Брошена любовь, Сожжены мосты... Зачем нужна была мне жизнь, Когда не рядом ты. Но время лечит, Все прошло, И слез не мало утекло. Тебе на зло, Я буду жить тебе на зло! Глория Гейнор
Пабло Бустаманте сидел на небольшой террасе своего дома. Именно этот райский уголок был лучшим достоинством их с Морой скромного жилища. Это ей он радовался больше всего, когда переехал сюда. Здесь был другой мир, в котором голубоглазый блондин в очередной раз отпускал себя. Сегодняшний день не был похож на все остальные. Сегодня, там — слева, где сердце, пекло больше, чем обычно. Просто потому, что он знал, как трудно обрести и, как легко разбить. Тишина насмехались над ним, швыряя в спину копья упреков и обвинений. Он в сотый раз за последние несколько дней спрашивал у неба, кто виноват. Что стало причиной того, что мир ему запрещал слышать себя, видеть свое сердце, и снова умирать. Теперь он не жил. Марисса словами вылила на него яд и своей жестокостью смыла адское искупление. Сейчас душа рвалась разреветься вслух. Он отдавал себе отчет в том, что небо видит, как трудно осознать, что все, о чем мечталось годами, сгорело в нескольких репликах. Было дико и невыносимо. И некуда было спрятаться. Не было ни единого пространства, где бы не существовали напоминания о том, что «завтра» не существует. Пабло Бустаманте, наверняка, понимал, что люди ко всему привыкают. Он помнил, что время не лечит, а только притупляет верхний слой боли, делая ее привычной, а временами, даже необходимой. Как просто. Как нелегко. В руках сжимал такие родные вырезки из журналов, которые собирал годами. Здесь, среди них, помещалась вечность, и сейчас она шептала, что уже никогда его душе не будет хорошо. Теперь каждая улыбка известной актрисы становилась чужой. Пабло механически бросил все газетные и журнальные статьи в небольшое металлическое ведро и, не задумываясь, разжег огонь. Кучка глянца вспыхнула пламенем, и через пол минуты от пластмассовых улыбок не осталось ни следа. Марисса Пиа Андраде… Он выдумал ее и в нее верил! Но сегодня рядом с ним стояла Правда, заставляя мир встать на колени. И только за этих длинных пол минуты он осознал, насколько был прав, когда запретил себе желать, мечтать и ждать. Ночь настойчиво стучала в мир, где всегда была желанной гостьей. Она за три года стала для бывшего супермена настоящим другом, пряча все тайны его сердца от посторонних глаз. Только сегодня Пабло успел заметить, что настала ночь, в которой все было по-другому: не та зимняя осень, не тот зимний дождь, не тот теплый ветер и больше не та любовь. Оставался последний шаг, который отделял блондина от новой жизни. Жизнь, в которой больше не будет места для кровоточащих ран, раздраженного бессилия и крылатых желаний. Жизнь, где больше никогда не найдется места для Мариссы Пиа Андраде. Образ, который был для него святым, сегодня отправился в ад. Навсегда. Блондин смял загадочное письмо, что стало его личной каторгой. Письмо, в каком девушка его мечты несколько лет назад не написала свое «не люблю». Письмо, которое его грело и одновременно пытало в течение трех последних лет. Пабло все делал механически, без эмоций: бросил клубок бумаги в ведро, зажег спичку, отвернулся в противоположную сторону. Бустаманте боялся случайно прочитать какое-то слово, боялся, что не сможет. Боялся, что ему помешают дождь или ветер. Боялся, что снова подарит себе надежду. Десять секунд, ценою в жизнь, и теперь все будет по другому. Вот только сейчас на душе паршиво. Сердцу не легче. Боль не стихает. Надо, хоть что-то спасти от себя прежнего. Развернулся на сто восемьдесят градусов, обжег огнем ладонь, но было поздно. Слишком поздно. Потому что Пабло понимал, что с пеплом от письма вычеркнул Мариссу из жизни, а «завтра» так и не постучится в открытое окно его души. Он сам превратил все надежды в дым. Сквозь прозрачную занавеску на него смотрели глаза предателя. Боль руками касалась его плеч, заставляя вздрогнуть. Ладони в боли, словно изо льда. И этот лед не тает. Сегодня боль поседела и Пабло не мог ее узнать среди сотен других болей в его болезненном сердце. Что-то в ней было не то. Какой-то особый взгляд пронизывал внутренний мир насквозь. Она молча еще раз подошла, отвергла покрывало сомнений, и посмела закутать в свои объятия. От нее невозможно отвязаться. Она его карма. Судьба. Второе я. Жестокая реальность. Она его все. И кроме нее в его жизни больше не было ценностей. Просто сегодня все было не так… Жизнь, в которой бурлил океан бессилие, моря невыплаканных слез и горы тоски, не дарила надежд. Даже сейчас они не затухали. Вот только голубые глаза тускнели, становясь практически серыми и бесцветными. Мариссу Пиа Андраде по кускам вырывал из сердца, но почему-то убрать без следов не мог. Сожженное прошлое в ведре не излечивало раны, оно измывалось над ним, высасывая остатки эмоций. Как будто смеялось и от этого становилось еще хуже. Недружелюбные небеса кричали грозой, которой вот-вот должны расплакаться и стереть все, что было в душе Пабло. Небеса не успели… Мора Бустаманте было одной из тех женщин, которые всегда сердцем чувствовали, когда надо появиться и нарушить все планы. Она, как никто другой, умела одним стуком каблуков разогнать тишину, убить одиночество и заставить проснуться. Однако то, что увидела сеньора Бустаманте, привело женщину в шок. Ее сын сидел под дождем, дрожа смотрел куда-то вдаль, не реагируя, и, даже не моргая. Мора рванула к нему и, не раздумывая над скоростью и точностью своих движений, толкнула коляску в комнату, наглухо закрывая двери на террасу. Она не решалась на него посмотреть. Обернулась спиной, глотая изменчивые слезы, мыслями посчитала до тридцати и готовилась к поединку. Без оружия, без шлема, без бронежилета, только со своим большим материнским сердцем и безграничной любовью. Ноль реакции со стороны Пабло на действия матери, пошатнули женщину. Словно его тело находилось здесь, а душа уже далеко. Пустой взгляд, безразличный. С кончиков ресниц, по щекам спадали капли дождя, будто слезы. Мора встряхнул сына, даже рукой ударила по лицу. В ответ ничего. Ничего. Совсем ничего. Она повернула его голову к себе, взяла лицо в руки и заставила встретиться со своим взглядом. — Пабло, — мать взволнованно бегала глазами по его бледному лицу. Наконец он дважды моргнул, только смотрел без эмоций. Мора глотнула ком, что образовался в горле и надеждой убила его острую, как лезвие, боль. Одной улыбкой. Просто потому, что перед этой женщиной он не имел права быть слабым. — Все хорошо, — едва выдавил Пабло из себя, сжимая кулаки и пытаясь поверить в сказанное. Мора Бустаманте снова не имела права расплакаться. Она давно забрала у себя это право, которое, казалось, было у всех женщин мира, кроме нее. Но сейчас, в этот момент, нельзя, ни при каких обстоятельствах. Вместо слез появлялись улыбки, нежные прикосновения рук к щекам своего сына. Разорванные мечты зашивались нитками неравной борьбы. Она должна решиться на этот разговор. Хватит! — Пабло, я знаю, что ты не хочешь говорить. Ты несколько дней меня избегаешь, идешь из дома, как только я переступаю порог. У тебя появляются неотложные дела, как только я говорю в трубке «Алло, ты где?». Я делаю вид, что все хорошо, а ты притворяешься, что веришь в мою веру, внушая всем, что все в порядке. Может, хватит? Может, хватит пытать себя, меня, наш покой и сон. Пабло, а, может, уже хватит?! Молчание в ответ не давали однозначных ответов. Бывшему супермену было очень трудно. Стыдно за то, что он снова стал причиной ее седых висков. Больно, потому, что она так упорно и настойчиво в него верила, а он ее снова подвел. Страшно, потому что она не уставала бороться, а он давно сломался. Пабло знал, сколько часов его мать спит в сутки, чтобы подзаработать на очередном переводе. Он догадывался, сколько ей пришлось преодолеть, прибегая к всем возможным подработкам. И он понимал, что она никогда не сдастся. И вот это было самым разрушительным. Вот это его карало за всех и все, сейчас перед глазами очень сильной женщины. Пабло попытался поднять все остатки сына, которого заслуживала Мора, и улыбнулся. Вяло, но очень искренне. Губами коснулся нежной женской руки и захотел сделать ее очень счастливой. Глаза в глаза, на расстоянии в несколько сантиметров безграничной любви. Молча обещал себе больше не сдаваться. Знал, что не выполнит, но сейчас не имел права наносить новые раны ее огромному материнскому сердцу. — Мама, все будет хорошо. Слышишь, все будет хорошо, — уверял самого себя Пабло. — Ты мне веришь? — Конечно. А как иначе? — удивлялась Мора. Как долго она ждала этого момента! Несколько минутное молчание повисло в комнате. Кажется, что все было налажено, но тяжелые флюиды напряженной атмосферы давали о себе знать. — Знаешь, я в детстве всегда мечтал быть похожим на тебя, — блондин пытался загладить вину, говоря о приятном. — Ты всегда видела мир только в светлых оттенках. — Не дай Бог, — рассмеялась Мора. — Чтобы мой сын был таким болтливым как я. Я этого не переживу, — своими отмазками она хитроумно воровала еще одну улыбку своего сына. — Ну не надо на себя наговаривать. Ты никогда не была разговорчивой. — Кто знает, Пабло, кто знает, — загадочно подмигнула мать. — Ты лучшая! Чтобы ты не говорила. И как сын лучшей в мире мамы, не буду с ней спорить. Покормишь? Я проголодался. — Вон как?! — Конечно. Кстати, лучшие матери никогда не оставляют своих сыновей без ужина, даже если они такие бестолковые как я. — Смотри, как заговорил. Вот сомневаюсь, что еще где-то такие сынишки есть. Руки мыть. И переодеться. Промок до нитки, — приказным тоном сообщила Мора. — Я за пять минут управлюсь! — пообещал Пабло, Сегодня в этом доме будет дружеский семейный ужин и, наконец, спокойный сон. Не будет пустых разговоров, рядовых дискуссий, нивелированных мечтаний или желаний. Сегодня здесь уютно и по-особому тепло. Так хорошо иметь возле себя верное надежное плечо. Так хорошо знать, что есть кто-то, кто понимает тебя без слов.***
Сегодня четвертый день новой жизни Пабло Бустаманте без упоминаний и мыслей о Мариссе Пиа Андраде. Все зажило и исчезло, иногда врезалось в память куском воспоминания и сразу меркло. Блондин прекратил жалеть о том, что тогда пошел в квартиру Мариссы, что понял свое место в ее жизни, что сжег все журналы и письмо, — единую нить с прошлым. Вот только перестал смотреть телевидение, десятой дорогой обходил киоски со свежими выпусками глянцевых изданий, даже радио не включал, боясь среди многочисленных хит-парадов услышать какую-то ею выдуманную песню о любви. Все хорошо и он сам начал в это верить. Мора Бустаманте вернулась сегодня на несколько часов быстрее, чем немало удивила сына. Ее яркая улыбка предусматривала хорошие новости и Пабло уже настроился услышать благую весть с ее новой работы. Мора заметно волновалась, поставила пакеты с едой и несколько минут упустила напрасно время, не зная, как начать разговор. Блондин терпеливо наблюдал за непонятным молчанием матери. Сеньора Бустаманте присела на диван, перебирая пальцами, как школьница перед экзаменом. Мысли терялись. Слова разбрасывались в тех же утерянных мыслях, не умея строить содержательные предложения. — Пабло … — Я внимательно слушаю. — Понимаешь, ты только не злись, — блондин заметно занервничал, догадываясь о содержании предстоящего разговора. Все попытки матери поговорить на эту тему начинались из коренных фраз «Ты только не злись» или «Пойми, в конце концов». Сколько раз он запрещал поднимать обсуждения в их доме этого вопроса, но новые попытки Моры Бустаманте давали понять, что единственный повод всех ссор мамы и сына нельзя просто так выставить на улицу. Примерно раз в две недели брюнетка делала очередные попытки. — Знаю, знаю… Но ты меня выслушаешь, — более уверенно начала сеньора. — Я здесь недавно случайно столкнулась с врачом Оливаресом… Ты должен его помнить. Он с той частной клиники, в которой… — Я помню, — резко прервал мать мрачный Пабло, демонстрируя что эта тема ему не интересна. — Ты только послушай, — Мора упрямо делала вид, что не заметила изменений в настроении сына. — У них появилась новая программа, согласно которой курс лечения нам будет стоить в шесть раз дешевле. Представляешь, один американский миллиардер заинтересовался опытами, которые проводит клиника в области разработки новой вакцины. Так вот, этот миллиардер спонсирует не только затраты на исследования, а готов частично оплачивать лечение тем пациентам, которые находятся на лечении в клинике в течение длительного времени. — Я не пациент клиники. Ты знаешь, — бесился Пабло. — Но ты можешь им стать. Врач Оливарес предложил тебе оформиться в больницу, пока есть возможность. Мы лечились в течение длительного периода после операций, соответственно, если мы оформимся сейчас, то нам будет легче попасть под программу. Рикардо Оливарес поможет нам это устроить. — Меня не интересует никакой список. И, вообще, мы, кажется, с тобой договорились не вспоминать больше эту тему. — Но, Пабло. Сумма, которую нам останется оплатить, вполне реальная. — Хватит. Я сказал нет. — Ты можешь просто попробовать. Ты же ничего не потеряешь. Если все получится, то где-то через полгода после операции и реабилитации ты сможешь пробовать вставать. — А если не получится? А что будет, если не получится? — повышенным тоном спросил блондин, разъезжая по комнате. — Ты думала о том, что будет, если не получится?! Мора молчала. В ее мыслях было тысячу аргументов против Пабло. Сотни возражений и десятки «за» идею лечения. Все было заготовлено в сознании заранее. Все продумано. Все проанализировано. Но именно сейчас не хватило слов. Просто потому, что в глазах своего сына она в очередной раз не видела борьбы, желаний рисковать, стремлений жить и бороться с самим собой. Просто потому, что именно в эту минуту Бустаманте должен был наедине с собой вытерпеть неохоту матери мириться с его инвалидной коляской. Все логично и ожидаемо. Сын упорно прятался в ракушку. Закрылся за семью замками. Без слов взял куртку, телефон и, даже не взглянув на мать, выехал на улицу. Мора уныло опустилась на диван. Завтра в ее жизни будет новый день, в котором она не позволит своему сыну делать новые ошибки. Он обязательно будет. Осталось только пережить вечер и ночь. И не сойти с ума от этой борьбы.***
Вечерние сумерки окутывали уставшее город. Грохот инвалидной коляске катился по пространным улицам набережной Ла-Платы. Пабло Бустаманте забыл все обещания самому себе не приходить на это место. Четыре дня он жил без мечтаний о Мариссе Пиа Андраде. Четыре дня упорно избегал всех уголков Буэнос-Айреса, которые бы напоминали ему о ее присутствии. Четыре дня без нее… Хотя нет, три дня, девятнадцать часов и двадцать три минуты … Бросался с головой в омут, искал причины не возвращаться домой, чтоб окончательно не поссориться с Морой. Пабло чувствовал, что совершает ошибку, но отступить не мог. Просто не мог. Только потому, что оссознавал, что если наступит очередное разочарование, это будет на много ужаснее, чем раскаяние. Он отбрасывал в сторону все доводы рассудка и следовал своему упорству. Голова кружилась от собственных смелости и безрассудности. Назад дороги в больницу не было, да туда и не хотелось, там не было причин бороться из самим собой. Сейчас блондин злился на весь мир с таким запалом, что, казалось, что через миг он распадется на части, рассыпется на тысячи осколков. Где-то на периферии сознания ещё появлялись яркие вспышки надежд, но через них Пабло старательно переступал. Сейчас нельзя было сомневаться или бояться, нужно было чувствовать то, что никогда не станет действительностью. Нырял в омут необузданных чувств и тут же ощущал, как тревожно колотится сердце. Приходилось мысленно уговаривать себя, чтобы не отодвинуться, испугавшись собственного бессилия. Когда-то его уничтожили собственные мечты. Сейчас упорство матери умножало эмоции, которые напоминали о собственной вине. Шел на место воспоминаний… Мысленно обещал себе, что еще чуть-чуть, еще несколько секунд и вернется… Ведь он уже три дня, девятнадцать часов и двадцать сем минут живет без вселенной с рыжими волосами и невероятными шоколадными глазами. Тридцать, двадцать, десять… Старательно считал, растягивая слова, вспоминал детские поговорки про половинки, четверти, ниточки… Искал себе оправданий и находил. Ведь только здесь такая особенная луна и большие голубые волны. Он идет туда, не потому, что это место его примирения с Мариссой после скандала с отцом на четвертом курсе. Пабло Бустаманте любит это место потому, что здесь ему хорошо. Вот и все причины… Только тут можно остановить мир, все невыносимее и невероятнее. Раз и навсегда. Холод от волн залива приближался, блондин еще раз замедлил и вдруг понял, что просто не может остановиться, что уже упустил этот момент. Желание вернуться в свою боль было настолько велико, что темнело в глазах. Парень уверенно прорвался к берегу, вдыхая аромат соленого воздуха. Казалось, что все в один миг стало просто, если бы не бурной плеск воды поблизости. Кто-то нарушал его личное пространство, территорию, свободную от посягательств любых незваных империй. Это раздражало. Вдруг сумерки рассеялись, плеск воды гармонично перешел в обычные вечерние волны, в нескольких метрах от Пабло Бустаманте женская фигура вытиралась полотенцем. До боли знакомый силуэт врезался в память в один миг. Три дня, девятнадцать часов и тридцать восемь минут в секунду стерлись. Без сомнения, это была она. А где еще можно найти такую сумасшедшую, которая будет купаться позднего вечера посреди ранней зимы, хотя и погода упорно предвещала осень. Бустаманте не знал куда деться. Бежать было нелепо, приближаться бессмысленно. Этого не должно было случиться. Этой встречи не должно было быть. Их пути должны идти параллельно. Ведь Пабло уже и вспоминать перестал об знаменитой венесуэльской актрисе. Четыре дня… Только иногда, только наедине с собой… Да и то эти мысли стали чем-то вроде его собственной фантазии. Словно он ее себе придумал, а на самом деле никогда не видел, не разговаривал, не знал, не чувствовал. Это были воспоминания о любимом фильме, герои которого трогают до слёз, а их чувства неуловимо переплетаются с его собственными чувствами… Такое ведь редко бывает… Вот и все… Мокрая фигура уверенно приближалась к нему, активно по дороге вытирая волосы. — Какие люди?! Не верю своим глазам, — дерзкий тон Мариссы заставил проснуться. — Ты купаться тоже пришел? — Не делай из себя идиотку. Признайся, ты меня преследуешь? Ты решила еще раз напомнить о себе? Андраде промолчала. Замедлила темп вытирания волос, хитро пронизывала взглядом блондина и как бы невзначай демонстрировала все прелести своего обнаженного тела. Холодные капли стекали по линии декольте, оставляя на память мелкие пузырьки замерзшей гусиной кожи. Идеальный образ не угасал. Пабло отвел взгляд в сторону. Он хотел, чтоб Марисса ушла. А когда понял, что она не отступит, у него под ногами земля разверзлась, и он начал стремительно падать в пропасть. И до сих пор продолжает. Все ниже и ниже. — Андраде, ты думаешь, что я дурак. Ты же плавать не умеешь. Долго меня подстерегала? — недружелюбный тон Бустаманте сорвал последнюю улыбку красавицы. — Не лсти себе. Я живу недалеко, сам прекрасно знаешь где. А плавать я умею. Думаешь, что себе самооценку повысишь за счет меня? — Нет, за счет такой проститутки, как ты можно разве что опуститься. Чего ты добиваешься? Кажется, инвалиды не в в твоем вкусе. Как ты там говорила. А, вспомнил «мне нужен мужчина, с которым у меня будет все: семья, дети, слава и полноценный секс». Тем не менее, ты не впервые бродишь по тем местам, где хожу я. Марисса Пиа Андраде не обиделась. Напротив, демонстрировала дерзкую уверенность, без капли стыда переодеваясь перед блондином. Пабло нервно сглотнул ком, когда девушка, словно его не замечая, сняла купальник и швырнула его под ноги блондина. Окуталась полотенцем, взяла в одну руку свитер и джинсы, а в другую кроссовки. Постояла две минуты молча, изучая мимику Пабло, подошла ближе, наклонилась над коляской и прошептала прямо в губы: — Ты прав. Ты абсолютно прав. Мне нужен мужчина. Мужчина, который не будет меня пожирать глазами как ты. Мужчина, который точно знает, что надо делать, когда при нем переодевается женщина. Спокойной ночи, Пабло. Надеюсь, я тебе не буду сниться. Купальник тебе в качестве сувенира. Актриса медленной босой походкой отходила от берега, не оглядываясь назад. Она точно знала, что Пабло Бустаманте по миллиметрам смотрит ей вслед, изучает каждое ее движение. Возможно, на секунду отведет взгляд, но опять вернется назад. Холод пронизывал тело насквозь, отдельные его слова врезались в сознание и наносили неописуемую боль. Она просто шла. Медленными шагами, сквозь осеннюю зиму, зная, что рано или поздно его победит. Не для того, чтобы сломать, а для того, чтобы открыть второе дыхание. Для того, чтобы он встал на ноги. Встретил девушку, которая точно будет достойная его любви и был счастлив. Только тогда Марисса Пиа Андраде зачислит себе победу. Считала шаги, опасалась споткнуться. Ужасно боялась выдать свои истинные эмоции и так правдоподобно играла равнодушие. Сегодня она не оглянется. Сегодня она не сдастся… Для Пабло Бусаманте наступил момент, когда надо делать выбор. Либо он смело делает шаг вперед и переступает через все условности, гордость, боль, падения, либо придется сломаться и поставить точку раз и навсегда. В первом случае — получит себя, борьбу, надежду, новые падения… А во втором — станет отскакивать от мечты каждый раз, как только к ней приблизится, сжимать зубы и терпеть, не позволяя себе даже посмотреть на нее лишний раз, а потом еще и проклинать себя за трусость. Есть из чего выбирать, ничего не скажешь! Сейчас ему надо либо идти дальше, либо вернуться назад. Назад пути не было, и на месте не стоялось. Захотелось перемен! Захотелось вот так искупаться в Ла-Плате и когда-то подать Мариссе Пиа Андраде полотенце. Вот и все мечты. Пабло вытащил из куртки мобильный, дрожащими пальцами набрал номер телефона и с нетерпением терпел долгие гудки. Хотелось не терять ни минуты. Смятенное «алло» в трубке открыло второе дыхание. — Мама! Мама, ты слышишь? Ты говорила сегодня о предложении врача Оливареса. Я не опаздаю, если мы завтра обратимся в клинику. Мама, я успею? Как думаешь? Поможешь мне собрать вещи? Пабло не дал опомниться Море. Его устраивал ее ответ. Выключил связь, положил телефон в карман. Руками провел по лицу. Слова Мариссы бросили ему в глаза правду, словно песок. С ее дерзостью он дошел к… Нет, не к раю, а до предела. Боль стала белее побелевших лиц нареканий. Непокорная совесть споткнулась о реальность. И он понял. Наконец он понял. Боялся этого нового состояния, как ребенок. Выщербленные края признаний кололи венчики рук, возвышенных к ресницам. Потому что рядом, в мертвой неземной тишине стояла Правда бесстыдно гола. И только сегодня он увидел, какие в Правды глаза. Все просто. Время пришло … — Я буду жить тебе на зло! Я буду жить тебе на зло. Я буду жить!!!