***
Дырявят спину их взгляды, волосы шевелятся от зловонного дыхания. Как это выносит крохотная твириновая невеста, что забилась в угол и шепчет почти бессвязно что-то над пожухлыми травами? Клара не чувствует ног, когда ее губы говорят против воли. - Филин-филин, я знаю твой секрет… Во второй раз не выйдет. Не выйдет же? Посмеется жутко, что бритвой сердце полоснет, и выгонит прозябать из складов своих. Все разом теряют интерес к разговору своего вожака с девчонкой, только твириновая невеста в углу начинает дрожать и путать пальцы так, что кто-то, испугавшись, накидывает той на плечи грубо пошитую куртку. Лихорадит ее, или…? Смотрит Клара в глаза Грифу, а у того там – туман, морок, ее руками нагнанный. И сразу видно, как идут грубые швы по рукам избитым, по лицу кривому, будто на скорую руку сшитому. Тогда девочка, пряча в ладошках крючки, протягивает руки к нему и засаживает их по корень в его, тоже перешитое, замершее сердце.***
- Катерина, Катерина, я знаю, что ты… И осекается. На нее в ожидании смотрят больные глаза в омуте черных кругов. Никакие заговоры не нужны. Просто Клара забыла, как разговаривать по-другому. Она замолкает на полуслове, смотрит на свои руки, отчего-то перепачканные в красной земле, трет их, трет, но грязь не уходит. Тогда девочка, а не вестница, опускается на пол перед пьяной морфием «матушкой» и пытается вырвать собственноручно воткнутый крюк из груди. Катерина садится рядом, разметав свои черные юбки и жестом бессознательной ласки гладит ее спину. Кажется, и грудь у Самозванки тоже набита землей, и вся она ею полна.