно опустив глаза.       - Нет, Ека. Но когда возбуждаюсь, член будто пытаются оторвать к хренам. Поэтому на сегодня зако…       Раздался стук в дверь. После непродолжительной паузы в палату ввалился незнакомый Шнайдеру худощавый и жилистый подросток в подозрительном балахоне:       - Простите великодушно, херр Шнайдер! Осознаём, что наше появление бестактно и бес… бес…- низко раскланявшись, Хаймиле, ибо это был именно он, откинул капюшон и забросил за спину толстые жгуты дредов, глянцевые от влаги. - Бессовестно! Однако мы с моим верным соратником осмелились нарушить Ваше спокойствие по причине, - он задорно подмигнул вмиг засиявшей Еке, - лютой тоски по дорогой нашим сердцам подруге, по совместительству - Вашей дочери.       - Мы договаривались погулять, - шепнула девочка сурово сдвинувшему брови отцу, - они, вероятно, долго ждали меня внизу. Замёрзли и…       - Сестрёнка, мы хладнокровны, для нас минус двадцать - норма, - процитировал Хаймиле текст известного трека и жестом остановил пояснения девочки. Шагнул к Шнайдеру, подозрительно оглядывающему дерзких визитёров, протянул ему тонкую, но очень крепкую руку:       - Херр Шнайдер, дозвольте наконец представиться! Хаймиле Гуррагча, пятнадцать лет, родом из Монголии. Гуррагча - как и космонавт-исследователь корабля «Союз-39». И да, в Монголии знают о существовании космоса, херр Шнайдер. В данный момент являюсь законопослушным гражданином Федеративной Республики Германия. А этот угрюмый верзила, - он подтолкнул замявшегося друга вперёд, - мой товарищ и бро Змут Кайзель. Несмотря на злобный и хмурый вид, человек душевный, спасает щенков из стылых вод Шпрее и позавчерашние продукты из доступных ему холодильников. Не поверите, ему всего шестнадцать, коренной немец.       Шнайдер пожал протянутую ему ладонь, с укором воззрился на Еку, по его мнению, о нём совершенно забывшую. Тем временем, девочка поманила шкафообразного Змута ближе. Шнайдер проанализировал её улыбку: она была застенчивой, но настороженности не вызывала. Смущённый акселерат вежливо поклонился:       - Господин Шнайдер, я очень рад, что мне выпала честь лично пожать Вам руку. Знаю, сколько людей об этом мечтает, - Ека многозначительно подняла палец, выразительно подмигивая отцу. Тот покачал головой, прохладно проговорил:       - Благодарю за теплые слова, парни, но, насколько мне известно, вы не одобряете музыку, частью которой я являюсь…       - Ну, херр Шнайдер, - обиженно хмыкнул монгол, - Вы напрасно полагаете, что мы со здоровяком не отдаем должное Вашему легендарному коллективу. И в доказательство позвольте мне процитировать нетленные строчки одной из моих любимых песен Rammstein: «Никто не обидит меня просто так! Я принесу в ваши сердца свет. Решение крайне просто – я иду домой и беру винтовку…»*       Шнайдер посмотрел на парня внимательней: в узких очень темных степных глазах дредастого не было ожидаемой похоти и дерьма, напротив, они поблёскивали весёлым дружественным огнём. « Пожалуй… этот не тронет птичку, слишком принципиальный, - с большой долей облегчения подумал он и перевёл взгляд на Змута. - А что насчет тебя, верзила?»       Ека хорошо знала отца: повисшая пауза была вызвана отнюдь не проникновенной декламацией стихотворных потоков Линдеманна, но беспочвенной и неуёмной ревностью Шнайдера. Она уже открыла рот, чтобы разрядить обстановку, но монгол вновь среагировал быстрей:       - Вы не беспокойтесь, - очень серьёзно сказал он, - к маленькой Еке мы относимся исключительно как к сестре. В данный жизненный период для нас со Змутом девушки – фактор раздражающий. Любые отношения постоянно выдёргивают тебя на поиск решений выдуманных женских проблем, - посетовал пятнадцатилетний философ, - отвлекают и эмоционально подтачивают. А нам необходимо бросить все силы на достижение заветной цели: добиться известности, исполняя свою музыку. Вы ведь понимаете? - Шнайдер промычал нечто невразумительное, подумав, что лично ему женщины никогда не мешали ни исполнять музыку, ни добиваться известности. Однако в ответ одобрительно кивнул, важно и солидно произнёс:       - А вот это правильный подход. Вам нужно много работать, если хотите состояться в творчестве и делать то, что нравится вам самим, а не выпускающему лэйблу, - краем глаза удовлетворенно заметил, что Змут смотрит ему в рот, согласно кивая. – Пожалуй, я смогу что-то сделать для вас, ребята. Но сначала мне нужно восстать из лежачего положения… - Ека, восторженно взвизгнув, крепко обняла отца, а Змут благодарно проговорил:       - О таком мы и думать не могли. Поэтому не готовились… Не знаем, что сказать и как выразить признательность, - он оглянулся на побледневшего от внезапного везения друга.       Беседу прервала группа дежурных врачей, и дети, возбужденные невиданными перспективами, спешно засобирались, чтобы на свежем воздухе дать выход эмоциям. Ека чмокнула отца в лоб и метнулась было к двери, однако Шнайдер придержал дочь, привлёк её к себе:       - Ека, я очень люблю тебя, - прошептал он. Девочка удивлённо нахмурилась:       - Я тоже люблю тебя… Пап, не волнуйся! Увидимся завтра, я позвоню! – она погладила его руку, смущённо поднесла её к губам, подмигнула и тут же скрылась за дверью.       - Благословенные ламы! Вот это профит, вот это удача! – мечтательно твердил Хаймиле самому себе. - Врождённое чувство порядочности не позволяло мне использовать дружбу в личных целях, но, похоже, Сиддхартха Гаутама услышал мою просьбу. Брат, - он хлопнул по плечу Змута, - мы с тобой раскачаем этот город. Покажем ему новую энергию чистой эмоции, дадим необходимую глюкозу их разуму…       - Наверное, здорово быть настолько убеждённым в своей исключительности, - пространно заметил Лекси, присоединившийся к друзьям на перекрестке Готхард штрассе и Арозер аллее, - неужели ты не понимаешь, что никакие связи не обеспечат тебе признания, если отсутствует талант. Поэтому! – он спешно поднял руки в примиряющем жесте, - не надейтесь ни на кого, совершенствуйтесь сами.       - Стараюсь, - буркнул себе под нос Змут, на ходу карябая что-то на чеке из супермаркета. - Ека, дай рифму на «коленом»…       - Пленом, - машинально ответила девочка, выудив телефон с пришедшим сообщением, остановилась.       - Прошу о последнем одолжении. Мне нужно увидеть тебя ещё хотя бы раз. Обещаю, что больше не потревожу. Р.       Ека спрятала телефон, нервно рассмеялась. Заглянула в неразборчивые письмена Змута, попыталась сосредоточиться на строчках об уставшем от жизни рыбаке – не смогла. Вспомнился Круспе, обнимавший её вместе с ворохом хрустящих школьных атласов: ты думаешь обо мне, тебя ко мне тянет. Не нужно себе сопротивляться. Я тебе не противен...       Не противен, нет. И, порой, тянет. Если бы только не было необходимости принимать судьбоносные бесповоротные решения, мы могли бы стать друзьями. У нас получилось бы решить выдуманные тобой или реально существующие кармические задачи: когда бы не нужно было так паскудно срываться с места. Когда бы ты не пытался целиком разрушить мою жизнь. Я не сержусь, не хочу расставаться врагами – на самом деле ты добрый и искренний с проницательными ласковыми глазами. Иногда мне кажется, я действительно знала тебя прежде, ведь откуда-то помню их цвет.       Да, хорошо. Я зайду. Зайду сказать, что прощаю тебя – давно простила, и у меня внутри нет ни капли злости или ненависти.       - Ека, куда мы, твою мать, идём?! – Хаймиле всплеснул длинными руками, остановился. - Это уже Виттенау, что ты здесь забыла, Шнайдер?       - Мы почти пришли, - она указала на крупный комплекс недавно отстроенного жилья за высокой кованой оградой, - мне нужно сюда, на восьмой этаж.       - На кой чёрт? – сердито буркнул Змут. – Что ты там потеряла?       - Необходимо отдать кое-что, - уклончиво ответила девочка и рассмеялась. - Спасибо, что довели. Только не ждите, ладно? – она махнула рукой и прошмыгнула в ворота за неповоротливым жильцом. Обернулась у входа в подъезд: друзья не сдвинулись с места, недоверчиво рассматривая дом на уровне нужного ей этажа. Ека вздохнула, благодарно улыбнулась. Так же медленно, как и в прошлый раз поднялась по лестнице, чуть помедлила в холле. Отчего-то болело сердце. Она пару раз глубоко вздохнула и позвонила.