Феликс Фелицис

Если бы сейчас, ничем не примечательного, доброго и милого Дэдпула спросили, какие бесы потащили его на ту самую крышу, откуда его с превеликим удовольствием стегнули по заду Паук и Черная кошка, он бы, делая вид, что моргает глазами, честно бы ответил: «Это не я! Это меня затащили сюда Пинки Пай и ее друг Зубастик*!», причем оба этих персонажа вполне имели место быть в его мозгу, советуя совсем уж непотребное. Например, Пинкампина хриплым басом уговаривала его расчленить воооон того пьянчугу в подворотне, а его почки продать за партию снежка, а Зубастик пел матерные частушки, в изобилии ходящие в фольклоре штата Айова. В общем, с такой компанией скучать не приходилось, сидя на парапете старого домишки и слушая в плеере Короля, прекрасно сочетающегося с ночью, мигающей вывеской бара вдалеке «Святые из Бундока» (на входе стояла фигура Нормана Ридуса из прессованного картона, которой деваньки баристы иногда вешали лей на шею), и запахами корицы из нижней булочной. Уэйд ждал Черную кошку, и она должна была явиться просто потому, что наемник сидел тут, малюя кусочком мела на бетоне тошнотные в своей зубастости хари. На совести этой крыши было много использованных мелков и баллончиков с краской. - О, ты тут! – буднично сказала Черная кошка, являясь откуда-то сверху на его голову, так резко и бесшумно, что Уилсон чуть не упал в в обморок там же, воздев ноги вверх. Небрежно смахнув черной перчаткой плеер в пропасть домов (Дэдпул орал «нет, нет, нет! Не смей!», но, как всякая кошка, она его не послушалась, с нескрываемой иронией слушая дикий крик), девушка без зазрения совести, запросто уселась на его колени, лицом к наемнику, скрестив ноги на крепкой мужской пояснице, и ей было пофиг, что до земли очень больно падать, потому, что высоко лететь. - Меня ждал? – спросила она, выдувая из жвачки большой розовый пузырь. Уилсон, как зачарованный смотрел на исчезающий в красном ротике мини-парашют с клубничным ароматом. - Нет, Лану. Лану Банану, - Дэдпул попытался спихнуть Кошку с колен, но та держалась крепко за наемничьи плечи, а потом и за шею, обвивая ее, как венком из терпкого багульника. – Хватит тут тереться. Вообще-то, у меня есть девушка! - Да?! – сделав большие глаза, кошка выдула и хлопнула еще один пузырь. – Дай-ка угадаю… их у тебя даже две, правую руку зовут Мери-Кейт, а левую Эшли. Можно всем говорить, что ты спишь со своими подружками, а бегать на мою крышу. После короткой борьбы, как дрались в «Святых из Бундока», верно, легендарная Веретта Вендетта с Непобедимым Цепешем в окружении пирожников, судей и большеротых кейсов, полных самоцветов, из которых стелился бриллиантовый туман, Уэйди сдался, а Кошка повисла на его шее, аккуратно над краем крыши. Она совершенно Дедпула не боялась, даже более того – активно лезла к нему на руки, свято уверенная в том, что наемник ее пальцем не тронет, и, черт возьми, была права. Если бы не Лиш, он давно бы уже потерял голову, приударив за паучьей подружкой, чье лицо сейчас было опасно близко, и плевать было бы ему на неудачи Лемони Сникет**. Схватил бы и прямо тут, на крыше, научил хорошим манерам, зашкаливая тестостероном и тоненько подвывая непристойности. - А твой паучок кончает тоже паутиной? – огрызнулся он, хватаясь за парапет, от греха подальше, чтобы ненароком не коснуться жадными лапищами пышной груди, тонкой гибкой талии, или того хуже – бедер, обтянутых мягким костюмом. Такие катастрофы – опора памяти, ведь он так не хотел забывать эту душную сонную ночь, с поднимающимся от реки влажным водорослевым холодом. – Или вы чпокаетесь на потолке, в естественной среде его обитания? - Ты завидуешь, мистер Пули, - Кошка прижалась своим носом к его, шумно вдохнув запах кожаной маски, Уэйда повело от близости ее тела и милого, женственного аромата кожи. – Паучок моложе, стройнее, и у него есть чутье. - Тогда какого хрена ты сейчас сидишь тут, - Уэйд развел руками в стороны, неосознанно напрягая широкие плечи, по которым Кошка блуждала, оглаживая ладонями, - шла бы к своему Паучку. - Он мне надоел, - девушка сделала попытку медленно стащить его маску, но Уилсон с другой стороны вцепился в нее мертвой хваткой и снять не давал. Одиллия словом не обмолвилась об изысканном уродстве, но с Черной кошки станется завизжать от ужаса, увидев настоящее лицо бессмертного наемника, а пугать красивую манкую женщину он не хотел. – С малышкой Пауком совершенно не о чем поговорить. Он скучный, скучный, скучнилищный парень, и лицо у него придурковатое. Пусть это блюдо жрет Мери-Джейн, а я никогда не любила Камбоджу… - Что ты делаешь…, - прохрипел Уэйд, и по этому придушенному хрипу Кошка нашла край его рта, скользнув по подбородку влажными губами, и Дэдпул (гроза котов, насекомых и металлических ублюдков) выпустил край маски, позволяя задрать ее до переносицы. Его благодарность полутьме была неоценимой: на таких крышах благородные кабальеро пели серенады, а потом сигали в речку Эбро, что текла под желтыми арочными сводами. – Прекра… В последний раз Уэйд Уилсон целовался в университете, с какой-то парижаночкой с соседнего потока, пьяный в хлам, под припрыгивающую французскую песенку, что вещала о скорой буре над лугами Прованса. У парижаночки была красная клетчатая юбчонка и бесконечные гладкие ноги, которые он так же закидывал себе за спину, проводя рукой по персиковому пушку ее груди. Скольким рекам пришлось унести за собой галлоны воды, а деревьям сбросить листвы, чтобы студент Уилсон снова коснулся желанного и жаркого девичьего тела, пусть делая это даже с червем смертельной болезни, подтачивающем его нутро, и видом, далеко не модельным, от которого прожженная куртизанка содрогнется, запахивая шторы маренового цвета в веселом доме. Он выдохнул из груди ледяной ком, чувствуя клубничный привкус, вперемешку с помадой, когда Черная кошка яростно и почти болезненно дорвалась до его пересохших жестких губ, обнимая наемника за шею. Они столкнулись зубами, пока Уилсон с непривычки подался ей навстречу, но тут же, словно извиняясь, ласково погладил ее белые клычки языком, чувствуя, как вкус клубники усиливается, а дитя Франции передает привет через Кошку, нежно встречая его ласку на своих губах с размазанной помадой. Казалось, что еще теснее прижаться невозможно, но сладкое наваждение, окутавшее его голову, творило невозможное. - Поцелуй меня.., - попросил он Кошку, переводящую дух у его левой щеки и обдувающей ее своими теплыми выдохами, - еще разок, а потом я спихну тебя к чертовой матери на асфальт. - Не спихнешь, - она улыбалась, блестя белыми зубами и поблескивающей гримасой Харли Куин, которую ей нарисовал Дэдпул, без разбора обхватывая и посасывая поцелуями мягкий полный рот. – Я тебе нравлюсь. - Ты не кошка, ты настоящая сучка, - успел сказать он до того, как девушка еще раз поцеловала его, почти целомудренно, медленно, впитывая каждую клеточку обезображенного лица. Неужели и она не боялась сумасшедшего наемника, как огня, ласкаясь к нему совершенно открыто, как к НОРМАЛЬНОМУ крепкому парню ласкаются НОРМАЛЬНЫЕ юные леди. Даже на спор ни одна не согласилась бы на такое, ибо надев к нему на голову бумажный пакет – тело не скроешь, как ни крути. Черная кошка лизнула его в щеку и со смехом бросилась с парапета вниз сама! Дэдпул хотел привычно уже выматериться, кинуться за ней, ловить-спасать, но тьма полувенецианского двора поймала ее в свои объятия раньше, качнула, а потом подбросила уже за углом, открывая в лунном луче черный силуэт, танцующий на потолочном крюке, как цирковая гимнастка на канате. Там, где лампа в битых осколках сеяла вокруг солнечные зайчики, а султаны принцесс покачивались в такт маршевым оркестрам, где ударную ноту играл Ян Тьерсен, взывающий внутри Уэйда дикий жгучий стыд, - там было сладко и грустно одновременно. Сквозь пальцы наемника сыпалось давешнее горячее ощущение тела Фелиции, а на лице, как пощечина, отпечатались губы Черной кошки, он на секунду стал забывать, кто из них была кто… *** Уэйд очень долго смотрел на это пылающее золотистым горным медом окно, единственное во всем маленьком домишке, настороженно и поздно сегодня заснувшем: своим голубым фасадом на старый город, парадными – в тихий нешумливый парк, где каждый куст стоял как бы на цыпочках, вытягивая веточные хрупкие шеи за горизонт. Кусочек Италии блуждал по США, чтобы приткнуться здесь, как иглу магнитом притянув Фелицию Харди, с ее полупрозрачными шторами, которые обнимал ночной ветер, приглашая их гулять на балкон. Он не был у нее всего день, а казалось - вечность. Девушка сидела на полу, под станком, отражая в зеркале красиво согнутую спинку с вырезом боди до края трусиков, и прилежно подшивала растопорщенную балетную пачку, цвета марсала, моднейшего в этом сезоне. Рядом высилась кучка пурпурных пайеток, которые Дэдпул благополучно сдул, приземляясь на пол кубарем из балконной двери, немного не рассчитав расстояние с соседнего дома. - Как прошло свидание? – не поднимая головы от шитья, спросила Фелиция, перекусывая зубами лиловую ниточку. Ее волосы были собраны на затылке в невесомый облачный кудрявый хвост. – Ты покорил дракона и убил злую принцессу? Сказать честно или превратить все в убогий фарс? Наемник подполз к Лиш на коленях, разложил руки прямо сверху пышного фатина, точь-в-точь на глубине, как озера Фламандии в белые ночи, или небо перед рассветом, с пайетками далеких печальных звезд. Заглянул в усталое лицо, на голубоватые тени под прекрасными глазами, и стащил с головы маску, выкинув ее подальше под диван. Она сидела, бессильно забыв на шитье тоненькие руки, вся в восторге, любви и сострадании, возможно даже и к нему, бесстрашно смотря на наемника взглядом с картин Паоло Веронезе***, где воздух гуляет сквозь рамы вольной птицей на оживающих полотнах. - Лиш, а Лиш, я красивый? – дрожащим голосом спросил Уилсон, чувствуя, как внутри что-то пищит и рвется наружу, застилая красной горячкой глаза. Словно сама ткань бытия дает трещину, не выдержав перегрузок. – Только честно… - У тебя простуда, бестолочь ты непутевая, или вечер душеспасительных бесед.., – она охнула, когда Уэйд свалился ей на руки, бессильно воя, как раненый зверь, вцепившись в полусшитую пачку, в последнюю грань между мирами, отделявшими его от Фелиции Харди, балетной примы, чье место под потолками барокко театра и где гравитации нет власти над ней. Он не помнил, что кричал танцовщице в лицо, как оказался раздет и уложен в кровать, и потом метался по простыням, будто по рисовым полям Японии, выминая на матрасе искусство рисования тамбо, иероглифами локтей и тюльпанной палитрой колен. Горячая подушка саднила его затылок, пальцы выплетали узоры перед лицом, а потом, кажется, он долго плакал, но не мог выжать из сухих глаз ни одной слезы, отчего становилось только горше и хуже. Болела грудь, там, где рак начал свой маршрут, проложив его магистралями по всему организму. Дэдпул, вечный наемник, тихо стонал, призывая к себе в бреду добрую смерть, избавившую бы его от всех страданий разом, и подарившую заслуженный долгожданный покой. Фелиция была рядом, он чувствовал ее, как ангела небесного, но избавления от мучений не ждал. Через два часа, уже под утро, он выдохся, обнаружив себя лежащим на плече Лиш, бездумно смотрящей в потолок потемневшими глазами под вуалью длинных ресниц. На серой в рассвете побелке розоватые тени кружились, приседая в реверансах, а в углу собрался целый па-де-катр**** из сапфировых зеркальных зайцев, чьей заботливой мамой была пузатая стеклянная мисочка на единственном в квартире шкафу, красного дерева, мореным и вкусно пахнущим лесом. Под одеялом Уэйд чувствовал ее ладное худенькое тело, к которому без зазрения своей наемничьей совести прижимался, а покрытая рытвинами щека возлежала на плече Фелиции, разделенном надвое пижамным свитшотом. - Ты красивый, - сказала она, едва Уилсон открыл глаза, потянувшись рукой до второго ее плеча, обжегшего шершавую ладонь голым телом. – Лежи тихо и не двигайся. Я бы сказала «мир твоей памяти», но, судя по всему, ты меня переживешь. - Лиш, моя храбрая Аврора*****.., - он тянет руку и трогает белые пушистые волосы, ожидая, что сейчас Харди уйдет, оставив его в одиночестве, как всегда, но она не уходит, даже когда наемник пропускает сквозь пальцы паутину витых прядей, нереальных в бледном свете утра, - как мне тебя благодарить… - Тебя тянет в мою кровать, словно в ней источник вечной молодости, - Харди иногда умела испортить момент хлестким словцом, как все завзятые служащие театра, люди по сути грубые, бескомпромиссные. – Где бы мы ни начинали день – можно быть уверенным, закончим мы его тут. - Это плохо? – лежать вот так, в утреннем безмолвии, пока на крыше даже не начали страстно стонать голуби, было высшим блаженством. Эта комната была идеальной приманкой, чтобы поймать Дэдпула в сети, а одеялом его можно было накрыть, как бетонной плитой, чтобы не смел шевелиться. – Тебе не нравится каждый раз оказываться в постели с супергероем?! Харди сморщила нос, оголенное плечико Уэйд ласково гладил большим пальцем, наслаждаясь лилейной гладкостью, в противовес собственному облику. - Если супергерой не закатывает низкопробных истерик, - Лиш всплеснула ладошками, выпутав их из рукавов пижамы. – По поводу своей внешности, о которой не раз уже говорено. Поднявшись над девушкой на локте, Дэдпул слушал, и на лице его блуждала дурацкая улыбка школьницы, идущей на выпускной бал в платье цвета фламинго, да и видом своим напоминающая его же. Зеркало на стене (зеркало, зеркало на стене, кто всех красивей в нашей стране?) отражало Лиш, прекрасную в своей стыдливой четверти наготы, в морской пене волос и тонкости плавных линий, над которой нависло чудовище, белоглазое, здоровенное, прямо из сказки Шарля Перро, которое ночью прижималось к совершенно чужой женщине, беззастенчиво пробуя ее на вкус, как самую лакомую добычу. Теперь же новоявленный Алькасин покаянно приперся к своей Николетте******, таки получил молчаливое разрешение на совместный сон (так бывает, если видеть друг друга слишком часто), но теперь терзается чувствами, не очень-то положенными невменяемому психопату. Если Фелиция узнает что-то о Черной Кошке, она, конечно, ничего не скажет, но тогда призрачная надежда завоевать прекрасного лебедя вылетит в печную трубу, а ведь Харди единственная, кто хорошо к нему относился, пусть и с долей здорового скептицизма. - Я умираю, Лиш, - Уэйд сказал это так просто, как констатировал бы рассвет за окном, или цену на сыр, - каждую секунду умираю и воскресаю заново. Несколько лет назад мне грозил тотальный конец от онкологии, но наука шагнула так далеко вперед, что сделала из меня вот это, - взмах руки от лысины до края одеяла показал что именно. – Но живое. Мне кажется, лучше бы я был мертвым, чем бессмертным. - Тебе кажется, - наверное, в первый раз за все время их знакомства, Фелиция улыбнулась ему, именно ему, а не стене за его головой, грустно, тепло, нежно, едва держа открытыми сонные глаза. – Знаешь, после Человека-Паука я уже ничему не удивлена. Может быть, он не хотел стать этаким веселым гибридом, но сдается, никто не спрашивал, что он хочет. - А ты? – наклонившись еще ближе, Уилсон слушал ее голос, почти у самого лица, чуть ли не прикасаясь горячими губами к ее щеке. – Ты чего хочешь? И с каким-то благоговейным ужасом, переходящим в визгливый восторг узнавания, пока тряска колен все еще давала знать о пережитом припадке, богатом на галлюцинации, - но пес, пес с ними!- Дэдпул втянул ноздрями запах клубничной жвачки, которую все еще хранил до утра на кончике своего языка, смакуя так и эдак, словно Черная кошка опять была слишком, невыносимо от него близко, прямо рукой подать. Вот только под его ладонью была балерина ABT, сонно моргающая зелеными глазищами, но никак не паучья знакомая; хотя, если закрыть глаза, можно было бы легко спутать эти пиччикато свитых в один разных женских запахов, в которых ударную ноту играло его безумие, так похожее на злую шутку. _______________________________________________________________ * Пинки Пай, Зубастик – герои мультфильма «Дружба-это чудо». ** Лемони Сникет – псевдоним детского писателя Дэниела Хэндлера, автора книг «33 несчастья». *** Паоло Веронезе – один из виднейших живописцев венецианской школы. **** Па-де-катр – музыкально-танцевальная форма в балете, повторяет построение па-де-де с вариацией из четырех танцовщиков. ***** Аврора – героиня сказки сказки «Спящая красавица» ****** Алькасин и Николетта – главные действующие лица французского рыцарского романа 13 века.