Живи в ритме сердца

Я оторопела. Тело сковало, а позвоночник словно ледяным мечом пронзило, пригвоздив меня к порогу. — Ча-чанёль, — прошептала, — Чанёль! — повторила громче. Тело неожиданно отпустило, и я медленно, шаг за шагом, двинулась к лежащему парню. — Чанёль, — страх и идиотский мозг, который уже всё решил и видел труп. — Чанёль, — присела рядом. Он был отвёрнут от меня, лицом в сторону кровати, на животе, левая рука вывернута ладонью вверх. Без майки, в чёрных джинсах. В голове ступор, а пальцы тянутся к его руке. Тёплый. — Чанёль, — потянула его за плечи, пытаясь перевернуть. — Чанёль! — безостановочно громко звала его. — Очнись! Сидя на коленях, дёрнула его на себя. Ресницы даже не вздрогнули. На правом виске огромный синяк. Я потянулась к ведру и, зачерпнув ладонь воды, плеснула ему в лицо, потом ещё. Чанёль вздрогнул и поморщился, фыркнул губами, разбрызгивая капли. — Что болит? — склонилась над ним. Волны дрожи продолжали пробегать по коже снова и снова. Но облегчение, это облегчение от того, что он просто дышит. — Чанёль, — смахнула капельку воды с его носа и провела ладонью по щеке. — Ты можешь встать? Ты ударился? Или тебя ударили? Может, скорую? — Просто… заткнись, — проскрипел парень. Я послушно замолчала, продолжая сидеть, коленями под его головой и плечами. Чанёль поднёс руку к виску и потрогал шишку с синеющими краями. — Сколько времени? — хрипло спросил он, не открывая глаз. От него пахнуло алкоголем. — Десять. — Утра? — словно это само собой разумелось. — Вечера, — ответила я. — Что? — он резко распахнул свои чёрные глаза. — А день какой? Я назвала число. — А-а-а, — протянул он. — Хорошо, — и вновь прикрыл глаза. — Может, скорую? — тихо предложила. — Ты за мной следишь? — с чего-то вдруг спросил Чанёль. — Нет! Я просто зашла и увидела… А тут ты и… Я пол мыть собиралась и… — Заткнись, — грубо прервал мои оправдания парень. Я обиженно засопела. Хотела же, как лучше. Наверное, и голова у него болит. Чанёль упёрся локтями в пол и попытался встать. Пришлось поддержать его, прикоснувшись к тёплой, мягкой коже на спине. — Я сам, — пробурчал он. — Угу, — хмыкнула и ещё сильнее подтолкнула, помогая принять сидячее положение. Он сел и уткнулся лицом в колени. С голым торсом и босыми ногами он выглядел как-то безобидно и даже сиротливо. Наверное, у него пересохло горло, решила я. Встала и набрала ему в примыкающей к комнате ванной воды в стакан для полосканий рта. — Попей, — присела рядом. Меня охватило какое-то щемящее желание, глупое и трогательное одновременно — мне захотелось погладить его по волосам, по этим отросшим каштановым кудряшкам. Я еле сдержалась. Его склонённая голова так и просила: «Погладь меня, пожалей!». Моё сердце просило погладить его, ну, хотя бы коснуться. И вот моя рука уже в паре сантиметров от заветной гривы… — Ты ещё здесь? — Да, — резко одёрнула руку. — Вот вода. Он поднял на меня лицо и пристально посмотрел из-под опухших век. Потом взял стакан и выпил залпом, тут же бросив на пол пустой сосуд. Я потянулась, чтобы подобрать, и тут его рука крепко схватила мой локоть. — Скажешь управляющему, что я сплю, — угрожающе произнёс Чанёль. — А в больницу? — Всё нормально. Просто упал, — и взгляд такой тяжёлый, предупреждающий. — Тебя… ударили? — тихонечко предположила и скукожилась вся в ожидании его реакции. — Я сам, — так же, как и схватил, резко разжал пальцы. — Ударился и вырубился, ничего такого, — и отвёл глаза. Мне, почему-то ему не верилось. Обо что можно было удариться в комнате с одной кроватью и тумбочками? Да и от падения не могло быть такого синяка. Или нос разбил бы или бровь. А тут — удар налицо. — В баре есть лёд. Принести? — Просто свали уже, а? — прогундосил Чанёль, уткнувшись лицом в сложенные руки. Мне хотелось схватить ведро и швабру и выскочить из комнаты с этим грубияном, громко хлопнув дверью. А ещё — сесть рядом с ним на пол, обнять его со спины и, поглаживая по рельефному животу, приговаривать: «Я с тобой. Всё хорошо». Совсем крыша поехала. — Если будет тошнить, обратись к врачу, вдруг сотрясение, — вот и всё, что я смогла сказать. Взяла швабру и ведро. — Ты мне не нравишься, — Чанёль, покачнувшись, выпрямился. — Я это уже и сама поняла, — ответила, не оборачиваясь. Комок в горле мешал нормально говорить. — Ты меня раздражаешь, — послышался звук прогибающейся кровати. И что на такое скажешь? — Ты меня тоже, — пожала плечами. Ведь раздражает же, да? Это волнение и бестолковая дрожь — раздражение, правда? — Тогда зачем ты устроилась на работу в мой клуб? — Твой? — я обернулась и расплескала на балетки остывшую воду. — Я просто убираю в зале и не знала, что ты… — Уволься, — Чанёль лежал на кровати, подложив руки под голову. — Я не могу, мне нужны деньги и… — Тогда я тебя уволю, — он повернул голову и вопросительно приподнял бровь, ожидая моего ответа. — Я не сделала ничего плохого. Так получилось только сегодня! Я больше не буду подниматься на второй этаж и постараюсь уходить до того, как ты приходишь. — Вот поэтому ты меня и раздражаешь. Бесят серые тихони. Увольняйся сегодня же или я тебя уволю сам. Дядя прислушается ко мне. — Дядя? — Управляющий, — уточнил он. Это многое объясняло. — Чанёль, пожалуйста, я же… — начала вторую попытку. — Будешь уходить, двери за собой закрой, — безразлично перебил меня Чанёль, отворачиваясь к стенке. Я замерла на пороге. Мне очень нужны деньги. Уйти — значит, опять искать работу. А всё из-за придури этого самонадеянного гадёныша! — Как твоя… голова? — постаралась как можно спокойнее спросить. — Ты и так уже достаточно понянчилась со мной. Уходи, — махнул рукой. — Значит, не болит? — Когда ты молчишь, не болит. — Ты меня увольняешь? — Да, ты мне надоела. — Понятно… В пару шагов я достигла кровати и выплеснула ведро воды прямо на этого придурка. Помирать — так с музыкой!