Живи в ритме сердца

— Да, я тоже пойду, — хихикнула черноволосая девушка на соседней скамейке. — Надо её проучить. Бесит просто! — прошипела блондинка. Если не ошибаюсь, это старшекурсницы с отделения менеджмента. Я прислушиваться не собиралась, но они довольно громко обсуждали кого-то. Через пару минут к ним подтянулась ещё парочка девчат, и «кубло» зашипело громче. — Я тоже выступаю на сцене! И наш режиссёр и меня хвалит! Так какого хрена эту чокнутую зовут гастролировать с Национальным театром?! Не понимаю! Она же страшная! — Уродина, блин, — поддакнула другая. — И таланта ни на грош! — И не говори! — Мы уже договорились пойти сегодня на её выступление. Сара принесёт сырые яйца, а Кахи — несколько пистолетов с краской, — созревал заговор. — Я как-то зажималась в гримёрке с осветителем сцены, так что подойду к нему и попрошу нам помочь. — Этот стрёмный мужик потребует у тебя оплаты, — девушки противно захихикали. — А я не против. Он очень даже хорош в этом, — прозвучало слишком двусмысленно. — Тогда встретимся без пятнадцати шесть в большом зале, - и, перебрасываясь подлыми идеями, «стайка щебечущих змей» направилась к универу. Эх, мне было заранее жаль того, против кого они сговорились. Но даже если бы я знала и могла предупредить, не сделала бы этого. Такой уж человек. Чем меньше влезаешь в чужую жизнь, тем лучше. Я вошла в аудиторию и направилась к своему месту. Как только приземлилась на исписанную деревянную лавочку, ко мне тут же подошёл Кёнсу. — Пока тебя не было, приходил куратор, — сказал он, возвышаясь надо мной. — Что сказал? — Нас отпускают с последней пары с условием, что мы придём вечером на спектакль. В голове тут же всплыли неприятные смешки старшекурсниц. — А можно как-нибудь не пойти? — не очень-то хотелось присутствовать на чужом унижении. — Нельзя, — Кёнсу покачал головой. — А если я останусь на паре? — Или вся группа идёт на спектакль или все вместе сидим на паре. Как ты думаешь, за что проголосовал народ? Конечно, я знала, за что. — Глупый вопрос… — Согласен. Так что после философии расходимся и возвращаемся к шести. Все строго по списку. За последней фразой я прямо слышала завуалированное «не подведи меня». Два дня я ходила домой другой дорогой. Сворачивала за газетным киоском, обходила магазинчик стеклянной посуды и, миновав ровно шесть домов, выходила на улицу, которая вела домой. Спросите, зачем все эти мучения? Я банально пряталась от Кая. И от Сехуна. И от Чанёля. Приходилось обходить гараж Кая за пятьсот метров. В клуб я стала приходить раньше, чтобы уйти до того, как приедут ребята с новой партией алкоголя. Не хотелось с ними пересекаться. Хотя… Кому я вру? Прошло всего два дня, а я скучала по ним так, словно они — мои утерянные родственники. Выходя из университета, мне мерещилась кудрявая макушка. Я вздрагивала, услышав рёв мотоцикла, и в каждом мимо проезжающем видела длинные ноги в потёртых кедах и чёрную кожаную куртку с заклёпками. Мне так сильно хотелось услышать звонкое «Эй, мелкая!», что становилось даже страшно. А ещё… Всё это так терзало меня: новые непонятные ощущения и несвойственные мне мысли… Всем этим до сжатых челюстей хотелось поделиться с… Каем. Вот и сейчас я шла домой после философии и мысленно разговаривала с ним. Может, стоит прийти пораньше и зайти в гримёрку, предупредив артистов о том, что их ждут с пистолетами с краской? Или не надо влезать? Кай, что ты думаешь? Я определённо схожу с ума… Прошло так мало времени, а мне уже кажется, что эти незнакомые парни стали частью моей жизни. Вот что бывает, когда серой мышке уделяют незаслуженное внимание. К хорошему, знаете ли, быстро привыкаешь. Сегодня, перед тем, как идти домой, зашла в магазин. У меня уже накопилась маленькая сумма, и мне так хотелось купить что-нибудь на свои заработанные деньги, что покалывало кончики пальцев. Домой возвращалась, еле-еле тащив два пакета. Я предвкушала удивление и гордость за меня у родных, которые увидят наглядно мой вклад и мою помощь. В квартире было пусто, даже бабушка куда-то ушла. Что ж, так даже лучше. Я выложила на стол свои покупки: рис, макароны, гречка, масло, молоко, яйца, два килограмма свинины, хлеб и десять маленьких булочек, туалетную бумагу и шампунь для волос. Для бабушки — пакетик шоколадных конфет, для мамы — фисташковое мороженное, а папе — бутылочку светлого пива. Я была так горда собой, что даже пожалела, что никто не видит. Папа пришёл раньше всех и молча разложил всё по шкафчикам. Он даже слова не сказал, наверное, подумал, что это бабушка купила. Спустя полчаса вернулась и она. И опять тишина. Я даже на кухню вылезла, сделав вид, что хочу попить чаю. Ни слова. Она решила, что покупки принёс отец… Не то, чтобы я хотела аплодисментов, это ведь всего лишь еда, которой хватит на несколько дней, но… Эгоистка я, наверное, эгоистка. Они работают каждый день, чтобы погасить кредиты, взятые на мою операцию, а я тут жду похвалы за буханку хлеба. Взяла чашку с холодным чаем и тихо ушла к себе. Сюрприз не удался. Ровно в шесть я сидела в зале. Естественно место мне досталось с самого краю под колонками на третьем ряду. Студентов набежало немеренно. Наверно, групп десять отпустили с последней пары, чтобы вечером заполнить зал. Девушек, грозивших испортить спектакль, мне было не видно. Впрочем, в таком столпотворении я и старосту-то не увидела, просто пристроилась на свободное место и стала ждать. Весь спектакль я просидела в жутком напряжении, у меня даже шея затекла и неприятно ныла, отдавая в спину. А всё потому, что на сцене стояла Зизи. Почему я сразу подумала о ней? Почему именно она должна подвергнуться унижению? Не знаю, но у меня холодели руки от безысходности. Зизи была и вправду чудаковатой и странной, но на сцене становилась другим человеком и, если бы не ожидание подставы, я бы, наверное, плакала, когда она читала монолог. Впервые увидев её в этой стихии, стало понятно, почему ей прощают преподаватели странные поступки и слова. Она была гениальна: смеялась и плакала так естественно, что толстая миссис Чхве, сидящая рядом и преподающая высшую математику, то и дело промакивала глаза тонким шифоновым шарфиком. Остальные ребята тоже хорошо играли, но на фоне Зизи как-то терялись и тускнели. Быть может, я была необъективна, ведь она моя знакомая, но когда в конце девушка опустилась на колени, я всхлипнула одновременно с залом. Её героиня прощалась с телом любимого… Внезапно яркий свет прожектора ударил Зизи в лицо. Я так и поняла — началось, ведь те девушки говорили, что осветитель им поможет. Молодая актриса даже не дёрнулась, продолжая с закрытыми глазами читать свои слова. Всё во мне напряглось. И из зала на сцену полетело первое яйцо. Оно приземлилось с тонким хрустом на аванс-сцену, не долетев до Зизи. И тут же за ним последовало второе… Я плохо помню, как это было. Словно пелена ярости заслонила глаза. Просто в какой-то момент осознала, что закрываю занавес руками, тяну две тяжёлые шторы, пытаясь прикрыть плачущую Зизи. А яйца и жгучие плевки краски бьют по рукам, ногам, животу, лицу… Стреляют в меня.