Никчёмный

За шлаковыми отвалами за неделю до Жатвы как обычно всегда наблюдалась повышенная активность. Вот что бывает, когда подростки чуют угрозу неизбежной смерти. Но Пит там не появлялся. Предложения ему поступали, но он их отвергал. После той истории с бывшей своего брата он относился к девчонкам подозрительно, хотя они все равно откровенно заигрывали. Он достаточно часто слышал, что его внешность, особенно некоторые ее черты, девчонки находили привлекательными, так что невольно приходилось в это верить, хотя он и не мог найти к тому оснований. Видимо, их привлекали его «мечтательные голубые глаза». Хотя чуть ли не у всех в их Дистрикте были светлые глаза: с разбросом от типичных для Шлака серых до таких как у него, светло-голубых, обычных в торговом квартале, так что в цвете глаз он не находил ничего особо примечательного. У него были еще и «сильные плечи». Но так как каждый знакомый ему мужчина так или иначе занимался физическим трудом, то вряд ли он сильно выделялся на их фоне и в этом смысле. Что же до обаяния… Они могли бы с таким же успехом называть его и «хорошим лжецом». Кроме того, он не переставая думал о том, что его брат сказал насчет Китнисс. Подловив его тогда впервые, брат теперь регулярно его дразнил на эту тему за работой в пекарне. К счастью, случалось это всегда вдали от посторонних ушей, и в особенности, — от ушей прочих членов семьи, за что Пит был ему чрезвычайно благодарен. Брат постоянно давал понять, что она вовсе не из тех девиц, с которыми он сам уже успел побаловаться. Что из всех Мелларков Китнисс когда-либо смотрела лишь на Пита. Подразумевая, что она и впрямь на него поглядывала. Поначалу эта мысль показалась Питу совершенно нелепой. Как такая выдающаяся девушка могла бездарно тратить время на него? Но, когда зароненные братом семена сомнения дали всходы, он нехотя и сам стал обращать внимание. Брат оказался прав. Китнисс и впрямь наблюдала за ним. Он сам не мог понять, отчего не замечал этого прежде, но действительно — стоило ему краем глаза зацепить ее в школьном коридоре, и он отмечал, что она частенько смотрит на него. А когда вся школа следила за поединками турнира по борьбе, ее глаза были прикованы к его разминке, а не к тому, что творилось на ковре. Он мог бы даже возомнить, что он ей нравится, что иногда и Китнисс думает о нем в том смысле, что и он — о ней. Но он считал, что он просто дурак. Ведь Китнисс Эвердин ни в коем случае не может захотеть его касаться или целовать. И никогда не захочет. Когда одна особенно настойчивая девушка прижала его и поцеловала, он сдался. Ему было хорошо, и он был совершенно нормальным в физическом смысле шестнадцатилетним мальчишкой. Но в мозгу у него мелькали мысли о том, как это было бы — целовать Китнисс, чувствовать, что ее руки зарываются ему в волосы, и ее груди прижимаются к его груди. Когда же девушка отпрянула, и он разомкнул веки, взгляду предстала розовая фарфоровая кожа и светлые голубенькие глазки. Не Китнисс. И он почувствовал себя грязным и жестоким. Как может он целовать эту девчонку, даже не помня ее имени и думая о Китнисс? Пит помнил, какую боль он сам испытывал, когда вместо него девчонка думала лишь только о его брате. Он сам не станет ни с кем так поступать. Так что, когда она улыбнулась и пригласила встретиться с ней наедине за кучей шлака, он отказался. От него не укрылась тень разочарования в ее глазах, но она недолго унывала и ответила, что он сам себя наказывает, и вильнула бедрами, отправляясь на ловлю другой добычи. Ему не нравилось разочаровывать людей, тем более ранить, но он успокаивал себя тем, что лучше было отвергнуть ее сразу, чем потом, иначе было бы еще больнее. Когда он шел назад, он чувствовал приятное покалывание в затылке, которое означало, что Китнисс на него смотрит. Он очень надеялся, что этого она не видела. А если и видела, то поняла, что он ответил «нет». Когда же он отважился на нее взглянуть, ее взгляд не стал немедля ускользать, как это происходило прежде, и на короткий миг их глаза встретились. Стоя на площади во время Жатвы, он вспоминал как раз об этом. О том, как Китнисс посмотрела на него. Может быть, он скажет ей после Жатвы «привет». И еще короткое: «Я рад, что твое имя не выпало». Возможно, получится. Конечно, если его имя сегодня вытянут из шара, он сойдет в могилу девственником, но, по крайней мере, он не обидит какую-то случайную девчонку, перепихнувшись с нею вместо того, чтобы ждать ту, которую он на самом деле хочет. Разве в такой смерти нет некоторого благородства? Он ведь так и не может вспомнить имени девушки, которая ему себя предложила. Конечно, вряд ли кто-нибудь из парней на его месте бы отказался, но это все равно не так чтобы делало ему большую честь. А что если она тоже собиралась использовать его в качестве временной замены кому-нибудь? Может, тогда это было бы не так страшно? Нет, он все еще считал, что было бы гораздо хуже, если бы она увидела, как он сговаривается об интимной встрече за шлаковым отвалом с этой-как-ее-там-зовут. И потом Китнисс смотрела на него так… определенно, значит он поступил правильно. Его рассеянное внимание вдруг резко вернулось к происходящему здесь и сейчас, когда он услыхал произнесенную со сцены фамилию Эвердин. Он посмотрел через площадь туда, где стояла Китнисс, и заметил, как она судорожно вертит головой. Должно быть, назвали Прим. Нет, нет, нет, нет. Он уже знал, что произойдет дальше. Китнисс смелая, она стремится защитить сестру любой ценой, так что она вызовется вместо нее. Она отправится на Игры и там погибнет. Он разрывался между тем, чтобы начать блевать или удариться в слезы. Но в итоге он не сделал ни того, ни другого, потому что все жидкости в его организме обратились в лед в том миг, когда со сцены было названо его собственное имя. Прощание прошло словно в тумане. Какие-то дети, которых он толком и не знал, принялись причитать, его же семья стояла молча и глядела так, как будто он вдруг превратился в существо иного вида. А уходя, его мать сделала замечание, что Двенадцатый в этом году может все-таки победить, и его сердце чуть не выскочило из груди. Неужели он все эти годы ошибался? И мать любит его хотя бы чуточку, достаточно, чтобы притвориться, что у него есть маленький, но шанс? Но он тут же понял, что она говорит сейчас вовсе не о нем, когда мать показала на дверь на той стороне холла. Именно в этот момент лед в его теле вдруг стремительно стал таять. И Пит расплакался. Он сидел рядом с девушкой своей мечты в вагоне поезда, везущего их на смерть, и думал о том, какой же он был дурак. Как он мог вообще вообразить, что он ей нравится на том лишь основании, что она один разок пересеклась с ним всзглядом. Он жалкий никчёмный дурак и скоро умрет. По прошествии всего шестнадцати лет его дурацкое никчёмное существование придет наконец к своему естественному завершению. Ему всегда было интересно, зачем родители вообще решили завести третьего ребенка, но теперь и это стало предельно ясно. Он всегда был в семье как отрезанный ломоть - сын, предназначенный Жатве. Может быть, от него ожидали, что он вызовется добровольцем, если назовут кого-нибудь из братьев. Ха, он бы и в этом их наверняка разочаровал. Ведь он ужасный трус. Вот и сейчас, на пороге смерти, он все еще не в силах рта раскрыть и заговорить с Китнисс Эвердин. И мать его права. Все самые ужасные вещи, что она когда-либо говорила о нем, оказались на поверку правдой. Пит прежде полагал, что совершил нечто героическое, отвергнув ту девчонку. Но он не был героем, а просто, как на поверку оказалось, ужасным трусом. Настоящая же героиня сидела в соседнем кресле. Когда он додумал до этого момента, у него вдруг оформилась ясная мысль. Она была шокирующей, пугающей и восхитительной. Он должен совершить в своей трусливой и никчёмной жизни хотя бы один смелый, стоящий поступок. Ему ведь все равно придется умереть, так он хотя бы умрет, всеми возможными средствами помогая Китнисс Эвердин стать Победительницей. Окрыленный этой поразительной идеей, он повернулся к ней, раскрыл рот и заговорил.