got a feverish feeling

Кошка не знает, что это – дневники. У нее нет знаний человеческих, но есть их чувства. У нее – тело кошки, а душа такая, что вмещает в себя звезды. Но, чувствует она: скоро Те Самые События. Это чувствуется в ветре, как поет он. В шелесте трав, в прозрачной воде Горхона, которая скоро кровью окрасится. Поэтому она не записывает, а запоминает все в своей хорошенькой точеной головке. День первый: теплые руки девушки в сером, которая носит хлеб и молоко в холодный склеп. Она не замечает, как бессознательно гладит прозрачную спинку в перерывах от забот. Пестрый бантик в песочнице. Теплое солнце, греющее черепицу на крышах. День второй: мальчишки со Складов, которые так ищут ее, идущую за ними по пятам. Чумазые, отчаянные и невообразимо взрослые душой. Мягкая обивка выкинутого на свалку потертого кресла. Голос человека из Театра, играющий самыми разными оттенками, непонятный и смешной. Он видит ее, манит к себе и смеется: «попалась, красавица, прибаутка для детей. Тебя-то ждать и не нужно, чтобы ты пришла?» День третий: человек в черном чешуйчатом плаще, вкусно отдающий кожей, неизвестными землями и недоверием. Она следует за ним, пока воздух не становится зеленым и душным, а потом, тряхнув головкой, бежит прочь от гадливых крыс, страха и смерти. Вечные стекла Башни, разномастные, разными цветами отливающие в ее глазах. Приоткрытое оконце в чей-то дом и убежище на длинную-длинную ночь. День четвертый: вяленая рыбка с рук конопатой девочки, которая чаще спит, чем бодрствует. Но гуляет по улицам почему-то и так, и так. Опрокинутая ваза и шальное чувство, словно она еще котенок. Ростки твири, которые щекочут живот, когда она выходит в степь. День пятый: ощущение собственной незаметности в местах, где небо вдруг становится прокуренным, а воздух – кислым и горьким от угара. Навес чей-то лачуги, пока идет дождь. Девочка в смешной шапочке, которая разделяет с ней и навес, и привычное одиночество, и даже чуть размякший, но от этого не менее вкусный, хлеб. День шестой: теплая шерстка, защищающая от осеннего холода. Самый край городка, где можно услышать голос старого доброго человека, пахнущего степью. Только почему-то этот голос слышно в колодце. Странные, странные люди – зачем лезть в кровеносные сосуды самой Земли. Потрясенное «ты настоящая» от совсем большого светлоглазого человека возле, который играл с ней, когда еще был ребенком. Ей хотелось улыбнуться, так хотелось, что даже получилось. По-своему, свойственно ее породе несуществующих чудес. День седьмой: высокие шпили Собора и тихие песни светлой девушки, которая все плачет, плачет, и слезы через ее руки пролетают насквозь. Чуть приоткрытые и позабытые двери туда. Слепота той, которая кажется ей знакомой. Вот только платье совсем новое, черное и строгое, накрахмаленное и искусственное. Кошка торопится наверх, чтобы потереться о босые ноги и познакомиться снова с Душой Собора. День восьмой: человек, пахнущий степью и кровью, кровавой и голодной степью. Она пробежала рядом на мосту и чуть не попала ему под ноги. Все стали торопливыми и пугливыми, совсем не замечают ее. Даже человек в бескровных перчатках уходит быстрей, чем она его находит. Даже девочка в шапочке, сидящая на ступеньках брошенной сироткой. Кошка трется о ее ноги и слышит слабый смех в награду. Сон, мягкими лапками сминающий ее и прогоняющий из этого странного, смешного человеческого мира. День девятый: звук опрокидывающихся пустых бутылок, этот дом заставлен ими. А хозяин не против, смеется, он весь сине-зеленый, душа вот-вот просочится сквозь ребра тонкие, прямо как у Кошки. Ванна, где ее лапы скользят и подкашиваются. Полная луна, единственным глазом своим заботливо окидывающая уставший за день, израненный, Город. День десятый: лучи солнца, на миг вышедшие из-за туч. Кошка греет сырую шкурку, забравшись на самый верх одной из Лестниц. Дети наверху совсем незнакомые, но она их ни капельки не боится. «Кушай, кися» и бедные объедки, с приятным чувством проваливающиеся на дно пустого желудка. Она так долго изображала от скуки кошку живую, которая и ест, и спит, что совсем не может без этого. Много незнакомых запахов от новых машин, новых людей в одинаковой одежде. Среди прочих – запах опасности. День одиннадцатый: пустые, покинутые дома со своими историями. Кошка играется с одеялом, переворачивает коробки и банки. И думает, что брошенных домов стало слишком много. Дети больше не ходят по улицам, только отчаянные, рано взрослые, со Складов ищут, ищут своего Артиста, гулявшего с нею под луной. Дети с песьими головами, которые не видят ее, от которых она бежит в переулки. Находит тропку чужого одиночества и вот уже на подоконнике красивого дома без хозяйки, но с хозяином. Семенит прозрачными лапками по столу, заставленному стеклом, книгами. Мешает листки с нервным почерком, огибает тельцем чашку с остывшим чаем. Трогает чутким носом внутреннюю сторону плаща человека, самого чужого для этого Города. Та отделана кашемиром. Потом Кошка вскакивает на кровать, забирается на беззащитно раскрытую миру грудь и сворачивается клубком. Чувствует боком, как с той стороны человеческой кожи горит и бьется отчаявшееся сердце. А потом – битое стекло, грохот и шум, крик умирающего Города, ее качает и отбрасывает. Мгновение, и ее дом разрушен. Мосты рушатся и падают в воду. Солнце со зловещим торжеством освещает руины, костьми прошлого торчащими из земли. Кошка ерзает под плащом Бакалавра, так его зовут, и утыкается в кашемировую подкладку плаща. И сон мягко выталкивает ее из этого странного человеческого мира, где ей вновь задумывать свои дневники, вновь искать себе ночлег и новый дом.