Живи в ритме сердца

Из-за больниц, которые вереницей проходили через всю мою жизнь, я не успела наладить дружеских контактов. Иногда соседки по палате становились подругами по несчастью, растворяясь где-то за дверями, когда менялось назначение или диагноз. То, что у меня кроме семьи никого нет, волновало меня когда-то в школе, но со временем это прошло. Я научилась занимать себя и свои мысли: читала, смотрела фильмы и слушала музыку, научилась вязать и вышивать. Мне казалось, что я — интересный человек, и однажды появятся те, которые увидят это, просто болезнь мешает, но когда она пройдёт… Прошла. В груди, отбивая извечный такт, мирно стучит чужое сердце. Вены на руках вновь ушли под кожу, сверкая только в районе локтя синим ручейком. Волосы отросли, на пол ладони ниже ушей, и светлеют мешки под глазами. Я почти в норме, вот только люди, которым я интересна, по-прежнему так и не появились. Я знаю, я верная, умею хранить секреты и поддерживать, стараюсь не обижать людей и делать комплименты. Несмотря на бывшее состояние своей семьи, зазнайкой стать не успела. Так в чём же дело? Сухо проходит по коридору, делая вид, что мы не знакомы. Зизи прямо в глаза сказала, что не нуждается в моей дружбе. Наверное, дружба и вправду так мало стоит и значит, а я просто книг и фильмов пересмотрела, раз придаю ей так много смысла. Нечаянно я оказалась в чужой компании со своим счастливым прошлым и напряжённым настоящим. Рассчитывать на дружбу тут тоже не приходится. Они хорошие, просто не мои, чужие. На них словно чья-то печать, незримый купол, отделяющий их от других. Даже мистер Пэк сказал не лезть к ним. Разве я так навязчива? И Чанёль… Это отдельная тема… В фильмах для того, чтобы забыться, герои пьют. У меня с алкоголем никогда не складывалось. Нельзя мне было по состоянию здоровья, да и не тянуло никогда. Помню, папа мне как-то пива налил. Неприятный запах и горький вкус. Протянула заработанную купюру продавцу, получив взамен бутылку светлого пива и разменянные бумажки. Надеюсь, родители будут спать, когда я приду. Чтобы случайно не нарваться на кого-нибудь из них, поздно возвращающихся с работы, свернула на соседнюю улицу, решив обойти с другой стороны. Пиво неприятно связывало по рту. И что люди в нём находят? После половины бутылки мысли меня всё равно потянули к Чанёлю. Я знаю, я не такая, не слабая, не одержимая телом. Тогда что это было? Он прямо в лицо сказал мне, что я отвратительна, некрасива, что я — никакая, серая. И я обиделась, расстроилась, разочаровалась. И тут же прижалась к нему, позволяя делать со мной всё, что ему захочется. Аж вздрогнула от омерзения, вспомнив своё поведение. Мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Без разницы о чём, просто услышать голос. Каю нельзя. Перед ним, почему-то, втройне стыдно. Хорошо, что у меня и номера-то его нет, а то меня так и подмывало объясниться, оправдаться… Хотя, почему? Кто мы друг другу? Никто. В списке пропущенных — семь звонков, все от Кёнсу. Странно, я же вроде только два слышала. Вот что значит бьющая в голову кровь, перекрывающая слух. На часах — без пятнадцати двенадцать, а палец нажимает на вызов. — Дана?! — тут же ответили на том конце. — Кёнсу… — протянула, и сделала ещё глоток горького напитка. — Ты где? Дома? А кто поднял трубку в прошлый раз? — Я… — подняла голову, оглядывая незнакомую улицу. Видимо, где-то свернула не в ту сторону. — Я не знаю… — В… в смысле? Что случилось? — Кёнсу, ты сказал, что я… красивая, — отчего-то это было жизненно важно в тот момент. — Ты соврал, да? — Что? Ты где? За тобой приехать? — Некрасивая… Вообще никакая. Он так сказал, а он не будет врать. Ему виднее, он знает… — О ком ты? — У меня ничего нет: ни лица, ни фигуры, ни волос… — и опять потекли противные слёзы. — Я такая серая… — шмыгнула носом, — что самой тошно… — и снова отхлебнула пива. — Ты там что, пьёшь? С ума сошла?! Как улица называется? — Какая? — На которой ты сейчас, — тяжело вздохнул Кёнсу. — Не знаю… — уселась на какие-то ступеньки. — Чёрт! А опознавательные знаки есть? — Знаки? Знак «STOP» есть, сломанный. — Ох… А магазин? — в трубке слышалось копошение. Завертела головой. — «Золотой ключик». — Это ремонт ключей, сумок и зонтов. Таких по всему городу не меряно. А точнее? — Тут где-то мой дом. — Вверх посмотри. Телебашню видишь? — Я не такая, как она. Она красивая, стройная, яркая… — Кто? Телебашня? — Её все любят… — ещё глоток. — Ещё раз спрашиваю, башню видишь? Задрала голову. — Ох, сколько звёзд… — восторженно выдохнула. — Я сейчас с ума сойду. А башня? — Вон там — Большая Медведица, а слева, — ткнула бутылкой в небо, — созвездие… это… Как его? — нахмурилась. – О! И башня. — Ясно. Башня слева, значит, ты… Нашёл. Никуда не уходи, поняла? — Мне надо домой. — Я сейчас приеду и отвезу тебя. Просто стой на месте. — Я сижу. — Сиди и не двигайся. — У меня… у меня… — Что? — испуганный возглас. — Нога затекла. — Разрешаю встать, но никуда не уходить, — вздохнул Кёнсу и отключился. Пиво закончилось. И ни на грамм мне не стало легче. — Фигня, — бутылка брязнулась в железную мусорку. — Я трезвая, как стёклышко! Когда я, сосредоточенно глядя в небо, пыталась вспомнить восьмое созвездие, улица осветилась фарами, и ко мне подъехал низкий спортивный автомобиль. Из него вышел Кёнсу и направился ко мне. Что-то как-то не вязался у меня в голове образ правильного старосты и блестящая чёрная спортивная машина. — Я не разбираюсь в машинах, но она дорогая, — кивнула на него. — Что случилось? — он подошёл довольно близко. — Ничего хорошего. Поехали домой, — хотела обойти его, но он перехватил моё запястье, пристально уставившись на моё плечо. Дурацкая майка сползла, демонстрируя засосы во всей красе. — Где ты была? Кто это… — нервно сглотнул. — Ты сказал, что я красивая, а он сказал, что нет. — Кто? — Кёнсу поджал губы. — И я не буду с тобой спать, — выпалила. — Что? — глаза старосты округлились ещё сильнее. — Я не… не… — Потому что потом ты скажешь, что я никакая, серая. А так и есть! — топнула, сжав кулаки. – Да! Так и есть! Серая! Но я хочу, чтобы у меня осталось хоть твоё «красивая»… Пусть и неправда, пусть… — Я что-то вообще ничего не понимаю. Давай я тебя отвезу, а ты мне всё расскажешь, — потянул меня к машине. Я остановилась перед ней, глядя в лаковое зеркальное отражение на её крыше. На чёрной поверхности сияли горящие рядом фонари. — И алкоголь на меня не действует, — посетовала, залезая внутрь. — Я заметил, — буркнул Кёнсу, закрывая за мной дверь. — Красивая машина, — произнесла, когда он сел на водительское место. — Очень дорогая. Кто твои родители? Кёнсу пристегнул ремень, выдерживая паузу. — Отец — прокурор, а мама — адвокат, — сказал он тихо, словно стыдился их профессий. — Ого! — Вот именно – ого! — скептически усмехнулся он. — Вернёмся к нашим баранам. Что у тебя случилось после того, как я посадил тебя в машину к Сехуну? — автомобиль бесшумно двинулся по сонной улице. — Я съездила помылась и пошла на работу. — Работа? Где? — В клубе. — Что? Кем?! — Уборщицей, — прошептала, пристыжено опустив голову. Рядом прокурорский сын, а я тут — поломойка. — А-а-а, — с облегчением выдохнул Кёнсу. — А это? — он кивнул на моё плечо. — Твой… парень? — Что? Чанёль?! Нет! Он не мой парень! — Чанёль?! Опять этот дебил?! Это он… Он… — староста сделал глубокий вдох и выдал: — Сделал тебе больно? — Сама виновата. — Чёрт! Урод! — парень сильно сжал руль. — Сейчас я позвоню, куда следует, — нацепил гарнитуру на ухо, — и его посадят, к чертям… — Стой! Не надо! — потянулась и сорвала гарнитуру. — Ничего такого не было, просто… — поправила съехавшую майку. — Надо думать, что и кому говорить. — И ты его ещё защищаешь?! — удивлённо воскликнул Кёнсу. — Ты… вы с ним… Ты его любишь, да? — Нет! Нет, конечно! — Тогда это изнасилование, ты понимаешь?! — Что? Нет! Всё не так! — замахала руками. — Ничего такого! — То есть, вы не… ну… не… — он не мог даже произнести. — Нет, — покачала головой. — Он сказал, что я страшная. — А, так это ты про него говорила. Автомобиль остановился перед моим домом. — Ты была совсем близко, в паре улиц, — Кёнсу заглушил мотор. — Спасибо, опять выручил. — Звони, если что. — Угу, — кивнула и вылезла из дорогущей тачки. — Дана! — окликнул меня староста прежде, чем я захлопнула дверцу. — М? — нагнулась. — Мне точно не нужно звонить в полицию? — Точно. — И… — он отвёл взгляд. — У меня отличное зрение. И я говорю тебе, что ты — красивая. Не бери в голову слова одного придурка. Я староста, отличник, сын прокурора, — посмотрел на меня, — верь мне, я приучен говорить правду. Я растрогано всхлипнула. — Я ему так и сказала, — всхлип, — сказала, что лучше переспать с ротой таких, как ты, староста, чем с одним таким, как он… — Я… я польщён, — щёки Кёнсу вспыхнули. — Твоей девушке очень повезло. — Девушке? Оу… — Ну, или будущей девушке, — поправилась. — Не хочешь, чтобы так повезло тебе? — неожиданно спросил он. — Что? — повисла. — Ничего-ничего, — заторопился Кёнсу. — Ложись спать, — завёл машину. — Иди сразу домой, никуда не сворачивай. Я жду, пока ты скроешься в подъезде. Я кивнула на прощание и под освещением фар чёрного отражающегося автомобиля вошла в дом. Хотелось упасть и заснуть, оставляя этот долгий день в прошлом.