Бесшумно пружина скользит, в механизме часов поломка - Время идёт обратно. Утро больше сюда не придёт, ничего мне отныне не страшно, Я улыбаюсь от счастья. Снег на моём лице не тает, я пускаю корни в почву, Меня не боятся птицы и звери, на мне прорастают травы. (О. Арефьева)
- У тебя никогда не будет девчонки! Слышите все, у косого никогда не будет нормальной девчонки! Ни одна баба на тебя не посмотрит, не согласится ни минуту с тобой ходить, ни неделю. Потому что ты говно, а не человек, Круспе, вот ей-богу! – крепыш Дирк махнул рукой и сплюнул себе под ноги. – Вставай уже, хуле валяться как подстреленный… Худощавый подросток не пошевелился. Лишь упрямо сжал тонкие губы, спрятал остроскулое лисье лицо, по-прежнему уставившись во влажную красную глину, в которой лежал. Смотреть на прихвостней мудака-бывшего приятеля? Подумаешь, он всего лишь отказался поджечь домишко рыбака Удо. Так ведь они ради шутки, поглазеть, а рыбак – дед хороший. Прошлой зимой приютил его, Цвена, на целых четыре дня, когда отчим особенно сильно буянил. Дебилы. - Вякать против всех не по-пацански, - шакалом поддакнул здоровяку хлипкий вертлявый Ганс, – уррод. Пошли, мужики, Дирк втащил ему, вот и пусть лежит, думает. Кровавые сгустки на одежде, длинных всклокоченных волосах. Багровый кровоподтёк на правой скуле алой коркой затянула глина. Мне уже двенадцать, до сих пор у меня не было настоящего товарища, не говоря уж о девушке. Ничего… Я знаю, что проживу долгую безбедную жизнь. Встану и отряхнусь, когда пойму, что моё время пришло. Я сам себе хозяин. Я знаю и чувствую… - Я чувствовал, что ты не оставишь меня, Ека, - Круспе улыбался, но губы его мелко подрагивали, а глаза, всегда внимательные и чуткие, отрешённо изучали стену за её спиной. - Я никогда не сомневался в твоей интуиции, - ещё более безучастно произнес он, по обыкновению помогая ей раздеться. Девочка нахмурилась, почуяв уже знакомый стылый холод в пояснице. «Я ведь зря пришла, - обреченно подумала она, смиряясь с собственными неосмотрительностью и глупостью, - ну хоть попробую. Ули говорила, что психолог из меня никудышный. Ну поглядим». - Ты хотел увидеться? – Ека хмыкнула нарочито весело и вежливо опустилась на край узкой тахты. – Я не хотела идти. Но потом подумала… Я и прежде думала об этом. Рихард, - позвала она мужчину, казалось, целиком поглощённого разглаживанием складок настенного гобелена, - мне кажется, тебе очень одиноко. У вас большая семья, такие… - Ека запнулась, подбирая подходящую метафору, - разномастные родственники. Как кусочки стекла в калейдоскопе, и всё же… Ты почему-то не можешь рассказать им всего, что с тобой твори… - Всё верно, - медленно протянул Круспе, поднял на неё будто затянувшиеся озёрной ряской глаза, - правда, я не нуждаюсь в слушателях, Ека. Мы в нашем степенном возрасте мало в чём нуждаемся по-настоящему, - он усмехнулся и пожал плечами. – Разумеется, полагаю, твой авторитетный отец информирует тебя иначе. Ну а что ему остаётся? Он должен говорить, что ему жизненно необходимы, к примеру, твои губки и язычок, потому что по-другому юное существо не удержать. - Давай оставим в покое мой рот, - улыбнулась она максимально дружелюбно. - Я пришла сказать, что мы можем остаться хорошими друзьями. Надо попробовать вместе решить задачи, о которых ты говорил… - речь, начавшаяся высокой задорной нотой, оборвалась. В пустой, ставшей отчего-то почти необъятной гостиной повисла удручающая тишина. Круспе медленно встал, неторопливо приблизился ко вмиг сдувшейся девочке. Легко поднял за плечи, поставил перед собой, словно нерадивого ученика. - Благодарю. Ты крайне участлива, Ека, - ядовито произнёс Рихард, неприятно массируя шею девочки и пробираясь к её затылку, - удивительная сердечность не позволила тебе просто вычеркнуть рефлексирующего долбоёба из своей неправильной, но вполне комфортной жизни отцовской подстилки. Что ж, я чрезвычайно признателен тебе, дитя моё… Не дёргайся! – внезапно рявкнул он на побледневшую от негодования и попытавшуюся освободиться Еку. – Слушай сюда: я чертовски выбился из сил! Чертовски устал от бесконечных повторений. Не имею понятия, к какому обращению приучил тебя Шнайдер, но если для тебя эффективней силовая практика, изволь! – в следующий момент потолок перед глазами девочки дёрнулся, левую щёку рвануло жгучим пульсирующим ударом. Ека удивлённо распахнула глаза, всматриваясь в стремительно густеющую пелену перед глазами, раскоординированно махнула ладонью, словно б протирая запотевшее стекло, и провалилась в черноту. Я ухожу на тенистое дно. Из-под толщи воды вижу наступающие сумерки с остро поблескивающими зрачками первых звёзд. Я слышу тихие толчки речного прилива, я с широко раскрытыми глазами качаюсь в гладкой шелковистой воде на неизмеримой неизбывной глубине. Я не думаю, не чувствую и не смею. Я вижу только ветви надо мной, уходящие в опускающуюся темноту. Внутри пусто и тепло… - Как ты, девочка? Ека порывисто и легко выдохнула, не открывая глаз, подалась навстречу голосу, протянула руки для объятия. Уютная вибрация находящегося рядом тела обрадовала её до почти младенческой радости. Рихард поражённо, не веря, прижал к себе угловатого подростка: - Всё в порядке? Тебе хорошо? – настойчиво переспросил он. Ека кивнула, прильнув крепче, медленными острожными глотками вдыхая его пряный сухой запах, начинающийся у кромки волос. - Здесь пахнет травой, - вздохнула она и счастливо рассмеялась, - будто мы стоим среди лугового покоса в жаркий день. Так тепло, так замечательно тепло здесь, что не верится… *** Круспе отстранил от себя девочку, пристально вгляделся в порозовевшее лицо, однако увидел лишь спокойный обволакивающий взгляд, от которого не тянуло ни помешательством, ни потерей ориентации: - Ека, это невероятно, но… ты что-то вспомнила? – с разгорающимся восторгом спросил он. – Неужели я, уже не надеясь, попал в цель? - Запах… - Ека шумно выдохнула, откинулась назад на его руках, - сейчас повсюду меня этот запах. Сухая дымчато-пыльная трава и ветер-суховей. Разве ты не чувствуешь? Хочется просто замереть, чтобы он поднял тебя в воздух и… Отчётливое видение оборвали губы Рихарда, он привычно напористо завладел её ртом, с явственным наслаждением смакуя момент несопротивления и рефлексии. Ека внезапно почувствовала опускающееся на неё расслабление – оно нисходило мощными толчками-кровотоками, с каждым из которых её тело наливалось блаженным весом созревших колосьев золотистой пшеницы, молочного рисового зерна. Эта тяжесть клонила к земле, девочке до мучительной неги захотелось лечь, расправить затекшие конечности – и когда её спина коснулась шероховатой обивки тахты, та показалась ей кожей тёплого приветливого зверя, впитавшего в себя солнце. Рихард, растревоженный внезапной податливостью маленькой любовницы, не сразу вошёл в ритм её спокойного лёгкого дыхания. Боясь спугнуть благосклонную удачу, судорожно расстёгивал пуговицы закрытого екиного платьица и понимал, что пальцы превратились в нечувствительные деревянные бруски. Однако Ека нежилась под его прикосновениями, как радостное скучавшее по ласкам хозяина животное, вовсе не думая содрогаться от отвращения или брезгливости. … Неподалёку, всего в нескольких милях, жгут поздние костры, а, может, растапливают печи для прохладной августовской ночи. Но нас всё еще окружает душистый летний вечер, когда солнце садится медленно и тяжеловесно, оставляя после себя след густого марева. Кажется, сам воздух пропитан созревшими ягодами, раскрывшимися травами – это аромат смородины, болиголова и чабреца. Я иду к тебе, окутанный запахом костров, приготовленного ужина, утреннего тумана. Я одет в плащ из дыма, в серый плащ моей памяти… Его прикосновения больше не кусали; Ека видела, что постепенно, поцелуй за поцелуем, спускаясь к её подрагивающему животу, Рихард входит в тот же транс, что и она сама. Уже совсем размеренными мягкими движениями он освободил девочку от плотных колготок и белья, широко развёл её ноги и плотно прижался к горячему, дохнувшему исподним зноем влагалищу. - Ека, - пробормотал Рихард глухо, так, что его голос распахал её внутренней вибрацией, - запомни эти минуты, навсегда их запомни. Сейчас мы с тобой – средоточие и единое ядро. Это и есть соединение, к которому я так долго вёл тебя… Его язык плашмя лёг на гладкие, мягко-атласные складки, тут же вжался в них глубже, будто раздвигая влажный мелкий песок. Ека подалась навстречу, привычно взглянула на себя сверху. «Это я? Это действительно я?» - выдохнуло сознание, поражённо наблюдая за движениями её собственных неловких рук. Вот влажные волосы Круспе пропускают сквозь себя её тонкие очень белые пальцы, а те крепко, настойчиво, почти жадно вцепляются в них, направляют движения. Рихард, крепко держащий маленькие бёдра, вылизывал девочку сильными широкими мазками, стараясь максимально впитать выделяющуюся смазку, собрать её, собрать больше. Член, болезненно упирающий в тугую кожаную гладь тахты, причинял ему почти немыслимую боль, но Круспе с мазохистским наслаждением лишь сильнее вдавливал его в уже нагретую липкую поверхность, глухо и тяжело дыша. Почти в забытьи высасывал он соки маленькой податливой Еки, когда та жалобно и будто испуганно прошептала вдруг: - Пожалуйста… ну пожалуйста… Тотчас в его мозг ударило мстительное: неужели? Просишь? Сама. Он мгновенно оказался у её порозовевшего лица с очень сухими побелевшими от напряжения губами и с плохо сдерживаемым желанием выдохнул: - Что, цветочек? О чём просишь меня? - Я умоляю, пожалуйста…ты понимаешь ведь… - Нет, милая, нужно, чтобы ты сказала. Я хочу, чтоб ты сказала, - перед глазами заплясали огненно-алые колючие огоньки, Круспе крепко зажмурился, будто перед долгожданным глотком, и сквозь глухую пелену услышал: - Я вспомнила… вспомнила тебя. И люблю… Ну пожалуйста… выеби меня, не мучай больше… Имманентное удовлетворение плотным грузом вошло в мозг прежде физического, он приподнялся на подрагивающих коленях, опустился в раскрытую тягучую Еку. Задвигался по рваной синусоиде, вдалбливаясь в неё, как настойчивое судно разбивает мягкую волну. Уже через минуту головка заторкала сильной интенсивной болью, Рихард заторопился, почувствовав бешеные толчки крови, концентрирующиеся у почти свинцовых яиц. Ека зажмурилась, крепко обхватила коленями его бёдра… …Ну вот, теперь всё позади. Теперь всё непременно будет хорошо, он сможет успокоиться, сможет безоблачно радоваться своим новым победам, не выискивать в них больше камни и песок. Я выполнила свою задачу, смогла вспомнить его, смогла получить от этого радость. И если есть, за что прощать – я ведь прощаю. Теперь всё позади, над нами только ветви и небо… От стука в дверь вздрогнули оба.Я украдена этой ночью, я пускаю корни в почву, На мне прорастают травы, я уже не хочу обратно. Меня не боятся птицы, я улыбаюсь от счастья.
Theodor Bastard – Aion Theodor Bastard – Vetvi sleepwalking music & veell – headache Theodor Bastard – Salameika Wardruna – IngwaR