got a feverish feeling

Наливался кровавыми облаками закат. Взгляд то и дело упирался в линию горизонта, где солнце утопало в диких травах, где океан степной, слегка покачиваясь на ветру, сливался с небом оттенков, каких уже давно не было в Городе. Порывы ветра со свистом приносили с собой трав дурман, а где-то далеко было слышно тоненькое пение девы-степнячки. Поют себе на ночь и растворяются фантомами в воздухе, в траве высокой и своенравной. А, может, никаких степнячек и нет, а все это полынь да ковыль, да твирь напевает человеческими связками. Бакалавр беспомощно оглянулся на Город, над которым грозно нависал Многогранник, на Омут, который еще можно было различить в мешанине серо-коричневого. И черт его дернул повестись на шальной взгляд степняка? Хотя, против таких габаритов у него, все-таки, шансов не было. А за то недолгое, по факту, время, которое он провел в Городе, у него уже сложились впечатления о потрясающем упрямстве местных жителей. - Не оглядывайся, - бросает вдруг Бурах. Идет себе и не замечает, как под тяжелой поступью теплом дышит земля, как расступаются ненавязчиво одни травы перед менху, а другие – то листом заденут, обращая на себя внимание, то соцветием, будто кивая, качнут. Древний, первобытный страх перед чудом сменился привычкой к ним. У кого угодно, только не у бакалавра. Ну уж нет, лучше уж смеяться над ними, так легче выносить. «Заведет в степь и раскроет там на радость мясникам, как пить дать», - хмуро размышляет Данковский, тем временем с трудом пробираясь сквозь неожиданно плотные заросли и стараясь не рухнуть туда же. В конце концов, разозлившись, доктор сравнялся с менху и с мрачным видом ожидал конца пути. Спустя час, пока Даниил удивлялся тому, как быстро темнеет в степи, Артемий уже успел и костер развести, брызжущий янтарными искрами, и откупорить изумрудный твирин. Разделывать его не собирались. Хорошо. - И что теперь? – ненавязчиво поинтересовался бакалавр, чувствуя себя в крайней степени неловко, - будем сидеть здесь, пока не околеем? Осуждение в глазах, очевидно же было. - Хорошо, - проговорил менху, усаживаясь в натоптанное местечко рядом. Сделал вид, что не слышал его, - без Песочной Язвы. Каково это теперь? А, и правда… - Да, - пересохшими губами, - хорошо. До сих пор как-то все времени не хватало для этого. Были только вопросы: «Когда все это кончится?» и «Как все это кончится?». Тут тебе не до сентиментальных разглядываний чужого лица, незнакомого и угловатого в ночи. Вместо ответа Бурах хмыкнул и запрокинул голову. Данковский, помедлив, последовал его примеру. - Столица, где же ты еще такие звезды отыщешь, а? – с торжеством вопрошает он, и серебром отливают глаза, как те же звезды. Тут даже созвездия разглядишь без телескопа, и вот луна вальяжно выкатывается, округлая и слепящая. Большая, словно они к краю света подошли. Или твирин виноват, или нет, но думается, что так оно и есть. Даже твирь, дикая трава перестает колоть, лишь легонько качает длинными стеблями над головой. Бакалавр, вздыхая, с трудом опускает голову, снимает перчатки и тянется к огню, чтобы согреться. Это еще не холод, знает. Смотрит на свои руки, не узнавая их, белые-белые в темноте, а у огня синие линии вен арками под кожей видно. - Давай их сюда, ойнон, - вдруг нарушает тишь да блажь Артемий, не спуская глаз с неба, - по линиям читать тебя буду. Ну, читать так читать, думает Данковский, смотря на посеребренные луной волосы степняка. Хуже уже, вероятно, не будет.