Каштаны цветут дважды

Кора за двадцать шагов узнала дочь; Реджина свернула к Булонскому Лесу. Реджина не заметила матери. Дочь не заметила и затормозившего за спиной черного автомобиля, из которого выскочили два эсэсовца. Почему Реджина не использует магию… почему? — толчками билось сердце — почему? Не знает, что здесь, вблизи Леса, волшебство уже в силе?! Реджину тащили к автомобилю — каждый шаг приближал дочь к немагической зоне. Там Реджине уже никто и ничто не сможет помочь. Там Кора бессильна. Но не здесь. Больше не владея собой, Кора вскинула руки — оба эсэсовца повалились на землю. Кора крепче натянула незримые магические нити, и хрип затих. Расплата пришла мгновенно. Кора пошатнулась. Багровые точки перед глазами расползлись в алую пелену, ребра сдавила чудовищная боль, в легкие влился добела раскаленный металл. — Мама… мама! Кора через силу разлепила веки, онемевшая рука почти не ощущала прикосновения стиснувшей ее ладони дочери. — Да что с тобой? Мама! Кора молча смотрела на дочь. Еще несколько секунд — и глаза Реджины подернет холод, дочь выпустит ее руку, с отвращением отступится. Так все и произошло. Закрыв глаза, Кора заставила себя сделать глубокий вдох. — Они... они вернутся за тобой. Не теряй времени. Иди, — холодный пот выступил на лбу, на ладонях, — к... к отцу, он сможет тебя защитить. Она открыла глаза — Реджина непонимающе смотрела на нее. — Ты едва на ногах стоишь, — с подозрением протянула дочь. В глазах Реджины через холод пробивались тревога, страх. Реджина... — и это осознание пронзило грудь болью гораздо сильнее, чем прежде — Реджина так и не смогла научиться ненавидеть ее. Так и не разучилась любить. Она облизнула пересохшие губы. — Отвыкла от магии. Тебе пора… Реджина. — Этого было бы достаточно, — шепнула она в пустоту, когда дочь унесла магия. — Тебя мне было бы достаточно. Закрыв глаза, она приложила ладонь к левому боку. Она жила без сердца, но умереть… умереть хотела бы с ним. С горькой улыбкой Кора опустила руку. *** — Меня только что пытались арестовать. Что это значит? Ты говорил, что все под контролем, — внятно произнесла Реджина, стараясь заглушить ожидания чего-то, кроме сухого, деловитого ответа.` — Так и есть. Когда это произошло? — Полчаса назад, у Булонского Леса. — Похоже, герр Валден оказался эмоциональнее, чем я предполагал, — устало уронил Голд, — и секреты дорогой супруги произвели на него слишком сильное впечатление. — О чем ты? Голд покачал головой, по губам скользнула бледная усмешка — Собственно, ни о чем. Все это уже не имеет значения. Ты использовала магию? — без особенного любопытства поинтересовался он. — Нет, это сделала... Кора. На лице Румпельштильцхена на мгновение отразилось недоумение, сменившееся мрачной мимолетной усмешкой. — И после ей стало плохо. Не знаю почему. — Она знает, — коротко ответил он. — Реджина, — Румпельштильцхен скользнул по ней взглядом, видимо, заметил, как она напряглась, и закончил подчеркнуто без выражения: — Есть способ вернуться в Зачарованный Лес. Сегодня вечером я его применю, но до того времени ты в опасности. Отправляйся в это место,— он передал ей листок, — и ни во что не вмешивайся. Она машинально взяла бумагу. — Твой способ… ты не рассказывал мне об отходных путях, — в голос вплелась грустная усмешка, — на наших занятиях. Что для этого потребуется? — Ничего особенного, это было заложено в самом Проклятье. Реджина перевела на него пытливый взгляд. Румпельштильцхен смотрел на нее со спокойной уверенностью, и что-то ей подсказывало, что опасалась она напрасно: он больше не заговорит об услышанном ей накануне. Зато, — поняла Реджина, — она заговорит. — Если бы... — голос дрогнул, и Реджина начала заново. — Если бы мама сказала тебе... обо мне... тогда... Это бы что-то изменило? — Он не изменился в лице и не отвел взгляда. — У тебя есть сын. Нил, — губы скривила усмешка, — Ты... ты бы поступил с ним так, как поступил со мной? — Он меня ненавидит, Реджина, — ровно ответил Румпельштильцхен. — Так же как и ты. Реджина помнила, что такое одиночество, а Злая Королева только одиночество и знала. Если ничего не чувствуешь — а выглядел Румпельштильцхен именно так — это не значит, что тебе больше не больно. Это Реджина тоже помнила. Она прошла мимо него, остановилась. Не оборачиваясь, уронила, кусая губы, не зная, сожалеет ли о том, что говорит так много - или так мало: — Я не ненавижу тебя. Через секунду сухо добавила: — Удачи с магией. — Реджина. Она остановилась. — Я сделал из тебя Злую Королеву. Когда вернешься в Зачарованный Лес...- он сделал паузу, она ждала, - помни, Реджина, тобой больше никто не управляет. Твоя жизнь - это только твой выбор. *** Эмма не могла вспомнить последние секунды, когда, делая шаг, ей еще удавалось верить, что нога не провалится в пустоту. Перед выбросом волшебства? Перед рассказом о мире сказок? Перед встречей с матерью, которой Эмма и тридцати не дала бы? Перед звонком Голда и его предупреждением не препятствовать аресту Дэвида и ни во что не вмешиваться? Перед тем, как в квартиру хлынули эсэсовцы? — Их забрали у меня на глазах, — тускло повторила Эмма и вдруг, окончательно поверив, что это произошло, и она это допустила, она рванулась к столу. — Почему вы сказали, что я ничего не могу сделать?! Кто может теперь?! Кто?! — Успокойся, — сухо ответил Голд и, когда она лишь сильнее вцепилась трясущимися пальцами в столешницу, повторил, повысив голос: — Успокойся, Свон. Дождавшись, когда она уберет руки со стола и, выпрямившись, забросит упавшие на лицо волосы за уши, он поднялся и спокойно произнес: — Им ничего не грозит. Через несколько часов все, кто попал в этот мир из Зачарованного Леса, вернутся домой. — Вы не можете быть уверены, — нерешительно сказала Эмма. В основном, чтобы заглушить едва не вырвавшееся, детски-беспомощное: "Обещаете?" Голд снисходительно усмехнулся. — Я уверен. Тебе не о чем волноваться. Все вернутся домой. Проскользнувшие в последних словах мягкие нотки заставили Эмму поднять на него глаза. За полчаса до ареста Дэвид и Мэри-Маргарет говорили именно об этой вроде как вечной эмиграции куда-то за пределы Солнечной системы, и тогда Эмма была занята тем, что пыталась припомнить, когда и как она успела дать свое согласие на участие во всем этом. Сейчас она вспомнила еще кое-что. — Дэвид сказал, что у магии всегда есть цена. Голд кивнул. — Если это так, а я Спасительница, то, значит, — засунув большие пальцы в ременные петли, она постаралась принять как можно более уверенную позу. — Эта цена, о которой вы говорили… я ее должна буду уплатить? На лице Голда мелькнуло недоумение. — Нет. Нет, Эмма, от тебя в этом мире больше ничего не потребуется. — А в том? Голд невозмутимо пожал плечами. — Ты дочь своих родителей, — произнес он с серьезностью, окрашенной легкой иронией. — А жизнь героев не бывает спокойной. Эмма неловко дернула плечом. — Я не... Этот другой мир, — вдруг выпалила она, полужалобно, полусердито, — никто ведь даже не спросил меня, хочу ли я туда! Голд пристально взглянул на Эмму. — А ты хочешь? «Нет» готовилась ответить она, и «нет» уже почти легло на язык. Она ничего не знает о мире сказок — кроме самих сказок, а это мало что меняет — и это ее мир, и ее жизнь, в какую бы отвратительную историю она ни умудрилась превратить свою жизнь, и… А там будет ее семья — какой бы та ни была. «Нет» не произнеслось, но и «Да» стало бы ложью. Эмма вынула пальцы из петель и зябко охватила себя руками. Тихо, но так, чтобы Голд услышал, шепнула: — Мне страшно. — Я знаю. Больше он ничего не добавил. Никто никогда не говорил Эмме, что все будет хорошо. Да она бы и не поверила. Но сейчас ей казалось, что молчание Голда обещает именно это. И почему-то в его обещание верилось. Она разняла руки. — Больше никакого Дня Бастилии, — попыталась она пошутить. Голд все так же внимательно смотрел на нее. — Придется обходиться без электричества и водопровода, — произнес он с неподходящей для шутки серьезностью, — без кофе и… — И без вас, — неожиданно для самой себя закончила она. Во взгляде Голда не было ни удивления, ни недовольства. — Вы не вернетесь, — уже зная, что права, прошептала она. Не дождавшись его ответа, Эмма шагнула вперед и на секунду уткнулась лицом в его плечо. Может, он коснулся ее в ответ. А может, ей это только показалось. *** — Я пыталась дозвониться до тебя, но ты бы все равно не успел, — Малефисента пожала плечами, не разнимая скрещенных на груди рук. — Зелину расстреляли через десять минут. Для чего она была тебе нужна? — Она бы пригодилась. Но это уже не важно. Помолчав, Румпельштильцхен взглянул на нее. — Тебе нужно забрать дочь, — негромко и со странной печалью произнес он. — Она сказала тебе адрес. Не откладывай. — Прошло два года. В этом мире, в захваченном городе. Если она... — Малефисента запнулась. Румпельштильцхен молча смотрел на нее. Она всегда чувствовала в Румпельштильцхене ту же усталость от боли, что носила в себе, но сейчас в нем было что-то новое. И она боялась этого для себя. Боялась узнать, что потеряла дочь невозвратно. Он поднялся, подошел к ней. Коснулся ее руки. -Поедем. *** — Плохо выглядишь, просто кошмарно, дорогая. Кора, не поворачивая головы, повела глазами направо. Хельмут, поймав ее взгляд, приподнял наполненный коньяком бокал. — Невзирая на твое самочувствие, — он неторопливо приблизился, — нам нужно кое-что обсудить. Оказывается, я многого о тебе не знал, Кора. Например, о том, что у тебя взрослая дочь. Реджина. — Он прислушался к звукам и повторил: — Реджина — красивое имя. Королевское. Кстати, похоже, твой любовник действительно о тебе заботится; он пытался ее прикрыть. Тщетно, разумеется. А ты действительно молчалива сегодня, Кора, — он склонился над ней с фальшивым участием. — Уверена, что не стоит вызвать врача? Все плыло перед глазами, Кора слышала лишь звучный голос. Хельмут охватил ее плечи, довел до кресла и, бережно опустив, остановился перед ней, не выпуская из руки бокала. — Впрочем, тебе не нужно бояться, — задумчиво произнес он. — Как только я покончу с Голдом, все мои дела в Париже будут закончены, и мы с тобой вернемся в Берлин. И будем жить долго и счастливо, — она почувствовала легкое прикосновение, холодные пальцы скользнули по скуле, спускаясь ниже, к подбородку, — разумеется, если ты будешь той, кем я хочу тебя видеть, — нагнувшись к ней и обдав своим дыханием, он прошипел яростным шепотом: — Примерной женой. Его пальцы касались сонной артерии, прикосновение было почти ласковым, но Кора видела в серых глазах опасное, торжествующее упоение. Зелина... что там говорила Зелина о ее жизни в этом мире? Зелина была права. Проклятье не наделило ее ничем. Кора — королева без власти, бесправнее, чем когда-либо была дочь мельника. Проклятье сыграло с ней злую шутку, и теперь, если Реджина не уцелеет, задуманная месть удастся Зелине наславу. Но Реджина — она почувствовала, как немного сильнее, увереннее забилось сердце, — Реджина спасена, в безопасности, и Румпель сумеет позаботиться о дочери. Выпрямившись, она сощурилась, отыскивая взглядом лицо Хельмута. Он стоял в шаге от нее, вновь потягивая коньяк, любуясь ее беспомощностью, смакуя свою победу. Пусть торжествует, до Реджины ему не дотянуться. Она медленно поднялась и, не обращая внимания на предложенную руку, прошла к лестнице. — У меня мигрень, — проговорила она, опираясь на перила правой рукой. — К обеду не спущусь. — Нервное расстройство? — он сочувственно пощелкал языком. — Этого следовало ожидать. И каково это, Кора, потерять дочь? Она медленно обернулась. — Понятия не имею, Хельмут. Видишь ли... — она улыбнулась с подчеркнутой неторопливостью, — я бессердечна. *** Дрожащее марево электрического света, гул голосов. Малефисента не могла разглядеть личика дочери, кругленького, перепачканного овощным супом, раскрасневшегося личика. Держала малышку на руках, заметила накрепко зажатую в кулачке игрушку — тряпичного зайца, — а вот личика рассмотреть не могла. Оглядывала всю, от голеньких ножек до смешных вихров на затылке. Украдкой, стараясь не напугать дочку, прижималась губами к светлым прядям, на которых бисеринками оседали прозрачные слезы. — Все улажено, — раздался рядом голос Голда. — Можешь ее забрать. — Ей дали здесь имя, — тихо сказала она. — Мою дочь назвали Лили. Девочка завертела головкой и нетерпеливо потянулась вниз, на пол. Прежде чем Малефисента успела понять, как она это делает, она уже устроила дочку на руках и мерным покачиванием убаюкивала. — Ты всегда говорил, что имя — это судьба, — шепнула Малефисента. — Так и есть, — она взглянула на Румпельштильцхена. Неотрывно глядя на малышку, он тихо закончил: — У нее будет счастливая судьба.