Каштаны цветут дважды

Мы за дела должны держать ответ, Коль есть вина — последует расплата. Никто и ничего нам не простит. М. Андерсон.

После заката сухой, раскаленный багрянцем неба мистраль затих, сменившись прохладным, устойчивым северным авалом. На бульварах проступали из ночной тьмы остроконечные соцветия на высоких кронах. Бросая окутавшему Париж военному затемнению мимолетный, обреченный — ветер уже уносил один бледно-розовый лепесток за другим — вызов, цвели каштаны. *** Белль не слышала, когда вернулся Голд. Когда она вошла, Голд сидел в кресле, и Белль даже в полутьме освещенного лампой у письменного стола кабинета бросилась в глаза непривычная напряженность его позы и неподвижность взгляда. — Я... ждала тебя, — сказала Белль, делая шаг вперед. Он, не отвечая, взглянул на нее: сначала так издалека, что Белль стало не по себе, словно один из них был фантомом. Белль на мгновение даже показалось, что Голд пьян. Он смотрел неотрывно, и постепенно во взгляде проступало узнавание, а затем — удивление. — «Сторибрук» — я хочу им помочь. Я должна, — стараясь не думать о том, как нелепо звучит ее настойчивость, произнесла Белль. Голд молчал. Белль сначала показалось, что он ее и не слушал. Это заставило ее заговорить требовательнее: — Ты же можешь что-то сделать! — Да, — с усталой механичностью ответил он. — И... ты сделаешь это? — сбившись с решительного тона, спросила Белль. — Да, — уронил он. Белль внимательнее всмотрелась в него. Он говорил так, точно его не интересовали ни просьба Белль, ни свой ответ. Но это не было обычной непроницаемостью, напротив, Белль показалось, будто его мысли сейчас настолько заняты, что он едва замечает ее присутствие. Она растерянно сцепила руки, нервно огляделась. Отчего-то на память пришло, как она зимними вечерами спешила к дому укрыться от тьмы и холода и, оказавшись у двери, нетерпеливо ждала, когда ей отворят. Вот только ощущение было, что снаружи находится не она. Белль вдруг заметила на письменном столе небольшую фарфоровую чашку со знакомым рисунком и не менее знакомым сколом по краю. — Моя чашка, — недоверчиво проговорила она. Неуверенно шагнула к столу, прикусив губу, взяла в руки чашку, повернула надколотым краем к себе. — Ты так резко сорвался с места, когда позвонили - ты был у меня? - медленно, безотчетно стараясь оттянуть его ответ, спрашивала она. - И что, кто-то приходил? Ты... -затаив дыхание, она вновь обернулась к нему, - еще кого-то арестовал? — Нет. Не успев испытать облегчения, Белль услышала, как он шевельнулся, и уловила в голосе ноту боли. Не тратя времени даже на то, чтобы поставить на стол чашку, она подалась вперед и коснулась его плеча. Белль заметила, как он вздрогнул от прикосновения — оно не было таким, как два часа назад, они оба знали это — а потом остановил взгляд на ее руке. — Что с тобой? — Со мной? Он несколько секунд молчал, словно размышлял над вопросом, затем рассмеялся приглушенным, безрадостным смехом. — Ты меня пугаешь, — тихо сказала Белль, не снимая руки. — Тебе и следует бояться. — Не тебя. Несколько секунд он недоуменно смотрел на нее, черты лица неуловимо смягчились. — Что случилось? — повторила Белль. Он пожал плечами и с деланной легкостью, легкостью безнадежности, от которой у Белль сжалось сердце сильнее, чем если бы он говорил с отчаянием, ответил: — Скажем так, я пытался пересмотреть условия одной сделки. Сделки, о которой я надолго забыл. Как и о многом другом. Полумрак кабинета будто оттенил негромкие слова, окрасил тьмой. Словно Белль вновь стала незримой, Голд поднялся, не заметив, как стряхнул ее руку, и прошел мимо нее. — А теперь тебе лучше уйти. Белль почувствовала: он избегает называть ее по имени. — Почему? Он обернулся — в темных глазах разгоралась мрачная, словно высвободившаяся, злоба. — Потому, — в голосе звучала насмешливая вкрадчивость, — что бы ты ни придумала, как бы ни старалась убедить себя, меня или нас обоих в обратном, я — чудовище. Белль, не опуская глаз, оплела пальцы вокруг хрупкой, надколотой чашки. — Я знаю. Холодная жестокость во взгляде погасла так же внезапно, как вспыхнула. Не отвечая и не оглядываясь, Голд усталыми шагами покинул комнату. *** Мэри-Маргарет торопливо перечитала листок; строчки перепрыгивали друг через дружку, буквы расплывались, но несомненно это был список округов, которые предполагалось зачистить в ближайшие два дня. Мэри-Маргарет бесшумно задвинула ящик и приподняла часть принесенных бланков, чтобы всунуть посередине украденный список. Она вздрогнула всем телом, когда на стопку легла чья-то рука. Две или три секунды Мэри-Маргарет была уверена, что все это нереально. Не может быть, чтобы она, робкая, тихая, незаметная секретарша выкрала у СС информацию. И уж конечно не может быть, чтобы ее вот так застали на месте неудавшегося и первого в жизни героического поступка. Поддерживаемая ощущением неправдоподобности происходящего, Мэри-Маргарет спокойно подняла глаза на Эмму. — Что ты делаешь?— прищурившись, спросила Свон. Мэри-Маргарет не отвечала, захваченная врасплох невесть откуда нахлынувшим и захватившим ее ощущением: она не боится. Впервые, наверное, с тех пор как осознает себя, не боится. Может быть, в этом и есть секрет? Когда худшее происходит, понимаешь, что бояться уже нечего? Мэри-Маргарет глубоко, свободно вдохнула полной грудью, развела вечно ссутуленные плечи и открыто взглянула в зеленые, холодные, но отчего-то не кажущиеся опасными глаза Эммы. — То, что должна была сделать давно, — почти не понижая голоса, ответила она. Эмма, похоже, не на шутку растерялась. — Ну что, пойдешь, — Мэри-Маргарет, ощутив новый прилив мужества, кивком указала на дверь, — донесешь на меня? Сама арестуешь? Эмма неловко передернула плечами, отступила на шаг. Словно опомнившись, вновь требовательно сдвинула брови, шагнула вперед. — Верни то, что взяла, и можешь идти, — сурово бросила Свон. Мэри-Маргарет помедлила, отчасти наслаждаясь ощущением вызова, отчасти прикидывая, есть ли возможность сохранить украденный список. Она наклонилась, отыскала листок и молча протянула Эмме. Эмма скользнула по бумаге глазами, отложила в сторону и вновь, но уже не пытливо, а с каким-то несмелым любопытством взглянула на Мэри-Маргарет. — Не думала, что ты способна на такое, — тихо проговорила девушка. Мэри-Маргарет, все еще опьяненная неожиданно обретенной смелостью, тихонько, но искренне, от души, рассмеялась. — Я рада, что оказалась способна на это. И, — она с серьезной грустью взглянула на Эмму, — рада, что ты оказалась не способна выдать меня. Эмма покачала головой, взгляд стал колючим, настороженным. Ни дать ни взять — мелькнуло в сознании Мэри-Маргарет — обиженный подросток. — Считай, что ты получила предупреждение, — бросила Эмма. Мэри-Маргарет сгребла в охапку бланки и, придерживая левой рукой стопку, вышла из кабинета. *** Реджина равнодушно встретила пронизывающий взгляд эсэсовца. Едва дверь за конвоем закрылась, Голд вновь посмотрел на Реджину; в его глазах читалось мрачное нетерпение, смешанное с каким-то странным интересом. Вдруг он холодно усмехнулся. — Я, конечно, понимаю, что ты планировала отправить нас всех в ад, дорогуша, — громкий хруст и, бросив на стол половинки переломленного карандаша, Голд прошипел: — но скажи, какого черта ты выбрала настолько некомфортный?! Сознание зацепилось за вторую часть фразы, и Реджина не удержалась от ядовитой, правда, мимолетной усмешки: — А вам есть на что пожаловаться? Голд сузил глаза. — Когда ты наложила Проклятье? Как выполнила условие? — поигрывая новым карандашом и, похоже, стараясь сохранять невозмутимый тон, спросил он. — Не понимаю, о чем идет речь. — Все вы понимаете, ваше величество. Она в упор глянула на эсэсовца. Какие-то новые технологии допроса? Но Реджина слишком ясно почувствовала: властная уверенность эсэсовца наигранна, за ней кроется нечто похожее на опасение. И он явно был крайне заинтересован в ее ответах на его абсурдные вопросы. — Куда попали воды озера Ностос? — услышала она следующий, заданный пониженным, вкрадчивым тоном вопрос. Реджина собралась пожать плечами, но вместо этого вздрогнула, когда Голд, внезапно поднявшись, перегнулся через стол и навис над ней. — Ты должна знать, в какой из водоемов Парижа попали воды Ностос,— выделяя каждое слово, проговорил он. — Я не понимаю, о чем идет речь, — ответила Реджина, ощущая искаженное удовлетворение от этого разговора, в котором, она догадывалась, каким-то непостижимым образом ей удается одержать верх. Голд несколько секунд молчал, потом медленно выпрямился. — Очень неразумно с твоей стороны, — задумчиво произнес он, — не предусмотреть запасного выхода. Впрочем, —Голд окинул ее насмешливым взглядом, — ты плохо позаботилась о себе в этом мире. А заодно и о Робине. Реджина непроизвольным движением вскинула голову и услышала, как одобрительно усмехнулся Голд. — Вижу, ты догадалась, — заметил он, — что, если ты не ответишь на мои вопросы, с твоей Истинной Любовью может приключиться что-то очень неприятное. С минуту оба молчали. Реджина слышала, как в ушах нарастает гул, как хрустят сплетенные и намертво сжатые пальцы. — Я не знаю, о чем вы, — отчеканивая каждое слово, ответила она, инстинктивно выпрямляясь и вскидывая подбородок. В глазах эсэсовца на мгновение промелькнуло что-то вроде полувосхищенного, полураздосадованного узнавания. — Я работала только в сети «Сторибрук». Ни о «магии», ни о «Ностосе» мне ничего не известно. — Как принести в этот мир магию? — последовал размеренный вопрос. Еще несколько секунд заряженного ожиданием молчания. Реджина не меняла позы и не опускала взгляда. — Вы сумасшедший, — прошептала она наконец. — Реджина, мы давно знаем друг друга, — так же негромко сказал Голд. — Мне нужен ответ. Сейчас. У тебя две минуты. Снова пауза. Теряясь в безумных догадках, разрываясь между ощущением беспомощности и едва контролируемой слепой яростью, Реджина слышала собственное учащенное дыхание. Наконец она безудержно расхохоталась. И чем громче она смеялась, тем отчетливее видела, как ледяная настойчивость в глазах Голда исчезает, уступая место растерянности и, как ей на мгновение показалось, страху. Резко оборвав смех, Реджина отерла заслезившиеся глаза. Голд, словно разом утратив к ней интерес, опустился на стул и сосредоточенно уставился в пустоту. Судя по его лицу, эксперимент, каким бы он ни был, провалился, с мстительным наслаждением догадалась Реджина. И удивляясь, что ей есть до этого дело, спросила: — С чего вы взяли, что мы давно знакомы? Голд бросил на нее равнодушно-неприязненный взгляд. — Не с вами, мадемуазель Миллс, — устало протянул он, — не с вами.