Каштаны цветут дважды

— Нет, — стиснув зубы, выдавил Дэвид. Эсэсовец вздохнул. — Вы заблуждаетесь. Поверьте, вы расскажете все и расскажете в подробностях. Вы будете умолять дать вам досказать. И, нет, мсье Нолан, это не угроза, не запугивание. Вы расскажете все. Дэвид слушал сочетающий вкрадчивость с холодностью голос, и его все сильнее охватывало исступленное желание размозжить говорившему голову. Не из-за его угроз, которые, Дэвид знал, пустыми не были. Из-за другого. — А что, если у меня тоже есть вопросы? — перемежая каждое слово паузой, чтобы сохранить самообладание, спросил Дэвид. Голд пригласительным жестом взмахнул рукой. — Вернее, один, — глухо выговорил Дэвид. Глубокий вдох. — Что вы сделали с моей дочерью? Эсэсовец словно ждал этого вопроса; он с готовностью, нет, даже польщенно, усмехнулся. — Только то, на что у вас не хватило ни времени, ни желания, — растягивая каждое слово, ответил он. — У вас внушительный список, мсье Нолан. Румыния, Испания, Дания, Норвегия, Люксембург. Вы были так заняты, спасая эти страны, что упустили, — Голд иронично щелкнул пальцами, — собственную дочь. — Я спасал таких, как Эмма, от таких, как вы, — глядя в по-змеиному неподвижные глаза, выделяя каждое слово, выговорил Дэвид. — Но ее вы не спасли, — в голосе Голда насмешливые интонации вдруг вытеснила приглушенная, мрачная ярость. Несколько секунд эсэсовец молчал, словно пытаясь справиться с явно непритворной злобой, потом подался вперед и негромко спросил: — Скажите, что вы сделали для спасения дочери? Что попытались бы сделать, получи вы второй шанс? Дэвид растерянно смотрел на Голда. Сложно было не распознать в голосе и словах эсэсовца обжигающей ненависти, которая резко контрастировала с тем, как тот начал допрос. Дэвид смутно догадывался, что к нему это чувство отношения не имеет. — Ни у кого нет второго шанса, — тяжело сказал он наконец. Эсэсовец непроницаемо, холодно и опасно улыбнулся. — Перейдем к моим вопросам. *** Мэри-Маргарет свернулась клубочком, спрятала голову под подушку, но ни поза, ни старательно нашептываемое «Я никому не причинила зла» не помогали. Было холодно, тоскливо и одиноко. За подушкой начинался огромный, непонятный, пугающий мир, но сейчас Мэри-Маргарет боялась не его. Было страшно наедине с собой. К вечеру Мэри-Маргарет решилась. *** К вечеру поднялся ветер, не по-весеннему порывистый, сухой. Кучевые, подсвеченные темным пурпуром фиолетовые облака низкой грядой облегли небо на западе. Белль с тяжестью на сердце оторвала взгляд от окна. И импульсивно спросила: — Я здесь уже пять дней. И что, твой блестящий план сработал? Ты кого-то арестовал? Голд внимательно взглянул на нее. — Нет. — Но это только вопрос времени. Рано или поздно ты арестуешь всех. — Белль, это неизбежно, — сухо уронил он, меняя позу и удобнее перехватывая набалдашник трости. Белль отступила от окна вглубь комнаты. — И что с ними будет? — откинув голову, она взглянула на Голда. — То, на что они вполне осознанно, — на последнем слове голос стал холоднее, — шли. — Как и я. — Ты по делу не проходишь,— нетерпеливо бросил Голд. — Почему? Потому что ты так решил? Я останусь жива, просто потому что у тебя духу не хватит поступить со мной, как с другими? Перебиравший, пока она задавала вопрос за вопросом, папки Голд при последних ее словах поднял на Белль насмешливо мрачный взгляд. — Да. Она секунду помолчала. — Но ты же мог бы… — неуверенно начала Белль, но он перебил ее. — Мне нет дела до остальных, дорогуша, — четко, равнодушно произнес он. — Только и всего. Белль, похолодев, смотрела в темные, безжалостно непроницаемые глаза. — А если бы среди них был кто-то, кто тебе… — она осеклась и начала заново: — Если бы среди них был твой сын, ты смог бы уничтожить его, как уничтожаешь других?! Голд, точно не расслышав вопроса,поднялся, перехватил трость и прошел мимо Белль. Остановившись в двух шагах от нее, вполоборота, он ровно сказал: — Я уже это сделал, Белль. Она видела, как его губы искривила усмешка, как он, опустив голову, оперся рукой о стол. Белль подошла поближе, накрыла его руку ладонью. На мгновение ей показалось, что он отпрянет от ее прикосновения, и она убрала ладонь. Голд поднял голову, взглянул на Белль. Неуверенным жестом, точно вслепую, протянул руку, дотронулся - Белль едва ощутила его прикосновение - до ее щеки. И тогда, свободно, легко, всем своим существом Белль потянулась к нему, приподнялась на цыпочки, и его губы коснулись ее губ. Прикосновение перешло в поцелуй; поцелуй, не соединяющий их - Белль чувствовала это - но пронизывающий осознанием: к отдельности друг от друга нет возврата. Через секунду она почувствовала, как что-то изменилось. Открыв глаза, Белль чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Белль разняла и опустила руки - он смотрел на нее с потерянным, смятенным выражением. Внезапно оно исчезло, сменившись приглушенной, душной злобой. Голд стиснул предплечья Белль и, вынуждая ее смотреть ему в глаза, прошипел: — Я солгал тебе. Все арестованы. А те, кто уцелел, будут схвачены в ближайшие дни. Ну же, Белль, — он встряхнул ее, и тут же его пальцы разжались. Он тяжело оперся о стол и медленно, неровно усмехнулся, почти попросил ее: — Скажи, что я чудовище. Отшатнись. Сбеги. Тянулись секунды, по щекам Белль струились слезы. Уже зная, что своим молчанием предает друзей, она шагнула к нему. Ее рука снова накрыла его. *** Выжидать, когда полностью стемнеет, не хватило терпения. Нил бесшумно прикрыл за собой дверь и огляделся. В квартире Белль стояла мертвая тишина. Крадучись, он обошел все комнаты. Следов обыска он не нашел, но, вернувшись в гостиную, уже почувствовал: с Белль стряслась беда. На полу что-то белело. Нил наклонился, подобрал чашку и почти сразу нащупал скол края. Нил все еще сжимал чашку в руках, когда за спиной щелкнул выключатель, и комнату залил неяркий свет. Невозмутимо шагнув к столу, чтобы поставить чашку, Нил осторожно скользнул правой рукой в нагрудный карман, но негромкий, низкий голос за спиной предупредил: — Не стоит. Несколько секунд Нил не шевелился. Рывком обернулся. В дверном проеме стоял более двух веков назад выпустивший руку Нила отец.