Катарсис

Beijing Boys - The Beautiful New World

      Сора открыл дверь не сразу. Медлил, заставляя Казуки понервничать и изрядно позлиться. И в тишине лестничных пролётов шум его неспешных шагов становился удивительно хорошо различим. Казу не разобрал, что тот бросил вглубь комнаты, но холодное «Иду» различил прекрасно. Когда замки двери заскрежетали, Казуки непроизвольно вытянулся по струнке, ещё не теряя своего настроя, но, к собственному сожалению, понимая, что начать приветствие с неслабого удара в челюсть - как минимум низко.       Дверь открылась. Ни скрипа, ни любого иного постороннего звука не нарушило тишину, лишь молчаливое противостояние взглядов - не раздражённых, но оценивающих. И если Соре не требовалось много времени, чтобы рассмотреть позднего гостя и отвести скучающий взгляд в сторону, то Казуки был менее сдержан, рассматривая хозяина квартиры с нескрываемым любопытством и недовольством. Скользя взглядом по стройной фигуре высокого мужчины, задерживаясь на накаченных руках, что были достаточно открыты под домашней поношенной футболкой, и скользя по длинной шее вверх… Казуки не находил в человеке напротив него ничего божественного. Скорее наоборот - в точёных чертах лица, красивых линиях подбородка и скул ему виделся демон: чуть расстроенный, растерянный поздним визитом далеко не лучшего знакомого, Сора продолжал выглядеть так, словно обладал неведомой Казуки силой. И он действительно обладал... Огонёк в прищуренных глазах, чёрные, как смоль, волосы и тонкой полоской сжатые губы говорили уже достаточно много, но окончательно добивали звуки внутри квартиры - различимое шевеление и следующий за ним голос.       ― Господин? ― так робко и нерешительно звучал оклик, что Казуки невероятно сильно захотелось ошибиться. Искренне хотелось верить, что ему почудилось, но зов повторился, заставляя сердце пропускать удар за ударом. ― Господин, где вы?       ― Я не разрешал тебе говорить, ― всё так же холодно отметил Сора, не сводя взгляда с гостя. Слова его были хитры и, хоть произнесены были для Натсу, и сознания Казуки коснулись с необходимой силой. Предупреждением. Его негласно просили молчать. Заставляли даже, облекая слова в стальные оковы голоса. Сора приподнял уголки губ в лживой улыбке, больше похожей на оскал, и, ничего более не говоря, проследовал вглубь квартиры, давая пришедшему выбор ― остаться или уйти.       Интуиция редко подводила Казу и в этот раз призывно вопила о том, что следует покинуть чужой дом. Дом, где Натсу становился неожиданно робок и тих. Казуки понимал, что увиденное его, скорей всего, болезненно заденет, но не мог противостоять ногам, уже несущим его в нужном направлении. Дверь за ним закрылась с негромким хлопком. И, казалось, наполнивший коридор звук разбил привычный мир, оставляя Казуки в мире ином ― непонятном и шокирующем.       Здесь всё значительно отличалось от привычной реальности. Гордый и своенравный Натсу, покорно опустив голову, стоял на кровати. Колени его утопали в мягкой перине, а руки оказывались сведены вместе и прикованы наручниками к деревянному изголовью ложа. В тусклом свете его сгорбленное тело казалось ещё более хрупким, чем обычно. И невозможно было прочитать что-то на лице некогда импульсивного драммера ― завешанное влажными от пота прядями, оно скрывало эмоции и за ажурной маской, что не позволяла видеть Натсу ничего, даже когда он слепо повернулся на новый, незнакомый шум.       ― Не сметь, ― обжёг холодом приказного тона Сора, а после и плетью, что языками огненной боли лизнула порядком истерзанную спину, уже пестрящую алыми полосами. Непроизвольно Казуки дёрнулся, словно бы сам испытал эту боль, намереваясь сделать шаг в сторону чрезмерно много позволяющего себе мужчины, но невозможно сладкий стон Натсу его остановил на полпути. Только теперь он заметил, как безостановочной дрожью отдаётся желание в теле его согруппника, как болезненно-сильно стоит его истекающий смазкой член, а искусанные губы шепчут мольбы о продолжении.       ― У нас сегодня гость. Что скажешь? ― растирая проступившие от нового удара бисеринки пота и крови на пояснице своего любовника, Сора не сводил взгляда с Казуки.       ― Если господин считает это необходимым, то я не должен возражать, ― тихим всхлипом закончилась фраза покорного мужчины, когда длинные пальцы скользнули меж привлекательно отставленных ягодиц, заставляя Натсу с готовностью открыться навстречу, раздвигая ноги ещё шире.       ― Раз так, то думаю, ты не откажешь нашему гостю, не так ли? ― от этого голоса Казу вновь словно плетью стеганули, он дёрнулся в сторону, ужасаясь согласному кивку Натсу.       ― Если того желает мой господин, ― от этого голоса, плавящегося янтарём желания, ползли мурашки, хотелось не верить своим глазам и кричать от боли прозрения, но с губ Казуки не сорвалось ни звука. Даже когда Натсу развернулся в его сторону, озираясь всё так же слепо, Казуки остался безмолвен. Единственное, что ему хотелось теперь ― вернуться домой и заснуть, делая вид, что ничего не произошло. Врать самому себе ― пусть, но оставаться в спасительном неведении, даже если за ним крылось большее, чем просто измена.       ― Что же ты? Подсядь ближе, не томи его, ― в глазах Соры безумным огоньком горело превосходство, он откровенно наслаждался всем происходящим. И собственной властью, и ошарашенным видом Казуки, и подрагивающим нетерпеливо выгибающимся телом Натсу, умоляющим о большем под неспешной лаской.       Со всех ног бросившись прочь из комнаты, Казу уже не слышал благодарного стона Натсу и не видел победной улыбки Соры, вновь избавившегося от ненужной более одежды.       ― Я что-то сделал не так, господин? ― стоном срываясь в пучину ускользающего блаженства, когда сразу несколько пальцев начали двигаться внутри.       ― Ты был прекрасен, но наш гость… Он вернётся в другой раз, ― покидая хорошо растянутое тело и входя без предупреждения и спешки, Сора не смог сдержать облегчённого выдоха. Сегодня игра затянулась на мучительно долгий срок. ― Не смей кончать без моего разрешения.       ― Да, господин… ― звон наручников точно вторил сильным толчкам, срывающим с губ тихие стоны и рваные выкрики, сдерживаемые из последних сил. И в этой пытке, повторяющейся из раза в раз, Натсу вновь не мог собрать верной цепочки слов, способной передать весь его восторг и… благодарность за происходящее. Но и не требовалось слов там, где пронизанные страстью тела двигались в едином темпе, а удовольствие, обвенчанное болью, становилось ярче в разы.       ~~~       Желание сбежать и не помнить превышало все прочие, и разве что чувство стыда, ещё слишком сильное, могло потягаться с ним. Стыда за собственную реакцию ― предательское признание происходящего возбуждающим до крупной дрожи, до томительного жара в паху. Стараясь списать всё на несуществующие отговорки и отвлечься, Казуки даже не подумал о надобности вызова такси. Он просто выскочил прочь из подъезда, жадно хватая ртом воздух и упорно шагая вдоль массивных навесов многоэтажек, даже не задумываясь о выбранном направлении, он знал лишь одно ― появляться сегодня дома, в общей квартире, не хотелось категорически. Мелочи в кармане не хватило бы и на самый дешевый номер в отеле. И, по сути, предполагая нескорое возвращение Натсу, можно было ещё заскочить к себе за деньгами и, возможно, сразу за собственными вещами, но одна только мысль о пропитанной воспоминаниями квартире становилась убийственной.       Нужно было о многом подумать, понять что-то хотя бы для самого себя, а делать подобное полагалось в тишине и настоящем спокойствии. Когда ноги сами занесли Казу к смутно знакомому подъезду, он ещё не был до конца уверен в правильности своего выбора, хотя… Он уже ни в чём не был полностью уверен. Выбирая номер Даичи из списка контактов, Казу всё покорней отдавался нахлынувшей усталости, а потому искренне надеялся, что тот ненадолго задержался у Хиро и Масы в гостях после его ухода и уже находился дома. Когда первый звонок остался без ответа, сердце Казу тронула лёгкая тревога ― ясное осознание того, что ему больше некуда пойти в эту ночь. А потому, когда гитарист ответно перезвонил, голос Казуки был неоправданно радушен.       Совсем не сонным голосом дал о себе знать Даичи и спешно оправдался: ― Я был в душе, только вернулся домой и не успел ответить сразу. Что-то… что-то случилось?       ― Впустишь переночевать? ― только и выдавил из себя Казу, прекрасно понимая, что Даичи не тот человек, которому бы стоило открывать свою душу. Он дождался удивлённого согласия, а после поспешил нажать кнопку сброса и почти бегом бросился в подъезд. Начался дождь, и первые крупные капли силились перерасти в единый поток, хлещущий с неба.       К счастью, Даичи не потребовал многого, лишь спросил, не желает ли Казуки продолжить вечер совместным распитием чего-нибудь покрепче и согласен ли он занять скромное место на диване в гостиной. Краткое «нет» и столь же бездушное «да» на следующий вопрос. Пожав плечами, Даичи попытался искренне улыбнуться уже у входа в собственную спальню. ― Приходи, если замёрзнешь, ― бросил он с долей небрежности так, что становилось непонятно, шутит он или же говорит всерьёз. Казуки решил, что данная нелепая мелочь в ответе не нуждается. Ему достаточно было одного многозначительного взгляда в сторону согруппника, чтобы тот, ещё раз пожав плечами, удалился прочь, оставляя своего гостя в одиночестве и тишине полутёмной комнаты.       Этот день, слишком яркий и обманчивый на события, наконец сменился настоящей спасительной ночью, достаточно крепкой, чтобы сквозь шум ливня погрузиться в беспробудный и беспамятный сон.       Сон настолько глубокий, что, когда спустя пару часов в дверь настойчиво позвонили, Казуки лишь пробормотал что-то во сне, разворачиваясь на другой бок и прячась под одеялом с головой. Даичи же, не сумевший обрести полноценного сна, поспешил накинуть на себя халат и отправиться к двери. Один взгляд в дверной глазок, и сердце его кольнуло возмущение, новая задумка не казалась более такой безумной. Он обернулся к зеркалу, за считанные мгновения преподнося в собственный вид капельку недвусмысленного хаоса: искусанные раскрасневшиеся губы, взлохмаченные волосы, росчерк ногтей на обнажившемся плече. Даичи открыл дверь, деланно удивляясь гостю и пытаясь успокоить будто бы сбитое дыхание. Гитарист умел притворяться достаточно умело, чтобы поймать на себе обречённо-испуганный взгляд.       ― Прости, не хотел тебе помешать, ― Натсу отвёл взгляд в сторону. С потяжелевших волос его стекала вода, а вся одежда потемнела от влаги, выдавая долгое пребывание мужчины под ливнем. ― Я, кажется, ошибся, думая, что…       ― Казу у меня, ― развеял любые намёки на нерешительную надежду согруппника Даичи, в глазах его плясал огонёк превосходства и неприкрытый посыл: «Да, Натсу, я спал с ним. Он любил меня и продолжит любить, как только ты уберёшься прочь»       ― Что ж… в любом случае прости за беспокойство, ― уже спускаясь по лестнице, минуя распахнутые створки лифта, Натсу бросил неуверенно. ― Может быть, так будет даже лучше для всех.       ― Может быть, ― охотно эхом отозвался Даичи и, почти прикрывая дверь, вдруг спохватился. ― Натсу?       ― Что? ― обернувшись так резко, он стряхнул с волос новые капельки дождя. И в глазах его тоже плескался дождь в равной степени с надеждой на то, что сейчас Даичи признается в своей нелепой и неуместной шутке.       ― Без обид, ладно? ― улыбка на плотно сжатой полоске губ всё больше напоминала фарфоровую маску.       ― Ладно, ― заверил Натсу, даже не пытаясь улыбнуться в ответ. Это было превыше его сил.       Прикрывая дверь и возвращаясь обратно с улыбкой победителя, Даичи всё-таки не удержался и заглянул в гостиную, желая ещё раз взглянуть на своего желанного во всех смыслах гостя. Несмотря на крепость сна, Казуки спал беспокойно, умудрившись сбросить с себя одеяло и разметаться по ложу, он выглядел так потерянно, что хозяин квартиры прильнул ближе, накрывая гостя вновь, а после и вовсе ложась рядом.       Ответные объятия накрыли так неожиданно крепко, что Даичи почти поверил ― стоит ему развернуться, поцеловать спящего, и внезапная ложь обретёт продолжение и в реальности. Но Казуки сонно бормотал имя другого человека, что рушило подобную надежду. По крайней мере, сейчас.