got a feverish feeling

О, только посмотрите на них. Как же они хотят уничтожить друг друга. Только выгорят люди до пепла, только поднимутся в воздух – и уже забились в их легкие, уже даже мародеры избегают их, ибо эта погоня идет кровавыми следами, она бичом режет воздух, кусает сама себя за хвост, как бешеная шавка. За одним остаются распотрошенные тела, а за другим – гарь и копоть столицы, где земля неживая, а люди безбожны и жестоки. Как же хотят управлять друг другом. В глазах Гаруспика ночь, черная, как обещанный Капеллой угольный, и там блестят влажные стебли, там танцует и возрастает из распятых им тел твирь-трава, трава-пророк, трава-порок. Они спорят до крика, до хрипоты, почти до драки. Им никогда не сойтись ни в чем и не разойтись. В глазах Бакалавра – серебро лун, продетых острием человеческого гения, сбитые с небес ангелы и теперь рыдающие обескрыленными, там звезды и натянутые струны бытия, бессмертие и заточенные в лед до лучших времен души. Как им обоим хочется стать свободными. Право слово, если не чума уничтожит Город, так они. Когда разрушают кварталы до основания, втаптывают чужие судьбы в кровяной мякиш гнилой земли. Когда один взлетает по ступенькам Лестницы, выше, быстрее, сильней, а другой поддерживает фундамент снизу, корни пускающий все глубже и прочней. Понимаете, насколько они нужны друг другу? Но иногда такие вещи нельзя увидеть. Но если один из них вдруг доходит лишь до половины, бесславно гибнет, затоптанный мясниками, или, продетый рогами победоносно ревущего полубыка, испускает дух… Или же стучится в тяжелые двери Собора – я вот, услышьте голос, ведь не зря я существовал все эти дни, не зря! Знает каждый из них, только поверить не может до последнего: ампутированные части тела могут болеть, можно ощущать судорогу в конечности, которой нет. Или боль, невыносимую и неутолимую боль. Точно так же один, за секунду перед занавесом, почувствует себя без другого.