Исцеленные любовью

«Со временем боль стает хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности – так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то — вот она, моя боль, — уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки…» Харуки Мураками «Танцуй, танцуй, танцуй»

Ночными дождевыми улицами Буэнос-Айреса на большой скорости мчалась красная тойота, за рулем которой Марисса Пиа Андраде в сотый раз за сутки прокручивала картинки сегодняшнего дня. Дыханием на стекле, рисунками слез и рваных мокрых линий нервно чертила несказанные слова. Это была неудачная попытка забыть или вспомнить прикосновения боли. Холодное жало иллюзий в момент заставило ныть истерзанную мечтами душу. В глазах оставались следы от слез, руки крепко сжимали руль и только на дне сердца пустота наказывала за события трехлетней давности. Венесуэльская актриса упорно не желала возвращаться домой. Уже два года подряд единственным любимым занятием Мариссы было мчаться на бешеной скорости по улицам уставшего города. Два года Каракас грел своей режиссурой ночных улиц, сегодня Буэнос-Айрес не дарил ни капли удовольствия. Тени очень важного, однако такого болезненного образа раз за разом касались кончиков ресниц. Закуталось небо в воспоминания, содержание которых упорно молчало. Марисса наконец решилась остановиться у дома, где находилась ее квартира. Медленно, как будто в неизвестности, пешком поднялась на нужный этаж, сняла ненавистные туфли и включила автоответчик. Пятнадцать сообщений от Мии, сорок два от Сони, восемь нервных нареканий от менеджера и даже один сдержанный комментарий от Франко Колуччи. Рыжая бестия взглянула на часы, которые показывали далеко за четыре утра, включила мобильный и набрала номер сестры. — Слушаю, — на другом конце провода послышался сонный голос. — Мия, это я. Прости, в телефоне батарея села, а на квартире меня не было. — Марисса, у тебя есть совесть? Ты два дня не даешь ничего о себе знать. Соня уже в полицию хотела звонить. Я тебя полдня ждала у подъезда твоего дома. Даже Франко помогал тебя разыскивать. Просто позвонить и сказать, что с тобой все в порядке — неужели так трудно? Просто позвонить … — Я знаю. Мне надо было побыть одной. Правда телефон сел, я сразу же набрала тебе, прости, что разбудила, — пыталась оправдаться бестия. — Хорошо, ссориться не будем. Тебя еще некий Диего разыскивал. Говорил, что у тебя должна быть важна пресс-конференция, а он не может с тобой связаться, чтобы назначить время. — Это мой менеджер. Я знаю. Я пока не готова улыбаться на камеры и говорить, как я рада всех видеть. Скажи, что возникли чрезвычайные обстоятельства, я появлюсь на премьеру, а пресс конференцию можно устроить после нее. Я надеюсь, ты ему не сказала, где я живу? — Нет. Он требовал твой адрес, но я ничего говорить не стала. — Молодец, Мия, — впервые за день Марисса заговорила радостным голосом. — Наконец у тебя появились извилины! Обожаю тебя. — Марисса, ты и дальше будешь прятаться? — Поинтересовалась Колуччи. — Мия, не дави на меня. Ты же знаешь, что мне нелегко. Мне нужно адаптироваться. — А Сони или Франко легко? — Не понимала блондинка. — Они прервали поездку, чтобы быстрее тебя увидеть. А ты даже им не позвонила. — Я позвоню им завтра, обещаю, — сквозь сопротивление самой себе произнесла рыжая девушка. — Сестричка, можно один вопрос? Я не решаюсь спросить. — Давай, — сухо ответила Мари, догадываясь о содержании вопроса. — Ты Пабло видела? .. Просто с тех пор, как ты взяла у меня его адрес, ты словно сквозь землю провалилась. Может причина в этом. — Видела. — И? .. — Я не решилась к нему подойти. — Так и думала. Скажи правду, ты на самом деле закрылась в квартире и занималась самобичеванием? Я могла составить компанию. — Нет. Я не смогла к нему подойти, просто не смогла, — дрожащим надрывным голосом начала оправдываться девушка. — Я решала некоторые дела, изучала дороги родного города, в конце концов я имею право на одиночество. — Что значит «изучала дороги родного города». Ты их забыла? Или связалась с какими-то бомжами, — неудачно шутила Колуччи. — Хорошо же ты о мне думаешь. Я просто купила машину, решила устроить ей тест-драйв. Только что вернулась домой. — Ты купила машину? Когда ты успела? Для чего она тебе, если ты не собираешься жить в Буэнос-Айресе? — Вопросы Барби превращались в вопли. — Ты ненормальная, на улице гроза, а ты гоняешь на машине, руль которой первый раз держишь в жизни. — Мия, не делай проблем на ровном месте. Я езжу аккуратно, это помогает снять стресс и забыться. Кроме того, машина такая же, как моя в Венесуэле, только цвет другой. — Прости, я сорвалась. Ты в порядке? — Знала бы ты, как нелегко было его сегодня увидеть. — Догадываюсь, а он тебя видел? — Нет. Я сидела в машине. — Так нельзя. Вы должны поговорить. Но подумай, нужно ли это тебе. Если ты через некоторое время возвращаешься в Каракас, правильной ли будет эта встреча. — Я думала об этом. Я должна. Смотреть, как он с трудом катит колеса коляски просто невозможно… Я не знаю, правильно ли это или нет. Может своим появлением я сделаю ему только хуже. Но я не могу жить с тем, что он думает, что я его не любила. Он имеет право меня ненавидеть, но не имеет права замыкаться в себе. Я не позволю. Пусть проклинает меня, но я буду бороться. По крайней мере попробую. — Ого. Не ожидала этого от тебя. Ты останешься в Аргентине? — Вряд ли. — Марисса, убедись еще раз, что ты не ошибешься. Я понимаю твое желание поставить Пабло на ноги. Повторюсь, если ты знаешь, что не сможешь подарить ему надежды, не ту, которая называется ногами, а ту, в которой огромное количество ненормальных идей и рыжие волосы, то не вмешивайся в его жизнь. Ты не знаешь всего того, что было за три года. Я очень тебя люблю, но в этой ситуации я на стороне Пабло, прости. — Мия, ты действительно считаешь, что я могу нанести вред? Скажи это прямо, не ходи вокруг да около, — сердце Мариссы вздрагивало от будущего ответа. — Я не знаю, правда. Но я знаю, что Пабло не все равно. Это может подарить ему позитив, а может окончательно загнать в неизвестность. Послушай свое сердце, оно не ошибется. Я верю в тебя. — Спасибо, сестренка. Без тебя в этой жизни было бы гораздо труднее. Есть только одна проблема: я не знаю, чего желает мое сердце. Оно молчит, иногда я сомневаюсь, что оно у меня вообще присутствует. — Последнее предложение девушка произнесла с особой горечью и грустью. — Кто бы говорил. Именно это сердце спасало меня от депрессии, когда мы с Ману … Ну ты поняла. — Мия, тебе до сих пор трудно? Оно когда-нибудь проходит? — А кому легко в подобных ситуациях. Что именно должно пройти? — Боль, осадок, чувство, которое когда-то дарил крылья … — Проходит, конечно. Если ты сама все можешь отпустить. Я смогла. Мне до сих пор непросто. У тебя другая ситуация. — Никогда не думала, что моя кукла Барби настолько сильна. Спасибо, что выслушала в такое время. Соне я завтра позвоню. — Ловлю на слове. Звони в любое время дня и ночи. Если захочешь встретиться, то только скажи. — Хорошо. Спокойной ночи, — Марисса первой выключила телефон, не дождавшись ответа с рецептами сладких снов. За окном приветы слали дожди. Боль была неизменной и жгучей. Знал только Бог, как все слова в душе наполнялись пустым звучанием. Марисса не знала, что озвучит завтрашний день. Слишком высокие октавы, и их недосягаемость упорно мучает. Небо вмешивалось в воспоминания сегодняшнего дня, оставляя следы неоправданных шагов. Ветер сквозь открытое окно рвал каждый миллиметр души. Хотелось кричать до срыва, так, чтобы трескались стекла, но сил почему-то не было. Не раздеваясь, девушка прилегла на кровать, еще раз прокручивая ленту сегодняшнего дня. За спиной росло забытое время, напоминающее о каждом шаге инвалидной коляски. Где-то здесь Мора помогала сыну сойти с порога. А там — Пабло пытался развеселить мать, показывая трюки на колесах. А потом часами сидел на берегу Ла-Платы, бренча на гитаре невероятно печальные мелодии на месте, где когда-то на четвертом курсе они помирились. В эти минуты не нашлось эмоций, которые бы не рвали на кусочки все нейроны и нервы. Мороз пробирал до костей, не веря, что второй раз судьба соединит все то, что когда-то называлось счастьем. А так хотелось потрогать руками небеса, подойти и обнять его как прежде, утопиться в голубой вечности его глаз, коснуться нектара пурпурных губ, просто сказать «Меня без тебя не бывает. Я рядом», приручить осень. Два имени переплелись в тесном кругу разорванных эмоций. Две судьбы, такие разные, но навсегда зашиты единственным швом боли, непонимания, недосказанного, чужого, непрощенного. Она не сохранила. Он не поверит. Она не спасла. Он не простит. Она три года приручала фальшь, а его жизнь превратилась на существование. Она не знает, как дальше жить. Он давно не живет. Она бежит на свет в конце тоннеля. Он его не замечает. Она хочет начать все с чистого листа. Он остается на предыдущей странице. Она … Он … Несовместимые и неразделимые. Ночь всегда становится темнее, когда приближается рассвет. Память, пришедшая ниоткуда нечаянно задела за живое. Пароход уже давно отплыл до станции «Чужие», оставляя перрон разбитых вдребезги улыбок. Раз за разом шрамы заново кровоточили, бледная и коварная изморозь скрипучими шагами оседала на сердце. Она должна встретить его. Она должна все объяснить. А что ему сказать? Как найти причины тому, что стала крупнейшей болью в его жизни? Что она ему скажет? Что? Где она была столько лет? Где были все слова поддержки и объяснение? Ответов не находилось. Сердцем вдыхала иней, сквозные раны на мгновение оставили в покое, а потом заново выходили «на бис», мчались как титры по экрану, резали и снова стихали. Она должна его увидеть. Пусть даже он не поймет, она его увидеть — глаза в глаза, дыхание в дыхание, душа в душу. И пусть будут сбитые коленки и локти, укушенные до крови кончиков пальцев, раны исчезнут, как пятна от йода, затрутся, заживут. Возможно не сейчас. Но Марисса Пиа Андраде будет бороться, чтобы видеть его счастливым.