Каштаны цветут дважды

Зелинa презрительно оглядела помещение: окон нет, стены голы, свет лампы без абажура режет глаза. Все это должно нагнать на нее страху? Да как бы не так. — Ну и зачем ты меня притащил сюда? — с нарочитой фамильярностью заговорила она. — Я и так ответила бы на твои вопросы, мне скрывать нечего. Самоуверенная улыбка сползла с губ, когда Румпельштильцхен равнодушно уронил: — Возможно, и так, дорогуша, но сдается мне, что здесь твои ответы будут полнее. Что произошло с проклятьем? — Понятия не имею, о чем ты. Не выказывая ни тени интереса или нетерпения, он выразительно посмотрел направо, и Зелина, бросив взгляд на приспособление в углу комнаты, почувствовала, как ее решимость не испытывать страха стремительно тает. — Ну хорошо, хорошо, — кусая губы, она пристукнула каблуком по полу, давая выход злости. — Темное Проклятье наложила я. Я же говорила тебе, что справлюсь с этим. Напрасно, — она полукокетливо, полуукоризненно склонила голову набок, — ты тогда недооценил меня. Румпельштильцхен молча приблизился к ней. Зелина едва узнавала в немногословном немолодом человеке со скупыми жестами и ледяным взглядом юркого, смешливого, безжалостного колдуна из Зачарованного леса. Это несовпадение пугало, и еще сильнее пугала догадка: ей удалось стать врагом Темного. — Ты не могла наложить проклятье. Но мы оба знаем, что можно сделать, обладая тьмой, а тебе было откуда ее раздобыть. И я повторяю вопрос: что произошло, Зелина? Зелина шумно выдохнула. Глянула в сторону, зло смела ладонью с рукава невидимые пылинки. И, заговорила тем беззаботнее и развязнее, чем сильнее осознавала свое поражение: — Как здесь говорят, я его подредактировала и только. У Реджины, оказалось… — она издевательски закатила глаза, — довольно скучное представление о месте, в котором «все потеряют свой счастливый конец», вот меня и потянуло вмешаться. Она, широко улыбаясь, посмотрела на мага, приглашая его разделить с ней веселье, но тут ее внимание отвлекла раскрывшаяся дверь. В дверном проеме стояла высокая женщина в черной форме. Тугой узел гладких волос, удлиненный рисунок губ, пристальный и одновременно невидящий взгляд светлых глаз. Медленная, угрожающе медленная походка. Женщина остановилась перед Зелиной и обменялась взглядом с Румпельштильцхеном. Он кивнул и отступил на шаг. — Что ты сделала с моим ребенком? — обманчиво спокойный голос таил в себе больше ледяного гнева, чем исступленный крик. Зелина, не удержавшись, кинула взгляд на Румпельштильцхена. Он выглядел не особенно заинтересованным в ее ответе, но очевидно было, что чокнутая мамаша его союзник. А значит, они и так обо всем догадываются. Ну что же. — Девочкой, — Зелина злорадно отметила, как при этом слове конвульсивно содрогнулась незнакомка, — что вылупилась из яйца дракона? — Зелина, — повелительно бросил Румпельштильцхен, а сумасшедшая впилась в нее взглядом, судорожно ловя губами воздух. — Что я с ней сделала?— вырвалось у Зелины. — Да Чарминги выкинули бы ребенка в портал, одну-одинешеньку! Я спасла ее и... — она передернула плечами, сбавляя и голос, и тон, — доставила в приют. Ребенку сейчас около двух лет, — неохотно добавила она. На глазах разом обмякшей женщины-дракона выступили крупные слезы, губы что-то прошептали. Имя, должно быть, мысленно скривилась Зелина. — Где… — сделав глубокий вздох, дракон начала снова, — где она? Нотки слабости подействовали на Зелину как хороший глоток бренди. Она вскинула брови и доброжелательно улыбнулась: — Я назову адрес приюта в обмен на свое освобождение. Вопрос «ну что, сделка?» замер у нее на губах, когда женщина-дракон сделала к ней шаг. Зелину нечасто тянуло в бегство, но сейчас она как никогда ощутила, что за спиной у нее стена. Стена СС. Румпельштильцхен коснулся руки драконихи. — Она все скажет, Мал, — негромко сказал он. От его тона Зелину пробрал холод. Впервые за эти сутки она заподозрила, что на кону стоят не ее планы, а, похоже, ее жизнь. И странное дело, под ледяным слоем страха, под горечью поражения, под злобной беспомощностью, глубоко-глубоко, на самом дне шевельнулась боль. Эта дракониха боролась за своего детеныша, скажите пожалуйста. Малефисента боролась, а Кора… Зелина плотно сжала губы, усилием воли отгоняя ненужные мысли. Проследила за закрывающей за собой дверь женщиной и взглянула на Румпельштильцхена. Ничего он с ней не сделает. Не смог же в их мире, а в этом она и подавно его переиграет. — Думаешь, у тебя на руках все козыри? — засмеялась она и яростно, до боли впилась ногтями одной руки в запястье другой, чтобы прогнать из голоса дрожь. — Да как бы не так. Проклятье стало моим, и как думаешь, сколько сюрпризов я вам всем приготовила? Во взгляде Темного заинтересованности не прибавилось. — Где кинжал Темного? — отрывисто спросил он. Зелина размышляла недолго. — Кора, — со смесью досады и удовлетворения бросила она. На несколько секунд она узнала в стоящем перед ней человеке колдуна, с которым познакомилась когда-то, и эта вспышка злобы в его взгляде почти обнадежила ее. И не только от того, что направлена была против Коры. Но когда он вновь взглянул на нее, Зелина почувствовала уже не угрозу. Хуже. По спине пополз озноб предчувствия, зачастило сердце. — Что… Что ты со мной сделаешь? — она даже не попыталась говорить спокойно. Когда в их последнюю встречу в Зачарованном Лесу он потянулся к ней, чтобы вырвать ее сердце, в его глазах было меньше беспощадности, чем сейчас. Зелина замотала головой, бессильно всплеснула руками. Из глаз бесконтрольно брызнули слезы, голос задрожал. — Но… но я же беспомощна! Я никому не причиню зла. Даже… даже если ты вернешь магию, она будет сосредоточена в Булонском Лесу, и я… я не смогу ею воспользоваться! Я… зачем?! — беспомощно выкрикнула она вслед неспешно уходящему Румпельштильцхену. Он обернулся. — Ты вмешалась в мои планы. А никому это не позволено, — сухая, безжалостная усмешка, — Зелина. *** Прекрасный, спохватившись-таки, испуганно взглянул на дочурку. Эмма, поняв взгляд, неохотно пробурчала что-то о том, что нужно выполнить поручение Голда и, кинув на нее еще один лицемерно-виноватый — вся в маму — взгляд, исчезла. Жаль, ведь в последовавшем рассказе Белоснежки речь пошла как раз об Эмме. Белоснежка говорила неторопливо, точно казнила себя каждым словом и каждой лишней минутой, а Дэвид стоял возле и то сочувственно сжимал руку жены, то вставлял «Нет, это моя вина». К тому моменту, когда Чарминги замолчали, у Реджины стучало в висках, и она никак не могла вспомнить, как бы отреагировала на эту историю Злая Королева. Посмеялась бы? Разгневалась? Восхитилась? Ей же просто хотелось уйти. — Вы украли мое проклятье? — начала она через силу, надеясь, что слова пробудят нужные чувства. — Так вы и не пытались меня остановить, просто встали за спиной? Белоснежка закрыла глаза, словно от приступа острой боли. Или удара, от которого не имела права увернуться. Но взглянула на Реджину уже с прежней твердостью: — Мы защищали дочь. — Да не защитили! — ядовито бросила Реджина, не то приходя в себя, не то еще больше теряясь. — Реджина, мы все виноваты в том, что произошло с нашим миром, — с той же интонацией горького мужества подхватил и Дэвид. — Теперь не время говорить о прошлом, мы должны все исправить. Реджина смотрела на падчерицу и дожидалась собственного громкого злодейского смеха. Но смеяться не хотелось. Напротив, Реджину охватило какое-то тошнотворное ощущение единства с Прекрасными — то ли оттого, что те вступили в лигу темных, то ли оттого, что сама она успела побывать в клубе светлых. Разбираться не хотелось. Ни ради себя. Ни ради все еще — она знала — ждавшего ее где-то там, снаружи, в этом мире и этой жизни Робина. — Мы должны вернуть всех домой. Реджина очнулась. — Вернем, — прошипела она, не глядя на Белоснежку и задевая злым взглядом лишь Дэвида. — Только уж не вашими силами. Голос навязчивый, мягкий, печальный голос Белоснежки нагнал ее у двери: — Теперь ты видишь, Реджина. Мы больше не герои. Ну а ты… ты больше не злодейка. Скрипнув зубами, Реджина захлопнула дверь. *** — Два года… — Малефисента прижала руки к груди. — Я ведь видела свое дитя уже взрослым. Я…а ей всего два года, — тихий радостный смех словно не принадлежал ей, так легко слетел он с губ. — воспоминания не обманули меня, — прошептала она. — Это действительно девочка. Румпельштильцхен передал ей лист бумаги. — Я тебе все предоставил, думаю, конкретный ответ ты из нее сама вытянешь. Но не забывай, что необходима полная изоляция. Приказ я отдал, не подпускай к ней никого. — А ты куда? Он сделал неопределенный жест. — Осталось еще много, — он сухо усмехнулся, — дел. — Поиски магии. И пути назад. Румпель, когда я найду свою дочь, я хочу забрать ее из этого мира домой. Она не должна расти, — Малефисента кивнула на окно, на укрытый пеленой теплого летнего дождя Париж, — в этом мире. *** Белоснежка, наверстывая пропущенные, пока она ходила к Дэвиду, рабочие часы, безостановочно стучала по клавишам, стараясь не думать о том, что она делает, и главное, — о том, как она это делает. Когда она пыталась сосредоточиться на наборе, пальцы останавливались, и она начинала мучительно вспоминать, где тут буква Z и как отыскать запятую. Только если Белоснежка отключалась, пальцы Мэри-Маргарет послушно набирали текст. Внутреннее распоряжение. Еще одно. Приказ о… Она бегло просмотрела текст. Посидела несколько минут, положив руки на клавиатуру. Схватила бумагу и, поднявшись, заставляя себя идти неспешно, добралась до кабинета Голда. И на пороге столкнулась с той, в ком мгновенно узнала Малефисенту. Белоснежка не успела испытать страха и не смогла отвести взгляда. В первое мгновение она была уверена: Малефисента не узнала ее. Но та остановилась, плотно сомкнула губы, в светлых глазах появилось странное выражение: гнев, но остывший, боль, но точно забытая. Белоснежке почти захотелось прочесть в этом взгляде упрек, но его не было, точно она, Белоснежка, не стоит этого упрека. Шагнув в сторону, чтобы обойти ее, Малефисента ушла, так и не проронив ни слова. Оглушеннаая, Белоснежка еще несколько секунд простояла в коридоре. Как под толщей воды, двинулась к двери, и, постучав, вошла. Румпельштильцхен, погруженный в задумчивость, бросил на нее раздраженный взгляд, когда она положила бумагу на стол. — Вот. Сколько… — она собиралась говорить спокойно, но не выдержала на втором же слове, — сколько еще все это будет продолжаться? Румпельштильцхен мельком взглянул на текст. -Расстрелы? Очень долго, поверь. Тебя это не касается. — Это касается меня! — Белоснежка уже не пыталась сдерживаться, казалось, в ее слова выливается весь накопленные за фальшивые и реальные годы протест Мэри-Маргарет. — Я набираю эти приказы, ты их подписываешь. Но я так больше не могу! Могла под Проклятьем, а теперь все поменялось, я больше не робкая секретарша. Я не буду в этом участвовать! Румпельштильцхен несколько секунд молчал, точно давая ей возможность еще что-нибудь прибавить к своей речи. — Герои вспомнили о своей сути, — протянул он наконец с наигранным восхищением. — Отлично, пусть Дэвид вызовет рейхсфюрера на дуэль. Или ты перестреляешь из лука рейхстаг? Под его холодным взглядом Мэри Маргарет привычно растерялась. Ответила Белоснежка: — Нет. Но можно же что-то сделать. И даже если нельзя, — она сглотнула, — я не хочу быть частью этого. — У тебя сейчас нет выбора,— сухо ответил он поднимаясь. — Эти приказы кто-то наберет и кто-то подпишет. Ты ничего не изменишь. Только навлечешь на всех подозрение. Белоснежка с силой прижала ладони к щекам. Они с Дэвидом смогут что-нибудь придумать. Они другие. — Как ты можешь так жить? Еще задавая этот вопрос, она уже осознала, что спрашивает Румпельштильцхена отчасти, чтобы отвлечься от своей роли во всем этом, роли, которую не выбирала Белоснежка, но выбрала Мэри-Маргарет, и отчасти, чтобы понять, почему они с Дэвидом так легко доверились и доверяют темному колдуну. Похоже, Румпельштильцхен догадался о ее мотивах. — Я же злодей, дорогуша, забыла? Злодей, с которым вы время от времени заключаете союзы, — он довольно усмехнулся, и она на мгновение отвела глаза, — но все же, — она зажмурилась, когда он потянул к себе лист бумаги, — злодей. *** Нил удивленно хлопнул глазами, когда навстречу ему из полумрака склада выбралась белокурая девушка. Ладная фигурка, светлые глаза, насторожено изогнутые брови; совсем юная. — Расслабься, я на вашей стороне, — приняв его интерес за опасение, девушка демонстративно похлопала по застегнутой кобуре. Держалась она немного застенчиво, словно не была уверена в приеме. — Стала бы я тебе иначе от Голда информацию передавать. Эмма Свон. — Дочь Нолана? — Нил широко улыбнулся сказочной принцессе. — Слышал о тебе. Что, решила окончательно перейти из злодеев на сторону героев? Выразительное лицо девушки омрачилось, и углы ясно очерченного рта опустились. Ему вдруг подумалось, что в ее выражении мелькнуло что-то жалобное и детски-горестное. — Мы же не в сказке, — явно желая сменить тему, пробормотала она. — Пока нет. Эмма взглянула на Нила с таким удивлением, что он понял: о Зачарованном лесу она не знает. Странно. Персональное Проклятье? Слишком молода? Амнезия? — Ладно, извини, неудачная шутка, — сказал он, но тень не исчезала с ее лица. Она прошла мимо него к стене склада, протянула руку и коснулась застывшей капельки янтарной смолы. — Это не шутка, — качнула она головой. — Герои и злодеи — это просто, да? Мой отец герой, а я злодей. Теперь я вроде как на светлой стороне, но это вряд ли что-то меняет. — Раз ты сделала выбор, это меняет все, — с непонятной ему самому серьезностью ответил Нил. Хотелось, чтобы она обернулась к нему. Разгладились тревожные складки на лбу. Поднялись в улыбке уголки губ. — Ты так спокоен, — обернувшись, она остро взглянула на него. — Доверяешь мне? — Голд тебя не прислал бы, если бы тебе не стоило доверять, — усмехнулся он. — Значит, доверяешь ему, — Эмма снова отвернулся к стене и ловко сковырнула комочек смолы себе на ладонь. — Он мой начальник. Знаешь, я пришла в СС через него, он многому меня научил — всему, чему, — ее голос упал до шепота, — сама хотела учиться. И только один-единственный раз заставил меня сделать не то, что я хотела, — она обернулась и с печальным вызовом глянула в глаза Нилу, он заметил, как она приняла незащищенную позу. — Когда не дал мне убить человека. — Да, — пробормотал в наступившую тишину Нил. — Это он может. Эмма невесело усмехнулась. — А сегодня этот человек рассказал мне, что Голд у него на глазах убил свою жену. И… я знаю, — она стиснула в пальцах комочек смолы, и до Нила донесся терпкий хвойный запах, — что это, наверное, правда. Ее слова ничего не значили, не несли никакого смысла, они просто скользили мимо Нила, не задевая его. Или они и не звучали, и между ним и Эммой всегда висела эта пустая тишина. Он отрешенно заметил, как испуганно она глядит на него. — Нил… Нил? — Как звали ту женщину? — хриплый голос, жалкая, трусливая надежда. —Мила. Нил молча повернулся. Она не окликнула его. Он шел к выходу, считая шаги. Зачем-то считая шаги. Лицо матери, которого он не помнит. Отпускающий его руку отец. На этот раз обошлось без портала.