Каштаны цветут дважды

Утомительно добросовестный официант проводил их до кабинета, что-то долго поправлял на столе. Кора не торопила официанта; откинувшись на спинку стула и спрятав подбородок в шелковый шарф, она, не таясь, изучала Румпельштильцхена — тот выглядел не самым лучшим образом, а чувствовал себя, похоже, еще хуже. Раздраженные взгляды, распоряжения сквозь стиснутые зубы, желваки на скулах — Кора ожидала от него вспышки холодного бешенства. И не ошиблась. Едва за официантом закрылась дверь, Румпель, глядя в сторону, процедил: — Я полагал, ты желаешь помочь Реджине. — Так и есть. Он бросил на нее мрачный взгляд, усмехнулся. — В самом деле? Да ты понятия не имеешь, что творится под самым твоим носом, дорогуша! От тебя никакого толку. Скажи, когда ты успела разучиться обращаться с мужьями? — Хельмут не Генри, — холодно уронила Кора. — Нет, но я ожидал от тебя большего, — Румпельштильцхен поднял чашку кофе и тут же со звоном опустил на стол. — Ты должна выяснить кое-что,— сухо добавил он. Кора заинтересованно подняла брови. Пока он рассказывал, из-за чего ему понадобилось встречаться с Корой и упрекать ее в бездействии, Кора размышляла. Двойной агент. Не слишком опасно для Реджины, но явно не нравится Румпелю. Или он что-то скрывает. — У тебя хорошие источники, — произнесла она, когда Румпельштильцхен замолчал. — Хорошо, я попытаюсь. Но ты же знаешь, у меня почти нет доступа к бумагам Хельмута. — Кора, — остановил он ее. — Я знаю, на что ты способна. Так постарайся. Помнится, ты заверяла меня, что Реджина дорога тебе. — Реджина дорога мне, — зазвеневшим голосом, выпрямившись, прервала Кора. — Ты знаешь, Реджина для меня все. Как только она вспылила, Румпельштильцхен — точно этого ждал — мгновенно обрел привычный, хладнокровный вид. — Верно, дорогуша, — усмехнулся он. — Вот только мы оба знаем, что твое "все" никогда не ограничивается чувствами и привязанностями. Кора помолчала, помешивая ложечкой светло-серый напиток. Приподняла уголки губ в улыбке, припомнив последнюю встречу в этих стенах, смягчившиеся глаза Зелины. Проницателен, как всегда, но кое-что в этой игре изменилось, Румпель. — Ты должен знать, как принести в этот мир магию, — помолчав, заговорила она. — Ты не мог не предусмотреть этого. — Разумеется, — скучающе кивнул он. — Не хочешь поделиться с союзницей? Румпельштильцхен, склонив голову набок, окинул ее внимательным, откровенно насмешливым взглядом. — Та-та-та, — вполголоса протянул он, — союз наш некрепок, душа моя. — Ты мне не доверяешь, — с вкрадчивым укором ответила Кора. — Что же, твое дело. Но если ты знаешь, как добыть магию, поторопись. Я буду шпионить за Хельмутом, но, — ее голос стал жестче, — мы оба знаем: надолго его не остановить. А пока наша дочь, — он на мгновение отвел взгляд, без нужды подобрал и вновь швырнул на стол ложечку, — остается на линии огня. Румпель молчал, сосредоточенно глядя на скатерть и, не теряя времени, Кора спросила: — Есть тот, кто разрушит Проклятье? Ты ведь позаботился об этом? — Оно будет разрушено, — бросил Румпельштильцхен. — Но, как видишь, — он поднял на нее взгляд, — многое пошло не так, как было запланировано. — Очевидно, — Кора сузила глаза. — Я не верю, что ты ничего не делаешь в этом направлении. — Делаю, в том числе и в этом направлении, — он потянул к себе трость, собираясь подняться, — а ты пока что постарайся больше не терять времени даром. — Твое Проклятье, — негромко, с почти удивившими ее саму нотками грусти произнесла Кора и, дождавшись, когда Румпель вопросительно взглянет на нее, продолжила: — что в нем такого? Почему мы с тобой остались прежними, а Реджина… — Попала в стан героев? — он криво усмехнулся. — Проклятье ни одному из нас ничего не навязывало, Кора. Реджина этого мира это все еще Реджина. Кора порывисто поднялась. — Она будет рада вспомнить себя настоящую, — прошептала она. Голд пристально посмотрел на нее, на его лице промелькнула то ли усмешка, то ли гримаса. Он промолчал, но уходя, Кора спиной ощущала его тяжелый взгляд. Коре понадобилось несколько минут, чтобы пробраться к выходу: все столики были заняты, и она с тревогой заметила, как на нее пристально посмотрел офицер в черной форме. На залитую сумерками улицу за Корой никто не последовал. *** — Информация о Миллс должна обеспечить вам полное доверие в группе. Странно, что этого до сих пор не произошло. — Они осторожны, я едва смог получить приглашение на сходку. Герр бригаденфюрер, предлагаю взять всех во время встречи. Место сбора мне не раскрыли, но вряд ли они заметят, если за мной будет следовать подкрепление. Хельмут покачал головой. — Нет, слишком рано. Выиграйте время, выясните как можно больше. В этом деле меня интересуют малейшие детали. Он задумчиво прошелся по кабинету. Остановившись перед агентом, распорядился: — Пусть обсудят все на этой своей сходке, пусть даже, — Валден щелкнул пальцами, — забирают Миллс. Оказывайте содействие. Ваша главная задача — выход на всю сеть. Агент, щелкнув каблуками, встал навытяжку, произнес «Хайль Хитлер» без того фальшивого усердия и подобострастия, которым так часто отличались французы-анвертеры, и вышел из кабинета. Убирая бумаги в сейф, Хельмут вновь мысленно перебрал показания Френч. Кадровые перестановки, Берлин — в верховном командовании рейха перед войной были некоторые разногласия, но война все изменила, внесла единство. Да и маловероятно, чтобы «Сторибрук» оказался настолько разветвленной сетью, но с другой стороны, чем черт не шутит. Голд блестяще продемонстрировал способности отыскивать самую надежно скрытую информацию. И если чутье вновь не подвело Голда, то дело «Сторибрука» может привести к раскрытию заговора в верхах и головокружительному взлету того, кто руководил расследованием. Ничего удивительного, что Голд окружил «Сторибрук» тайной. «Вы в стороне не останетесь, Валден» — ну, разумеется, нет. Осталось только позаботиться о том, чтобы оказаться в самом центре. Улыбнувшись, он повернул ключ в замке. Поднявшись в спальню за забытой записной книжкой, Хельмут удивленно остановился на пороге: Кора, покусывая губы, опустила телефонную трубку на рычаг. Сочно-фиолетовый английский костюм делал ее кожу неестественно бледной, темные глаза — горящими. — Мне казалось, ты вышла, — произнес он, сделав вид, что не заметил, как она вздрогнула. — Передумала? — Я вернулась за сумочкой. — Вот как? Кора, чем бы она ни была встревожена, уже пришла в себя. Гибким движением она сняла с ручки кресла и перекинула через локоть сумочку из крокодильей кожи. Улыбнулась и, подойдя ближе, легко прикоснулась губами к его губам. — Вернусь к ужину. *** Реджина не слышала ни шагов, ни щелчка замка, просто вдруг в покрытом трещинами зеркале отразилось хмурое лицо эсэсовца. Реджина не тронулась с места и не обернулась. С равнодушным интересом она смотрела на расколовшуюся зеркальную поверхность: Голд оглядывал комнату, валяющиеся у стены осколки бокала и табуретку с отлетевшей ножкой. Он медлил, наверное, оценивая, — Реджина мысленно усмехнулась, — стоимость нанесенного мебели ущерба. — День не задался, — растягивая слова, пояснила она. — Похоже, у тебя тоже. Голд остановил на ней взгляд, когда она заговорила. — Собирайся, поедешь со мной,— приказал он. Реджина пожала плечами. — Я никуда не пойду, — монотонно ответила она. — Это не предложение. — Разумеется. — Она поймала в зеркале его взгляд: обеспокоенный, напряженный. — Ну, и что ты сделаешь? Пригрозишь? Пристрелишь? — она медленно обернулась. — Я никуда не пойду. Эсэсовец молчал, глядя мимо Реджины. Она не сводила с него глаз, отчего-то уверенная: он не встретит ее взгляда. Голд вдруг подошел к ней и, наклонившись над креслом, вцепившись в ее предплечья, рывком поднял Реджину на ноги. — Поедешь, — процедил он и так встряхнул Реджину, что она больно прикусила язык. — Решила самоубийство совершить? И не рассчитывай. Он выпустил ее плечи, и Реджина так и осталась стоять, безучастная и безмолвная, не имея ни сил, ни желания преодолеть охватившее ее безразличие. На лице Голда появилось холодное презрительное выражение, он усмехнулся и заговорил, растягивая слова с издевательской насмешкой: — А вас оказалось нетрудно сломать, ваше величество. Уже ищешь легкий выход? А сколько было героического пыла, праведного гнева. Жалкое зрелище. Слова, ядовитые, колкие, заполняли воздух, и она молча ждала, когда в груди разольется волна гнева: тогда Реджина вскинет голову, ответит. Ничего так и не случилось; и вдруг Реджина заметила, как он смотрит на нее, словно тоже этого ждет. Напряженное ожидание, чуждое любопытства или равнодушия. Надежда, смешанная со страхом во взгляде. И ответ пришел совсем не тот ответ, который должен был прозвучать: — Я не хочу быть той, кого вы из меня сделали,— тихо сказала она. И вновь ответ был не тем, какого следовало ожидать. Реджина услышала, как он тяжело перевел дыхание. Влажно блеснули глаза. Голд устало оперся на трость, крепко сцепив руки. — Так не оставайся ей. Отчаяние и малодушие, — он кивнул на расколотое зеркало, губы дернулись, — плохие союзники, Реджина. Ты все еще можешь выбирать, кем тебе быть. Ты можешь. Реджина молча смотрела на него. Сквозь безалкогольную опьяненность отчаянием пробиралось осознание: какую бы цель Голд ни преследовал, он искренен. И верит в то, что говорит. И ему важно, чтобы она тоже поверила. Отступив на шаг, Реджина опустилась в кресло. Сложив руки на коленях, подняла голову. — Зачем ты говоришь мне все это? Чего добиваешься? Голд шевельнулся, меняя позу. Несколько секунд протекло в молчании. Наконец, словно приняв решение, он ответил: — Я хочу тебе помочь. Тебе, твоим друзьям, — еще одна короткая пауза. — Тем, которые еще на свободе. Реджина беззвучно засмеялась. — Это абсурд. — Я знаю, — внимательный и спокойный взгляд, — но это правда. Что-то в его тоне, во взгляде заставило Реджину молча выслушать краткий рассказ. *** Остановившись возле озера, Кора подняла вуаль и осмотрелась. Закатные лучи скользили по скульптурной композиции, подсвечивали кругами расходящуюся по воде рябь, искрились в струях, извергающихся из пасти змеи. Вторая встреча с Зелиной, на которую дочь едва удалось уговорить, не принесла никакого результата. Зелина ничего не желала обсуждать, твердила, как полоумная, что обо всем поговорит с ней, когда избавится от Реджины. Кора слушала Зелину, временами вставляла несколько слов о своей вине и жажде заслужить прощение. Зелина не верила, но это было не важно. Важно было другое: когда Зелина стремительной походкой направилась к выходу, за ней с соседней скамейки поднялся и последовал неприметный человек. —Она ни с кем не встречается на этих прогулках? — отрывисто спросила Кора. — Уверяю вам, мадам, ни с кем. Маршрут всегда одинаков: Булонский лес, доходит до фонтана Лаокоона, прогуливается вокруг, изредка что-то громко бормочет себе под нос, жестикулирует и уходит. Это все. — Хорошо. Продолжайте наблюдение,— отсчитав несколько купюр, Кора протянула деньги мужчине. Улыбнулась и положила сверху еще одну. Кора задумчиво обошла фонтан. Лаокоон. Символ могущества, зла и бессилия. Любопытный выбор, Зелина. Нагнувшись, Кора внимательнее вгляделась в опоясывающий озерко бордюр. Облицовка из нарочито грубо обтесанных камней, кладка неровна, местами камни отходят друг от друга, образуя впадины, углубления. Тайник? Вполне вероятно. Взгляд Коры остановился на крупном, покрытом диковинным узором из трещинок куске песчаника прямо напротив хвоста змеи. *** Нил огляделся, проверил крепление ставен, плотно прикрыл дверь и в сгустившейся тьме зажег фонарик. Смял вынутый из кармана листок, чиркнул спичкой, поднес записку к язычку пламени. Хотелось надеяться, что все хорошо не только с Белль, и отец наконец придумал способ вытащить остальных, но Нил уже знал: срочная встреча на складе — месте явке, не попавшем в материалы расследования, — может быть связана с чем угодно, только не с хорошими новостями. Едва погас огонек, послышались шаги. Спрятавшись за выступ стены, Нил вынул пистолет, взвел курок. Вошли двое. По стене заскользили лучи фонаря, запрыгали тени. — И что теперь? — равнодушная горечь в грудном женском голосе. — Еще один спектакль? — Я же сказал, за нами не было наблюдения, — голос отца. — Реджина, — позвал Нил, убирая оружие и выходя из укрытия. Стоящая к нему спиной Реджина вздрогнула, ее плечи напряглись. Помедлив несколько секунд, она обернулась. Пухлые бледные губы полуоткрыты, лицо осунулось, в черных глазах тлеет…страх? — Все в порядке, Реджина, — поспешно пояснил он, подходя к ней. — Это не ловушка, тебе ничего не грозит. Реджина несколько секунд смотрела на него, не то не узнавая, не то собираясь с мыслями. Нил ощутил, как по спине промчался холодок. Во взгляде Реджины было слишком много... нет, не боли, это не напугало бы его. Отчужденности. Она неторопливо усмехнулась: — Мне нет. А что насчет тебя? Я, знаешь ли, Нил, — его передернуло, когда она негромко, с холодной развязностью засмеялась, — опасна. Она замолчала, глядя на него с равнодушным интересом, словно и впрямь ждала, что Нил отстранится. Чувствуя, как задыхается, Нил оглянулся на отца. Не время для упреков, он это понимал, но удержаться от обвиняющего взгляда все равно не смог. Румпельштильцхен его взгляда не встретил, отец смотрел на Реджину, и на мгновение Нилу почудилось: у них, отца и Реджины, одинаковое выражение. Нил шагнул к Реджине, ожидая, что она отпрянет, и бережно коснулся ее руки. — Реджина, — тихо произнес он. — Никто не попал в ловушку. Не сейчас. Просто поверь. Реджина спокойно стряхнула его руку, на застывшем лице ничего не изменилось. — Но попадут, — резко ворвался в тишину голос отца. Нил обернулся к Румпельштильцхену — тот пожал плечами. — Попадут все, потому что ваши приятели, — отец сухо усмехнулся, заговорил уже привычным голосом, — идиоты. Знаешь, сколько времени понадобилось двойному агенту, чтобы втереться в доверие к тем, кто у вас вместо руководителей? — Так, погоди, — Нил потер ладонью лоб. — Какой двойной агент?! И зачем ты привез Реджину? Отец бросил взгляд на безучастную Реджину. — Шпион будет использовать ее, план состоял в том, чтобы сообщить сторибрукцам, где Реджина, и тем вызвать к себе их доверие, — ответил Румпельштильцхен. — Какой сложный план, — в том, как презрительно изогнулись губы и брови Реджины, Нил наконец узнал ее в поблекшей, равнодушной ко всему женщине. — И теперь доверие вызываешь, конечно, ты. — Я бы так не сказал, — холодно перебил ее Нил и еще холоднее взглянул на отца. *** Эмма положила на столешницу рапорт, на который бригаденфюрер даже не взглянул. Ее рука заметно дрожала. — Это все. — Эмма напряглась, ожидая, что Валден вновь заговорит, прежде чем позволит уйти. — Свон, — небрежно смахивая принесенные ею бумаги в ящик стола, бросил Валден, — доставьте завтра Нолана обратно в наши гостеприимные стены. Я лично им займусь. Эмма несколько секунд молчала. Валден с терпеливым интересом следил за ней, постукивая пальцами по поверхности стола. Наверное, на ее лице ничего не отразилось, потому что в его взгляде мелькнуло разочарование. Она вышла. Эмме казалось, что она уже знакома с чувством беспомощности. Но с такой остротой она свое бессилие еще не ощущала. Двери справа, двери слева. Эмма добралась до нужной, повернула ручку. Подергала. Рванула. Кто-то настойчиво потянул ее за рукав. Мелькнуло удивленное лицо. Эмма расслышала: — Оберштурмбаннфюрер Голд уехал с полудня, сегодня его не будет. Мэри-Маргарет? Нет, лицо другое. Чужое. Хорошо, что не Мэри-Маргарет. Эмма с трудом подавила истеричный смех. Она сама толком не знала, что бы случилось, попадись ей на глаза секретарша. Эмма либо бросилась бы к той на шею с такой же нелепой надеждой, как и к двери Голда, либо, может, схватила Мэри-Маргарет и трясла бы, пока та не признает, что нет из этого чертового СС никакого выхода, кроме как на тот свет! Быстро темнело, и последний квартал Эмма прошла уже в сумерках.