Исполнитель желаний

Мэтт сидел на подоконнике раскрытого настежь окна, сложив ноги по-турецки, и курил уже четвертую сигарету подряд. С того самого момента, как он, наконец, смог закурить, он прикуривал одну за другой, и никак не мог утолить никотиновый голод. Он жадно затягивался, заглатывая дым, ненасытно глядя на вспыхивающий красный уголек, не чувствуя вкуса, почти не делая перерывов между затяжками. И только на этой, четвертой закуренной сигарете, он, наконец, смог расслабиться и почувствовать привычное удовольствие от курения. Мэтт даже не помнил, когда ему в последний раз приходилось так долго терпеть. Он настолько привык, что он может курить всегда и везде, что уже несколько лет ни разу не пытался себя ограничивать или испытывать воздержанием. Просто не было смысла. Его давно уже не останавливали запрещающие надписи и таблички, возвещающие, что здесь нет мест для курения, гневные, осуждающие взгляды окружающих или выказываемое партнерами по бизнесу недовольство. Мелло, регулярно читавший ему нотации, что курение убивает не только гениального хакера, но, и еще более гениального принца криминального мира, постоянно находящегося рядом с ним, при любой, даже самой безобидной попытке кого-либо другого посягнуть на право Мэтта курить, тут же яростно бросался его защищать, со всей присущей его эмоциональной натуре нелогичностью. И Мэтт невозмутимо закуривал очередную сигарету, с насмешкой глядя в глаза, растерявшегося от неукротимой агрессии его друга, незадачливого любителя чистого воздуха. Но сегодня… Сегодня было другое. Сегодня, впервые за десять лет, весь день рядом снова был Эл. Мэтт сам не решался достать сигареты или хотя бы сказать, что ему нужно выйти перекурить. Пожалуй, первый раз с того момента, как он покинул приют, Мэтт ощущал чувство смущения и неловкости за свою пагубную привычку. Он не смел, просто не мог закурить рядом с кумиром их детства, не терпящим запаха дыма. Даже заговорить о том, что он курит, Мэтт бы не смог. Он до ужаса боялся даже представить, каким взглядом посмотрит на него детектив, если узнает, что один из лучших воспитанников дома Вамми, вопреки здравой логике и принципам рациональности, самостоятельно уничтожает свое собственное здоровье. И геймер мужественно терпел, терпел весь этот день, стараясь подавить нарастающую нервозность, начисто сгрызая ногти и кусая в кровь губы, пытаясь занять любым, попавшимся под руку, предметом нетерпеливые пальцы, привыкшие постоянно держать сигарету. Небольшим утешением для него служило лишь растущее с каждым часом уважение в глазах Мелло, с которым немец все чаще поглядывал на своего зависимого от ядовитого дыма приятеля. Пытаясь спастись от мучительной пытки, Мэтт, в конце концов, начал пытаться конфетами заглушить нарастающее чувство никотиновой голодовки, благо конфет в штабе было более чем достаточно. И, к тому моменту, когда Эл заметил, что уже довольно поздно, и предложил желающим разойтись по своим комнатам и продолжить работу в свободном режиме, Мэтт уже ненавидел не только сладкое, но и яркие бумажные обертки конфет. Он с ужасом думал, выдержат ли его, подточенные пагубной привычкой, зубы такое количество сахара и не проснется ли он завтра с острой мучительной зубной болью. Нерешительность Мелло, явно планировавшего и дальше остаться в центральном зале с Рюдзаки, вместо того, чтобы отправиться вместе с Мэттом в выделенную для них комнату, чуть не заставила геймера взвыть во весь голос. Он тоже безумно хотел остаться, но отсутствие сигарет уже выкручивало его наизнанку. Хотя, он, скорее всего, терпел бы и дальше, не в силах уйти, прокручивая в голове снова и снова сладкие воспоминания о глубоких затяжках, заставляющие воображение корчиться в судорогах, если бы Эл вдруг сам не попросил их уйти. Равнодушным голосом их бывший друг детства неожиданно сообщил, что ему необходимо остаться наедине с теми членами команды расследования, что были с ним с самого начала, прежде чем часть из них уйдет ночевать по домам. И Мэтт с Мелло безропотно подчинились, обмениваясь настороженными взглядами с Бейондом и Ниа, ревностно следя, чтобы ни один не задержался с Рюдзаки дольше других. В конце концов, они вышли все вместе и разбрелись по своим комнатам, предусмотрительно подготовленными Ватари для них на разных этажах. И вот теперь, оставшись, наконец, вдвоем, они распахнули настежь окно и забрались на подоконник, и Мэтт курил не переставая. Мелло, сидевший напротив него, вытянув по подоконнику ноги, лениво разглядывал темнеющий город, с усмешкой поглядывая на Мэтта, но воздерживаясь от колких замечаний. Им было хорошо, безумно хорошо так, как давно уже не было. Просто молча сидеть на окне, ежась от холодного вечернего воздуха, наблюдать, как город внизу зажигает огни, и знать, что здесь, в этом здании, на одном из этажей, есть сейчас Эл. Живой. Не помнящий их , безразличный в своем отчуждении, но ведь это не было главным. Он был здесь, рядом. Можно было спуститься к нему и увидеть, прикоснуться рукой, услышать вкрадчивый голос, получить гневный взгляд за назойливость. Совсем как тогда, в детстве, когда они были счастливы. Даже этого было достаточно. - Ты выглядишь очень довольным, - заметил Мэтт, затягиваясь, с удовольствием разглядывая своего друга. Лицо Мелло было сейчас таким спокойным и умиротворенным, он щурил свои бирюзовые глаза, как наевшийся сливок кот, а на губах играла чуть заметная полуулыбка. Мэтт обожал его видеть таким. - Так и есть, - Мелло сладко потянулся, выгибаясь всем телом, ничуть не заботясь о том, что рискует упасть из окна, потеряв равновесие. Впрочем, Мэтт был бы крайне удивлен, если бы такое произошло, - Кстати, Мэтт, гони сто баксов, Ягами так и не пришел. - Еще не факт, - Мэтт щелчком выбросил окурок в окно, и они, замолчав, проследили, как исчезает далеко внизу маленький красный огонек, - Отдам, если до утра не появится. - Сейчас давай, - Мелло наклонился вперед и нетерпеливо протянул ладонь, - Нам его еще, небось, по всей Японии разыскивать придется. - Думаешь, все-таки он? – с интересом спросил Мэтт. Взглянув на все еще протянутую ладонь Мелло, он вздохнул и, выудив из кармана штанов свернутую в трубочку и перетянутую резинкой стопку банкнот, выудил из нее купюру в сто долларов и с хлопком положил ее в руку приятелю, - На, вымогатель. - Да нет, вряд ли…, - Мелло задумчиво наморщил нос, засовывая банкноту в карман своих кожаных брюк, - Не нравится он мне просто. Слишком…правильный. Лицемер. Мэтт фыркнул, понимая, что Мелло опять сблефовал, но не стал возражать. Бесконечные ставки на деньги по каждому поводу, и попытки беззлобно обжулить друг друга были просто привычной забавой, позволяющей придать остроту окружающим их событиям. Еще с детства они оба привыкли чуть-чуть добавлять азарта в размеренный мир приюта. Единственным, на что Мэтт никогда не решился бы сделать ставку или заговорить об этом, были оценки - бесконечная битва Мелло и Ниа за звание стать лучшим по успеваемости, противостояние, начавшееся как игра и закончившееся безграничной ненавистью друг к другу. Никогда, даже в бреду, Мэтт не осмелился бы тогда предложить сделать ставку, кто же получит выше оценку за контрольную или экзамен… Впрочем, и это с тех пор не изменилось, только оценки теперь измерялись не баллами. - Он мне еще в переулке не понравился, - помолчав, лениво добавил Мелло, - хотя, надо признать, теперь мне понятно, почему Ягами тогда не боялся. Он видно из тех, кто идет до конца… и драться умеет, факт. - Мы ему все обязаны жизнью Рюдзаки, - Мэтт снова закурил, ощущая, что уже замерзает, и понимая, что скоро придется слезать с подоконника, - Если бы не он… Так что, он точно не Кира. - Да знаю я…, - Мелло недовольно поморщился, - Это и снимает с него все подозрения. Dreckschwein. С этим все ясно. Но… Ты его глаза сегодня видел, когда он кинулся? Прямо как у Бейонда. Такой же псих. - Если бы ты такое выкинул, не сказав, я бы тебе вообще башку раскроил, - мрачно заметил Мэтт. - Ха! – Мелло насмешливо сверкнул прищуренными глазами, но тут же осекся и, помолчав, очень серьезно добавил, - Я бы тебе сказал. В этом-то все и дело. Рюдзаки не стал говорить ему… А он знает, что делает. - Согласен, - кивнул Мэтт и, выкинув окурок, вытащил из кармана жилетки игровую консоль. Нерешительно повертел ее в руках, не включая. - Не стесняйся, дорогой, - фыркнул Мелло и, оттолкнувшись руками, легко спрыгнул с подоконника, - Давай, самоудовлетворяйся. Мне все равно надо работать. Окно только закрой, холодно уже. - Я могу тебе чем-то помочь? – осторожно осведомился геймер, уже поглаживая пальцами клавишу включения консоли. - Будешь нужен, скажу, - снова серьезно ответил Мелло, усаживаясь в кресло перед большим моноблоком компьютера с клавиатурой, стоявшем в их комнате, - Мне надо сосредоточиться. Уверен, наша большеголовая ошибка природы уже вовсю шуршит мозгами… Наверное, глаз не сомкнет за всю ночь. В его голосе послышалась привычная ненависть к Ниа. Они снова боролись за лидерство, как будто не было всех этих лет, проведенных в разных странах, на разных континентах. Как будто они расстались только вчера. Мэтт знал, что так будет, как только Рюдзаки попросил их просмотреть все материалы по делу и попытаться найти, где же он мог ошибиться. Пойти по ложному следу. Сделать неверные выводы. «Мне нужен ваш свежий взгляд» - услышав эти слова, Мэтт сразу понял, что Мелло он потерял. Сам Эл просил их о помощи. Неугомонный блондин теперь будет сутками напролет всматриваться в монитор, анализировать факты, выискивать несовпадения. Всем сердцем и всей душой стараясь опередить в этом поиске Ниа, который так же одержимо будет искать ответы. Их посиделки на открытом окне уже были огромным подарком, который Мэтт оценил. Но на большее он не мог сегодня рассчитывать. Мелло себе не простит, если Ниа вдруг за ночь продвинется дальше него. И Мэтт не хотел его больше стеснять. Захлопнув окно, он плюхнулся на кровать, и некоторое время просто смотрел на обтянутую черной жилеткой узкую спину и обнаженные мускулистые руки, в очередной раз поражаясь, сколько кипучей энергии и неудержимых эмоций может умещаться в его, не слишком-то крупном, приятеле. - Хватит на меня пялиться, Мэтти, - буркнул Мелло, не поворачиваясь, неотрывно глядя в светящийся монитор , быстро переключая файлы мышкой , - Ты, блин, меня отвлекаешь. - Прости, - Мэтт смутился, он не хотел мешать другу в достижении его цели, - Я точно не могу тебе чем-то помочь? - Точно, Мэтт, точно, - Мелло резко обернулся к нему, и его длинные пшеничные волосы взметнулись светлой волной. Но Мелло не злился, его бирюзовые глаза сияли, тонкие губы улыбались, - Ты ведь понимаешь, что вот почти о таком я и мечтал? - Да, - Мэтт кивнул, понимая, о чем он говорит, - Я тоже, ты знаешь. - Тогда заткнись и не мешай мне, - фыркнул Мелло, снова поворачиваясь к монитору. Мэтт усмехнулся и, наконец-то, включил игровую консоль. *** Лайт бессмысленно почти пробежал около пяти кварталов, совершенно не думая, куда он идет, не замечая прохожих, которых расталкивал и задевал плечами. И, лишь когда ярость чуть-чуть отпустила, а разум от холодного ноябрьского воздуха очистился от захлестнувших эмоций, он снова обрел способность соображать. И попытаться понять, что же произошло. Он вдруг осознал, что находится на улице совершенно один, никто не гнался за ним и не пытался вернуть. Лайт мог идти, куда хочет. Это открытие поразило его. Он был уверен, что Рюдзаки его не отпустит. Просто не даст уйти. Если не скажет прямо о своих подозрениях, то придумает веский предлог, чтобы заставить остаться. Уже оказавшись на улице, Кира все время сжимал в кулаке телефон, ожидая звонка, приказывающего вернуться. Но теперь ему стало понятно, что звонка ждать бессмысленно. И это было…неправильно, ненормально. Так не похоже на Эла. Так не укладывалось в рамки их привычной игры. Вспомнив, что неподалеку находится один из городских парков, Лайт зашел в небольшой магазинчик и купил себе сэндвич и кофе в термостаканчике с крышкой. Время уже давно перевалило за обеденное, а он сегодня даже толком не завтракал. И даже не чувствовал голода, настолько захватывала его стремительность и непредсказуемость происходящих в штабе событий. Подумав, он купил еще пару булок, чтобы можно было покормить голубей, и отправился в парк. Здесь было холодно и пустынно, как и всегда в ноябре. Ни шумных компаний школьников, расположившихся на траве, ни прогуливающихся молодых мамаш с колясками с кричащими младенцами внутри, ни пожилых пар, совершающих моцион. За все время, Лайту встретились лишь пара спортсменов, упорно совершающих на холодном ветру пробежку, да несколько служащих клерков, очевидно, сокращающих путь через парк. Это его более чем устраивало. Удобно расположившись на одной из скамеек, он отпил кофе и развернул сэндвич, погрузившись в раздумья. Теперь у него, наконец-то, была возможность проанализировать собственные мысли и происходящие вокруг события. Он сорвался. Поддался эмоциям и утратил контроль над собой, потеряв ощущение реальности происходящего. Лайт никогда в жизни и не предполагал, что такое возможно. Что его холодный, всегда рассудительный разум, даст такую осечку. И из-за чего? Из-за того, что его ненавистный враг, мечтающий отправить Киру на электрический стул, так глупо и так безрассудно посмел рисковать собой? В очередной раз в их затянувшейся борьбе поставил свою жизнь на карту, не посчитав нужным предупредить его, Лайта? Бред. Нет, дело не в этом. Лайт, в общем-то, ни на минуту сегодня не забывал, что Рюдзаки ничего не грозит. Рэм уже принесла себя в жертву, рассыпавшись в песок, в отчаянной попытке защитить Мису, так жестоко раскрывшую Лайту главную тайну Шинигами, доверенную ей одной. Проблема была в другом. Сегодня Лайт в одно мгновение отчетливо понял, что выхода нет. Эл не отступит, не остановится, не свернет. Где-то в глубине души, Кира все же надеялся, что у него есть хоть какой-нибудь шанс. Шанс закончить игру, не принося одного из них в жертву. Но отчаянный шаг, на который сегодня пошел детектив, полностью перечеркнул все надежды. Сорок два процента риска. Это, если вдуматься, катастрофически много для того, чтобы рисковать самым ценным, что есть. Своей жизнью. В первый же день выхода из больницы после неудавшегося покушения. Насколько же велика его ненависть к Кире. Даже амнезия оказалась бессильна. Эл забыл лица, забыл людей, забыл даже Ватари, но, где-то там, в подсознании, его ненависть оказалась сильнее. Теперь уже стало понятно, что, за все это время, с того момента, как пришел в себя, Рюдзаки ни разу, ни на минуту, не забывал про таинственного убийцу. Иначе он просто не успел бы подготовить и запустить эксперимент. И эта ненависть, эта сосредоточенность только на Кире, затмевающая для Эла все остальное, неожиданно больно ударила Лайта по сердцу. Кира доел сэндвич, смял обертку и выкинул ее в урну. Отпил маленькими глотками ароматный горячий кофе. Термостаканчик стоил дороже, но оно того стоило. Сейчас, когда холод уже начал забираться под куртку, горячий напиток показался ему просто великолепным. Заметив сидящего на скамейке человека, вокруг начали собираться голуби, еще не подходя слишком близко, воркуя и суетясь в отдалении. Лайт раскрыл пакет с булками и, аккуратно кроша мягкий хлеб, начал кидать птицам крошки. Пусть хоть кому-то в этот серый холодный день будет тепло и сытно. Было еще кое-что, что он понял сегодня. Он мог тешить себя какими угодно иллюзиями, но, на самом-то деле, он, как Ягами Лайт, ни на шаг не приблизился к Элу. Не смог отвоевать в его холодной душе ни малейшего места для гениального сына бывшего шефа Японской полиции. «Спасибо за работу», - он уже слышал эти слова, когда уходил Аидзава. После его ухода Рюдзаки ни разу не вспоминал про него. Как будто этот человек не проводил вместе с ними долгие бессонные ночи, не рисковал своей жизнью для достижения их общей цели, не был вынужден выносить мучительные ссоры с любимой женой и жертвовать возможностью видеться с маленькой дочерью. Как будто его вообще никогда не существовало. Точно так же, спокойно и равнодушно, мимоходом, Рюдзаки простился и с Лайтом, мгновенно переключаясь на работу, словно вычеркивая его из списка значимых для него лиц. Ни грусти, ни сожаления не было в его глазах, только бесконечно холодное отчуждение. Он снял с Лайта все подозрения и не видел причин, зачем нужно его удерживать, раз он хочет уйти. Никаких, абсолютно никаких причин! Гениальный детектив ни секунды не колебался, прощаясь с тем, кто так упорно называл себя его лучшим другом. Лайт с хрустом смял в руке опустевший термостаканчик, ломая его. Часть голубей, из, уже довольно большой, собравшейся вокруг него стаи, с шумом взлетели, хлопая крыльями. Но остальные птицы даже не обратили внимания на созданный шум и продолжали деловито сновать вокруг, собирая с земли крошки хлеба. Рюдзаки не нуждался в друзьях, он вообще ни в ком не нуждался. Пока Лайт находился с ним рядом, Эл воспринимал это просто как данность, позволяя себе, развлечения ради, небольшие эксперименты. Но не больше того. Именно этого Лайт и боялся. Простой Японский студент не интересовал детектива. Ему нужен был Кира. Неуловимый безжалостный враг, не приемлющий поражений, готовый убить. А Лайт хотел быть ему другом. Хотел помогать и заботиться. И хоть что-нибудь получать в ответ. Впервые в жизни он, никогда не знавший, что такое привязанность, безумно нуждался в ответном тепле. Во взаимном доверии. Хотя бы недолгом. И надо же было ему столкнуться с гениальным лжецом, чьи бесконечные фальсификации не оставляли надежды понять, где же заканчивается игра и прекращаются иллюзии, пока суровая реальность не била по самому больному. «Ненавижу тебя, - яростно думал Лайт, стряхивая с брюк насыпавшиеся на них крошки хлеба, - Слышишь, Рюдзаки? Ненавижу!» Уже заметно стемнело, и Кира чувствовал, как, несмотря на теплую куртку, его пробирает озноб. Хлеб закончился, и даже собравшиеся вокруг него голуби начали разлетаться, оставляя совсем одного в пустом и холодном парке. Снова накатило волной щемящее в груди чувство абсолютного одиночества. Там, в штабе, кипела жизнь, происходили события, бурлили эмоции, заполняя пространство, не оставляя возможности передохнуть, там было смертельно опасно, но до безумия увлекательно. Здесь Лайт чувствовал себя так, как будто его вычеркнули из жизни. Выкинули, за ненадобностью. И обиднее всего было то, что он сам, по собственной глупости, поддавшись порыву, бессмысленно лишил себя возможности находиться сейчас рядом с тем, в ком нуждался. Сможет ли он вернуться? И примет ли обратно его Рюдзаки, так некстати полностью переставший его подозревать? Лайт в этом очень сомневался. Через тринадцать дней, когда преступник, записавший имя в тетрадь, не умрет – глаза Эла зажгутся азартом, и он снова помчится по следу, распутывая клубок тянущихся к Кире ниточек, но уже будет поздно. Будет потеряно время, драгоценное время. Лайт упустит возможность взять игру в свои руки. Другие люди займут его место рядом с гениальным детективом. Мелло, Мэтт, Ниа – только и ждут возможности. Они, а не Кира, станут нужными, близкими, необходимыми. Вытеснят из лохматой головы последние теплые воспоминания о Ягами Лайте. - Рюк! – задрав голову в совсем уже темное небо, отчаянно закричал Кира, - Ты нужен мне, Рюк! Верни мне тетрадь! Его крик разнесся по совсем опустевшему темному парку. Лайт подумал, что, наверное, сейчас он согласился бы на сделку. Может быть… Может быть, возможность убрать конкурентов стоила половину оставшейся жизни. Кто знает? Во всяком случае, он бы всерьез размышлял бы об этом, если бы Рюк появился. Возвращая его в реальность, зазвонил телефон. Миса, восторженно щебеча, изо всех сил пыталась заманить Лайта к себе, обещая сюрприз, намекая на безумную ночь. Понимая, что он понятия не имеет, где ему ночевать, Кира мрачно соврал ей зачем-то о напряженной работе в штабе и невозможности покинуть рабочее место. Привычно выслушав ее горестные причитания, что «противный Рюдзаки» совершенно не думает о других, и совсем не оставляет Лайту времени на личную жизнь, он устало простился и, сложив телефон, поднялся со скамьи. Ему нужно было куда-то идти. Не мог же он остаться ночевать на скамье в темном парке. Как бы ни было тяжело у него на душе, Кира не готов был рисковать своим собственным здоровьем или подвергаться опасности. Он не собирался сдаваться. Уже на выходе из парка ему позвонил отец. Лайт поговорил с ним немного, осторожно пытаясь узнать, как воспринял его уход Рюдзаки. Но, поняв, что двусмысленные вопросы в разговоре с отцом не приносят желаемого результата, Лайт решился и прямо спросил, мучительно пересиливая свою гордость: - Отец, Рюдзаки что-нибудь говорил о моем уходе? И получил в ответ развернутый рассказ о том, как напряженно ведется работа, как занят Рюдзаки в распределении задач новым людям, как активно включились в работу агенты ФБР, неожиданно, оказавшиеся вполне симпатичными людьми, и как не нравится отцу присутствие в штабе Бейонда, вселяющего во всех беспокойство. Мысленно горько усмехнувшись, Лайт попросил отца передать привет матери и Саю, когда тот вернется домой. И привычно солгал, что сегодня переночует у Мисы. Ему не хотелось идти домой и встречаться с сочувствующим взглядом отца или, что еще хуже, быть втянутым в разговор о дальнейшей перспективе участия в расследовании. Он должен был разобраться в этом сам. Ему надо было понять, как действовать дальше. Как снова вернуться на те позиции, что он так опрометчиво потерял. Он брел бесцельно по вечерней улице, ежась от холода, погруженный в вязкие, неприятные мысли, когда на глаза попалась яркая вывеска кинотеатра. Лайт редко ходил в кино, считая просмотр фильмов бездарной потерей времени. Как правило, посещение кинотеатра было связано для него со свиданием с очередной подружкой, неким необходимым атрибутом создания иллюзии ухаживания. Кино, кафе и…чья-нибудь пустая квартира или номер недорогого отеля, не слишком щепетильного, не требующего документов о совершеннолетии у постояльцев. Предвкушение очередной победы и возможность обнимать в темноте женское тело скрашивали необходимость тратить два часа времени на просмотр бессмысленного видеоряда, каким, по большей части, являлись фильмы местного производства. Серьезные же картины, которых, по его мнению, было немного, Лайт предпочитал смотреть дома, в одиночестве, имея возможность, не отвлекаясь на шутки из зала и повсеместный хруст попкорном, оценить и сюжет, и качественную игру актеров. Но сейчас ему было холодно и одиноко, и совершенно некуда было идти. Пожав плечами в ответ на свои собственные мысли, Лайт зашел в кинотеатр и купил билет на ближайший сеанс, даже особо не вдумываясь, как называется фильм. По большому счету, ему было все равно. Здесь, в кинотеатре, было тепло, и вокруг были люди. После пустынного, навевающего тоску осеннего парка, общество незнакомых людей, которое он раньше не выносил, показалось ему неожиданно привлекательным. Ощущая, как тело перестает бить озноб и по нему разливается долгожданное тепло, Лайт прошел в зал и занял свое место, мимоходом жалея, что людей не так много и большинство кресел в зале пустуют. В основном, это были влюбленные парочки, видимо, как когда-то и он, глупо тратящие время на имитацию романтических отношений, вместо того, чтобы сразу улечься в постель. И, конечно же, все они искали ряд кресел подальше и места потемнее. А Кире почему-то хотелось, чтобы зал был забит, чтобы кругом были люди, и их шумные разговоры и, раздражающие всегда, во время сеанса, шутки, звучали, не умолкая, заглушая ту пустоту, что ощущал он внутри. Он вдруг подумал, что жалеет, действительно жалеет, хотя и предположить бы такого не мог, что Рюдзаки снял цепь. Насколько проще все было тогда, когда они были скованы. Когда ни один не мог сделать и шага, не потянув за собою другого. И они были вынужденно неразлучны, всегда, постоянно. Как мечтал тогда Лайт о моменте, когда цепь будет снята! Как он ненавидел их бесконечное присутствие рядом друг с другом. Их искусственную зависимость друг от друга. Он ненавидел даже звон цепи, издаваемый при неловком движении одного из них. Лайт никогда и не думал, что будет скучать о том времени. Но как много, действительно много, Кира отдал бы сейчас, чтобы железный наручник, сковывающий его с Рюдзаки, снова замкнулся бы на его запястье. Лайт попытался отвлечься от мыслей и сосредоточиться на начавшемся фильме. Но, к его разочарованию, фильм был совсем не интересным и скучным. Избитый, затасканный до бесконечности сюжет очередной криминальной истории, претендующей на оригинальность. Впрочем, чего еще можно было ожидать от ночного сеанса. Сознанию совершенно не за что было зацепиться. Тяжело навалилась вдруг накопившаяся за день усталость, и, как ни боролся с ней Кира, глаза сами собой начали закрываться, буквально слипаться, не подчиняясь воле владельца. «До чего я дошел, - лениво сопротивляясь желанию крепко заснуть, рассеянно думал Лайт, - сплю в кинотеатрах, как последний бездомный. Лучший студент Японии, которому все пророчили безусловно блестящее будущее». Он немного поразмышлял об этом, но, в конце концов, пришел к выводу, что не хотел бы возвращения прошлого. Нет, каким бы тоскливым бы ни было его сегодняшнее положение, он не променял бы его на свою прежнюю жизнь. Вялотекущее существование, пусть даже обильно сдобренное признанием его талантов и заслуг, никак не могло конкурировать с тем бешеным круговоротом жизни, что завертелся вокруг него, когда он стал Кирой. Каждый размеренно прожитый день, похожий на предыдущий, с заранее просчитанными успехами, даже отдаленно не напоминал по напору эмоций и сжигающему колоссальному напряжению всех его чувств любой из тех дней, что он прожил, подняв тетрадь. Нет, Лайт не хотел возвращаться обратно. Глаза слипались, но Кира упорно боролся со сном, не желая уподобляться тем несчастным, не имеющим дома, что вынуждены воровать урывками часы сна в кинотеатрах, кабинках интернет-кафе, на вокзалах и где там еще можно было украдкой поспать, не нарушая общественного порядка и не привлекая внимания полицейских. Неожиданно, ему в голову пришла мысль, что ему совсем не хотелось бы спать, если бы Рюдзаки сидел сейчас рядом. Лайт мысленно вообразил на соседнем сиденье сгорбленную фигуру с взлохмаченными волосами, внимательно вглядывающуюся в экран, и чуть не захохотал во весь голос. Представлять гениального детектива, пытающегося понять смысл и предназначение третьесортного фильма, было забавно. Но мысли вдруг сбились, и потекли совсем в другом направлении. Перед глазами возник широкий вырез белой футболки, и он снова почувствовал ощущение гладкой, такой чувствительной фарфоровой кожи под кончиками пальцев. Судорожный вдох тонких, упрямых губ, пытающихся не выдать свое движение, и густые, черные ресницы, скрывающие непроглядную тьму больших глаз, верно прячущие секреты хозяина. Как жаль, что Кира не смог пойти дальше. Продолжить эксперимент, чтобы узнать, как долго выдержит Эл. Надавить пальцами чуть сильнее, делая прикосновения более требовательными, настойчивыми. Медленно прочертить линию по груди, вдоль ключицы, чуть касаясь кончиком ногтя. Тыльной стороной ладони провести по гортани, очерчивая острый кадык, осторожно перейти на нежную кожу под подбородком, коснуться мочки уха. Развернуть руку и, задыхаясь, ощущая головокружение, проверить степень доверия, обхватив шею раскрытой ладонью, проводя вверх и вниз, поглаживая тонкую кожу сразу всеми пятью кончиками пальцев. Склониться, прижимаясь грудью к его плечу, замирая от собственной смелости, ощущая, как взлохмаченные черные пряди приятно щекочут щеку и шею. Поймать между большим и указательным пальцами острый, волевой подбородок и заставить приподнять вверх лицо. Медленно наклониться еще ниже и… Лайт вдруг отчетливо почувствовал невесомое прикосновение чужих губ, чуть ощутимый, сводящий с ума сладкий привкус.… И судорожно дернулся в ужасе, осознавая подступивший кошмар, взмахивая руками, пытаясь оттолкнуть того, кого целовал. От своего резкого движения он чуть не свалился с кресла и, тяжело дыша, некоторое время глупо хлопал глазами, оглядываясь, пытаясь понять, где он и что с ним только что произошло. Паника, пронзившая его мозг, медленно отступала, давая возможность сознанию увидеть вокруг себя темный зал кинотеатра, малочисленных посетителей, занятых только друг другом, не обративших на его судорожные дерганья никакого внимания, все еще продолжающийся на экране занудливый фильм. «Сон, - с облегчением понял, наконец, Лайт, - всего лишь глупый, дурацкий сон». Сам не заметив этого, он все-таки умудрился заснуть в кинотеатре, измученный переживаниями сегодняшнего дня и длинной прогулкой на холодном свежем воздухе. Окружающая атмосфера, все эти целующиеся и обнимающиеся в темноте парочки, видимо, наложились на засевшие в голове события, и породили в его подсознании такой странный, такой неестественный и пугающий своей ненормальностью сон. «Тьфу, - Лайт чуть было на самом деле не плюнул на пол кинотеатра, - Приснится же такое». Он потряс головой, пытаясь вытряхнуть остатки нелепого сна, пытаясь перестать возвращаться к нему мысленно снова и снова, вспоминая детали. Стараясь не обращать внимания на предательское тепло и чуть ощутимую пьянящую слабость, волнами все еще расходящиеся по телу. Внезапно ярко вспыхнул свет, в уши ударила громкая финальная музыка и по экрану, так некстати, поползли титры. Лайт поднялся, и, все еще окончательно не проснувшись, покачиваясь, отчаянно зевая, побрел к выходу вслед за остальными зрителями. Рассеянно взглянув на часы, он заметил, что время уже приближается к часу ночи. Пора было заканчивать со своими бесполезными ночными гуляньями. Надо было брать такси и ехать ночевать к Мисе, благо ключи от ее квартиры были у Лайта в кармане. Его преданная помощница будет рада его неожиданному приходу в любое время суток. Завтра будет новый день, будут новые силы. Завтра он подумает, что дальше делать. А сейчас он слишком измотан, и уже не в состоянии что-то решать. Лайт вышел на улицу и поежился от налетевшего ледяного порыва ветра. После разморившего его тепла кинотеатра, на ночной улице показалось особенно холодно. Кира поднял воротник своей куртки и, засунув руки в карманы, побрел вдоль дороги по пустующему сейчас тротуару, занятому всего лишь двумя-тремя припозднившимися прохожими, намереваясь поймать такси, как только оно появится. «Я мог бы уехать, - неожиданно пришло ему в голову, - Мог бы вообще улететь из Японии. Исчезнуть, раствориться на другом континенте, пользуясь предоставленной свободой». Что-то в этой мысли заинтересовало его и он начал обдумывать ее дальше, пытаясь понять, что же его зацепило. У него были кое-какие свои накопления, но их явно бы не хватило, чтобы попытаться хоть как-то обустроиться в чужой стране. Даже на первое время. Можно было бы воспользоваться кредиткой отца, благо, Лайт знал, где отец хранил свои сбережения, скрупулезно накапливая всю жизнь на будущее сына и дочери. Но от этой мысли Кире стало противно. Нет, он никогда не будет настолько загнан в угол, чтоб обворовывать свою семью. Впереди на улице, по которой он задумчиво брел, под яркой неоновой вывеской закрытого магазина, шумно веселилась компания из двух разбитных девушек и четырех молодых людей. Явно сильно выпившая молодежь, перекрывая тротуар, открыто демонстрировала свое мнимое превосходство над обывателями. Они нарочито громко смеялись и покрикивали, не обращая ни на кого внимания, вынуждая одиноких прохожих испуганно прижиматься к витрине магазина или выходить на дорогу, чтобы их обойти. Погруженный в свои размышления, Лайт шел прямо на них, двигаясь по прямой, не собираясь сворачивать или обходить. Он мог бы занять денег у Мисы. Девушка давно самостоятельно зарабатывала и, наверняка, имела средства на черный день. Она бы с радостью отдала их ему, если бы он попросил. Даже если бы у нее не было собственных денег, Миса нашла бы, у кого их занять, чтобы выполнить просьбу Киры. Хотя… Можно было не занимать. Можно было бы уговорить Мису уехать с ним вместе. Кто знает, какие незначительные детали, не связанные напрямую с тетрадью, остались у нее в памяти и способны вывести на него, Лайта? Зачем оставлять такого свидетеля для Рюдзаки? К тому же, через тринадцать дней, подозрение падет в первую очередь на нее, и детектив вплотную займется начинающей фотомоделью. Стоп. Вот оно. Мысли взметнулись бешеным вихрем, заворачиваясь в воронку, разбивая остатки меланхоличного настроения, заставляя мозг снова работать. Миса. Первый кандидат на роль Киры номер два, единственный человек, который может привести расследование к Кире номер один. Как мог Эл отпустить его, зная, что он может пойти к Мисе? Лайт слишком сосредоточился на своих чувствах сегодня. Так боялся потерять интерес Рюдзаки к себе, как к Ягами Лайту, что совсем упустил из внимания главное. Если отбросить эмоции, оставляя лишь факты – пазл не складывался. На основании правил тетради, с Лайта и Мисы были сняты все обвинения. Но убийства возобновились, как только девушку выпустили из штаба. И детектив был уверен, что правило тринадцати дней может быть просто фальшивкой. Эл не скрывал своих выводов, что, если правило ложное – очевидно, что Миса является Кирой. Кирой номер два, который может привести их к первому Кире. Правило тетради Смерти – единственный веский довод в череде косвенных улик и косвенных оправданий. Только его подтверждение или опровержение могло внести ясность. И Эл решился на эксперимент. За что и был сражен смертельным приступом, вписанный исполинской рукой Рэм в ее собственную тетрадь. Шинигами принесла себя в жертву именно ради того, чтобы уберечь от обвинения Мису. Сыграв как по нотам в поставленной Лайтом пьесе. А теперь… Рюдзаки все-таки запускает эксперимент и так легко, мимоходом, отпускает из штаба Лайта, которого должен удерживать всеми силами. Хотя бы ради того, чтобы Лайт не успел неосторожно предупредить Мису о нависшей над ней опасности, если она является Кирой. Лайт живет с Мисой, и Рюдзаки это прекрасно известно. Как он мог отпустить его, допуская вероятность утечки секретной информации? Даже если бы доверял ему полностью, Рюдзаки, помешанный на секретности, не мог бы так рисковать всем расследованием. L. допустил… ошибку? Кира мотнул головой. Нет, детектив не мог ошибиться так глупо. Тогда… Это ловушка. Невидимая хитроумная ловушка Рюдзаки, расставленная не для кого-нибудь, а для него, Лайта. Его яростная вспышка эмоций послужила удобной возможностью, которую Эл тут же использовал. Если Лайт предпримет хоть что-нибудь, чтобы изменить ход событий, испугавшись результата эксперимента и воспользовавшись тем, что его отпустили из штаба, будь это прекратившиеся убийства или внезапный отъезд Мисы – значит, Лайт и есть Кира, пытающийся замести следы. Все просто. Забытое чувство завораживающей опасности и смертельной игры разом вернулось, пробежав электрическим разрядом по позвоночнику. Он снова недооценил своего врага, излишне расслабился, концентрируя внимание на эмоциях, считая, что Рюдзаки еще слишком слаб, чтобы снова начинать их безумные танцы над пропастью. Он ошибся. Их главная игра продолжалась, только правила усложнились. Что-то вокруг изменилось. Лайт внезапно осознал, что, погруженный в раздумья, полностью сосредоточенный на своих мыслях, не замечая вокруг ничего, он подошел прямо к подвыпившей компании молодежи и сейчас остановился почти вплотную за одним из парней, стоявших к нему спиной. Вместо того, чтобы с опаской, стыдливо спрятав глаза, осторожно обойти возможные неприятности, он, потеряв бдительность, попер напролом. Это было некстати, очень некстати. Ему сейчас точно было не до уличных драк или препирательств с агрессивной компанией. В том, что они будут агрессивными, Лайт не сомневался. Один, на пустующей улице, он сам предоставил отличную возможность парням продемонстрировать свою силу перед подругами. Это была данность этого мира. Что ж, он был готов дать отпор. Его сегодняшняя растерянность прошла без следа. Сейчас он снова ощущал себя Богом. Кира поднял горящий взгляд и встретился глазами с тем парнем, что стоял перед ним и как раз начал оборачиваться. И усмехнулся ему в лицо, ощущая свое полное превосходство. Он был выше, недостижимо выше всех этих людей. Где-то там, на головокружительной высоте, куда этим простым неудачникам никогда не подняться, его ждет его собственный враг. Единственный достойный противник, с которым они все еще спорят за владение этим миром. Кира с удовлетворением увидел, как гаснет насмешка в глазах подвыпивших гуляк, как тускнеют улыбки. Стоявший перед ним парень как-то излишне торопливо сделал шаг в сторону, уступая Кире дорогу. И, так же поспешно, все остальные члены компании расступились, образуя коридор, давая проход. Лайт не спеша обвел их всех тем же тяжелым горящим взглядом, всматриваясь в каждое лицо, с удовольствием отмечая, как они отводят глаза, ощущая в нем скрытую страшную силу. И медленно двинулся дальше, продолжая свой путь в никуда, погружаясь вновь в свои мысли, пытаясь распутать очередной хитроумный клубок, сплетенный его врагом. Теперь ему уже было странно и стыдно за свое тоскливое просиживание на скамье в холодном осеннем парке. Неприятно было думать о том, что он столько потратил времени, поддаваясь подступающим волнам безысходности. Детально анализируя свои мысли и события сегодняшнего дня, Лайт, наконец, подобрался к своей выходке в штабе. И, оценивая со всех сторон, как это могло бы выглядеть со стороны, пришел, наконец, к неожиданному выводу, что, на удивление, он сыграл идеально. Несмотря на эмоции, он все сделал правильно. Для команды расследования он – лучший друг Эла, отдавший немало сил у них на глазах в отчаянной попытке вернуть жизнь в умирающее тело. Восемь дней безвылазно просидевший в больнице у постели смертельно сраженного друга. И его вспышка ярости сегодня – вполне логична и объяснима. Даже естественна. Лайт породил бы больше вопросов, если бы удержал всплеск эмоций и спокойно воспринял известие о запуске эксперимента. Нет, у бывших полицейских не будет сомнений в нем, он был уверен. Возможно даже, он заслужил еще большее уважение тем, что не побоялся осудить слишком высокий риск, на который пошел Рюдзаки. Другое дело было с чужими… Мелло, Мэтт, Ниа и, возможно, Бейонд, хотя насчет последнего Лайт вообще не сложил еще однозначного мнения, не поверят в искреннее дружеское возмущение, заподозрят подвох, почувствуют фальшь. Но… С этим он разберется. Потом. После того, как снова займет свое место в команде расследования. А он его собирался занять прямо сейчас, пусть это и казалось теперь почти недостижимым. Но Кира был уверен в себе. Лайт взглянул на часы и с удивлением увидел, что уже за два часа ночи. Плевать, тот, кто его волнует, все равно, наверняка не спит. Что касается остальных… так даже лучше. Чем меньше будет вокруг любопытных глаз, тем проще ему будет изобразить, что его возвращение вполне логично. И тем проще ему будет переиграть Рюдзаки и заставить забыть их дневную стычку, если он вздумает ее припоминать. Он огляделся, чтобы сориентироваться, куда же забрел, и неожиданно понял, что стоит прямо напротив больницы, в которой лежал Рюдзаки. Рядом светился во тьме яркой вывеской знакомый магазин конфет. Ноги сами привели Киру на то место, где он столько времени ждал возвращения своего ненавистного друга. Лайт почти даже не удивился. Это было вполне объяснимо. Эл притягивал его, как магнит, как притягивали и все места, которые были с ним связаны. И здесь, рядом с больницей, Кира все еще ощущал его присутствие. Он лишь мимоходом отметил, сколько же он, оказывается, прошел пешком. Ягами уже собирался поймать такси, благо машин, несмотря на позднее время, на улице было все еще много. Но, снова взглянув на другую сторону улицы, Лайт передумал, и быстрым шагом пошел к переходу. Сначала ему нужно кое-куда зайти. Не может же он возвращаться с пустыми руками.