Живи в ритме сердца

Отражение в зеркале раздражало больше, чем обычно. Эта белая блузка и чёрные брюки, мамой любовно отглаженные стрелки. Хотелось сорвать это с себя и нацепить что-нибудь… Не знаю, что-то другое, что-то свободное, что-то моё… Мама подошла сзади и ласково погладила меня по волосам. — Мы идём с тобой развеяться. Давно не гуляли вдвоём. Я взяла выходной. Отец вчера получил зарплату. Думаю, мы можем побаловать себя, — она улыбнулась, глядя на меня в зеркало. — Где твоя замечательная улыбка? Пришлось выдавить радость. На самом деле никуда не хотелось идти. За эти несколько месяцев, что мы виделись с ней мельком, появился холодок. Я перестала делиться с ней самым волнующим, самым важным, но не потому, что она не поймёт, просто она занята, а я не хочу её тревожить. Вот и сегодня мне светили разговоры об учёбе и сокурсниках. — Посмотри, какое милое светлое платье! — мама достала вешалку, демонстрируя мне, застрявшей на другом конце магазина, нечто бесформенное и бесцветное. — Угу, — кивнула, вновь возвращаясь к восторженному созерцанию потёртых джинсов. Меня никогда не тянуло к этому стилю, он всегда казался мне каким-то небрежным и батрацким, а тут я вдруг застопорилась, уставившись на штаны американских шахтёров. — Тебе же не нравится такое? — мама незаметно подошла. — В них удобно, — ответила, пытаясь оправдать свой интерес. — Хочешь померить? — Я? Нет, — тут же отступила. — Давай платье, — торопливо забрала у неё вешалку и направилась в примерочную. — Я же вижу, тебе не нравится, — мама покачала головой, едва я вышла к ней в зал. — Нормально, — пригладила ладонью юбку, бросая тоскливый взгляд на джинсы. — Ты хочешь штаны? — Нет, — замотала головой. Не хотелось изменять себе. Ведь джинсы — это не я. Мы прошлись по магазинчикам на первом этаже, поднялись на второй, а перед глазами у меня прямо стояли те потёртые штаны. Я пыталась убедить себя и так, и эдак, что они мне не нужны и будут сиротливо висеть в шкафу, но подлое сердце нашёптывало, что деньги у меня есть и у мамы даже брать не нужно, а в шкафу достаточно места, могут и повисеть. В итоге я вернулась и купила их. Красная рубашка в крупную чёрную клетку попалась мне на глаза совершенно случайно. Мама выбирала шторы на бабушкину кухню, а я обернулась и встретилась с рубашкой из магазина напротив. Так в моём пакете прибыло. — Я купила стиральный порошок, — перечисляла мама, — чистящие, средство для мытья посуды, гель для душа и… А ты что тут застряла? — Как ты думаешь, если я покрашу волосы, мне пойдёт? — тихо спросила, зная, что моя мама плохо относится к таким экспериментам. Она задумалась, рассматривая полки с цветными коробочками. — Это не значит, что я хочу прямо сегодня и… Я думала… Это просто вопрос и… — Какой тебе нравится цвет? — спросила она, и я недоверчиво посмотрела на неё, проверяя, не послышалось ли мне. — Вот этот, — ткнула в пачку с красивой девушкой. — Ну, думаю, будет неплохо, — кивнула мама. — Значит, я могу, — протянула робко, — купить и… — Я тебя сама покрашу вечером! — довольно закончила мама. — Ты? — Да. Давно пора что-нибудь изменить. А что, если и я покрашу волосы? Так в моём пакете оказалась пачка краски. Красивый цвет — молочный шоколад. И стричь волосы не буду, пусть растут длинными и шоколадными... В качестве своего вклада в мой новый образ мама, скрепя сердцем, купила мне красные кеды. Я с ужасом представляла себе момент, когда надену это всё, обалдею, сниму и больше никогда не достану из тёмного угла своего шкафа. Да и вообще, меня словно бес попутал, когда я всё это покупала. Так и подмывало всё вернуть, но что-то в глубине души пошкрябывало и ехидно потирало ручки в предвкушении шока одногруппников, когда я — бледная и невыразительная — вдруг заявлюсь в таком наряде. Интересно, что скажет Кёнсу? И понравилось бы это Каю… — А кто эта яркая девушка, что топчется в моём коридоре? — улыбаясь, воскликнул папа, переступив порог квартиры. Он пристально осмотрел меня с ног до головы и довольно закивал. — Хороша! Какую мы красавицу вырастили! — гордо заявил он, приобнимая маму. — И не говори. Смотри, как быстро выросла, а мы и не заметили, — грустно улыбнулась она. А я смотрела на себя в зеркало с таким любопытством, как рассматривают диковинную зверушку в зоопарке. Вот вроде бы я, а вроде и нет: волосы насыщенно каштановые, блестящие, золотом переливались в свете коридорной лампы, облегающие светлые джинсы и свободная рубашка, чуть скрывающая худые бёдра, и красные кеды в довесок, светофорно горящие на ногах. Ничего особенного, а мне почему-то стало легче дышать, сами собой расправились плечи, на губах мелькнула довольная улыбка. — Так и пойдёшь на работу? — поинтересовался папа. — Что? Нет, конечно, — тут же засуетилась, кинувшись переодеваться. — Почему? Иди так, всё равно убираешь в халате, — ко мне в зал заглянула мама. — Вдруг заляпаю? Нет, пусть подождёт, — аккуратно повесила рубашку на стул. — Мне надо привыкнуть к новым вещам, прочувствовать их, слиться с ними. — Ох, эти женщины, — раздался из коридора тяжёлый вздох папы. — То ли дело мы, мужики! Купил, надел и пошёл, без лишней философии. — И почему ты тогда не носишь туфли, которые тебе моя мама купила? — ехидно фыркнула миссис Ли. — Потому что… потому, — замялся папа, — мне надо к ним привыкнуть! В пустом клубе на месте бармена Сехун со скучающим видом расставлял чистые бокалы. Иногда мне казалось, что он разговаривает с ними мысленно, причём явно чаще, чем со своими друзьями. Всегда серьёзный и немного замкнутый, Сехун был опорой, кем-то несгибаемым и постоянным. Пару раз Лухан называл его «отец наш», и я решила, что он самый старший, и совершенно случайно узнала, что он младший в компании. Лухан же совсем не тянул на самого взрослого и мудрого. Его было так много и кругом — он быстро двигался, бегал, прыгал, смеялся, делал всякие нелепые вещи и просил Сехуна заехать за ним в университет. А тот, самый младший, говорил мало и по делу, всегда был с транспортом и доступен по телефону. Учиться он не мог. Его воспитывала только мама, и ему рано пришлось пойти на работу. Днём он работал на станции технического обслуживания автомобилей, а вечером иногда брал смены в клубе. Он действительно казался отцом в их компании. Скупой на эмоции, но всегда готовый прийти на помощь. Всё тот же Лухан как-то ляпнул: — Сехун стал для нас тем, кого ему самому в жизни не хватало — папой. Вот и сегодня в клубе был только он. Поднял голову, смерил меня взглядом, задержавшись на волосах, и довольно кивнул. Это следовало принять за комплимент. Швабра послушно легла в руки и заскользила по полу. Я начинала привыкать к своей работе. Закончив в зале и вымыв нижние ступеньки на второй этаж, развернулась к туалету, чтобы вылить, как неожиданно: — В моей комнате грязно, — от этого баса у меня мурашки побежали по спине. Я так и застыла в согнутом состоянии, боясь выпрямиться и встретиться взглядом с Чанёлем. — Помой в моей комнате. Сглотнула, но промолчала, пытаясь дрожащими руками отжать тряпку. — Ты меня слышишь? — скрипнула ступенька. — Ты сказал мне туда больше не подниматься, — выдавила сквозь комок в горле, продолжая плескаться в ведре, только бы не выпрямляться. — А теперь говорю – иди, — он спустился ещё ниже. — Мистер Пэк… — Его здесь нет, и я главный. Грязно в моей комнате, а ты уборщица, — презрительно выплюнул Чанёль. — Это твоя обязанность. — Я запишу в тех. журнале, и уборщица утром… — Сейчас! — его пальцы сомкнулись на моём локте и дёрнули вверх, вынуждая выпрямиться. — Ты пойдёшь убираться сейчас, — чёрные глаза угрожающе прищурились. — Хорошо, я… Я уберу. Воду поменяю и уберу. — Наверху есть вода, бери ведро, — он резко отпустил меня, толкая назад. Я зацепилась за ведро и растянулась на полу, больно ударившись копчиком. — Что за херня? — из-за стойки вышел Сехун. — Вставай, — подал мне руку. — Тебе скучно? — он исподлобья посмотрел на Чанёля. — Не лезь, — ответил парень. — А тебе пять минут, чтобы вылизала мою комнату, — кивнул мне и стал подниматься наверх. — Не ходи, — Сехун перехватил швабру. — Ему просто нечего делать, вот он и отыгрывается на тебе. — Если я не послушаюсь, будет только хуже, — подняла ведро. — Блин, давай, как ты в прошлый раз, просто вывернем ему ведро на голову? — Не волнуйся, я просто помою там пол и вернусь, — а у самой всё внутри тряслось от страха остаться с Чанёлем один на один. — Как только придёт кто-нибудь из ребят, диджей или администратор, я тут же поднимусь проверить, хорошо? — Угу, — и обречённо направилась вверх по лестнице, волоча за собой стучащую по ступенькам швабру. Чанёль развалился на кровати, подложив одну руку под голову, а второй что-то кляпая в телефоне. Я остановилась на пороге, пристально вглядываясь в пол, но ничего особенного, вроде гор песка и луж крови не обнаружила. Самодурство, да и только! Поменяла воду и принялась за работу. Довольно странно махать шваброй, когда кто-то лежит да ещё и косится на тебя. — Тебе не идёт, — нарушил он молчание. Я клятвенно обещала себе, когда поднималась по ступенькам, что буду молчать на все его издёвки. — Этот цвет волос, — уточнил Чанёль, сосредоточенно глядя в телефон, — тебе не подходит. Кто бы сомневался. Повернулась к нему спиной, вернее, попой, и засунула швабру под тумбочку. — И задницы у тебя нет, — сказал он, и я тут же выпрямилась, вспыхнув до самых плеч. — Глупо красить волосы, когда надо бы пластическую операцию сделать, — хмыкнул он, отбросил телефон и скрылся в туалете. Яркий непогасший экран так и манил заглянуть. Я просто сделала шаг к кровати и вытянула шею, пытаясь разглядеть фотографию на заставке. Но телефон, как назло, лежал вверх ногами, и мне было понятно только, что на экране Чанёль (судя по кудряшкам) и длинноволосая девушка. — А ну брысь! — воскликнул Чанёль, резко распахнув дверь. Я шарахнулась назад, наступила на мокрую тряпку, поскользнулась и… Плюхнулась задницей прямо в ведро. — Пф! Пха-ха-ха! — Раздался звучный раскатистый хохот. Чанёль ржал так сильно, что у него слёзы выступили из глаз. Стоял на пороге туалета, согнувшись вдвое, и хохотал. У меня на глаза тоже навернулись слёзы. Вот только не от смеха, а от стыда. Я вскочила с ведра, чувствуя, как мокрые штаны противно прилипли к телу, а по ногам побежали ручейки. Кинулась к дверям, но Чанёль тут же перегородил выход. — По-подожди, — выдавил он сквозь смех, вытирая слёзы. — Дай пройти! Выпусти меня! — от бессилия слёзы побежали ещё сильнее. — Сейчас я… ха-ха-ха… Подожди! Сейчас я отсмеюсь… ха-ха-ха… Жопой в ведро… ха-ха-ха… Такого я ещё не видел! — Выпусти меня! — закричала, закрыв ладонями лицо. — Выпусти! — И ты так и пойдёшь с мокрой задницей? — всхлипывая от затихающего смеха, спросил он. Я опустилась на корточки у него в ногах и уткнулась носом в согнутые руки. Хотелось провалиться сквозь землю! Придушить этого гадёныша! Закричать и зареветь громко-громко! И разбить его телефон об стену, потому что это он виноват! — Слушай, сто лет так не смеялся, — он присел напротив. — А ты бываешь забавной. — Можно я уйду? — прогундосила, не поднимая головы. — Штаны сухие дать? — я посмотрела на него. Издевается, что ли? — Дать или так пойдёшь? Там внизу, наверное, уже народ стал собираться. Я тоненько взвыла, представляя, как эпично спускаюсь в мокрых штанах и наполовину мокрой кофте. — Ну же, попроси у меня штаны, — не унимался Чанёль. — А… у тебя есть? — без особой надежды спросила. — Есть, — кивнул он. — Дай, — шепнула. — Что? Я не расслышал. — Дай мне штаны, — повторила. — Что ты там бормочешь? — Дай мне свои штаны! — выкрикнула, вскакивая во весь рост. — Ну, если ты настаиваешь, — и он снял свои штаны. Вот так вот запросто потянул вниз чёрные спортивки, оставаясь в одних трусах, вышагнул из них и протянул мне. — Держи. — Ты псих. — Теперь твоя очередь снимать штаны, — сказал он, держа на вытянутой руке свои. — И не волнуйся, смотреть там у тебя абсолютно не на что. — Я не буду здесь раздеваться, — шмыгнула носом, скрещивая руки на груди. — Тогда пойдёшь мокрая, — он безразлично пожал плечами. Хотя, какие плечи? Я всеми силами пыталась не пялиться на его татуировку, чернеющую у кромки трусов! — И пойду! — Иди, — он отступил. — Там Кай собирался зайти, — деланно равнодушно произнёс он, — наверное, уже внизу. — Хнк-хнк… — захныкала, вцепившись в дверную ручку. — Просто надень сухие штаны. — Почему именно эти?! — ткнула пальцем в его ещё тёплую вещь. — Потому что другие сушатся в ванной. Я до завтра никуда выходить не планирую. Если хочешь, можешь остаться, — он ехидно оскалился. — Или надевай, — махнул штанами. — Тогда я пойду в ванную, — выхватила их. — Э, нет, — он тут же загородил мне нужную дверь. — Всё должно быть честно. Я снял штаны, теперь твоя очередь. Для него это походило на забавную игру. Я же чувствовала себя загнанной мышкой, которую ловят стеклянной банкой. — Да пошёл ты! — бросила его штаны на пол, и стала стягивать свои. Так быстро я не раздевалась и не одевалась никогда в жизни. Чанёль эти пару минут стоял молча. Даже удивительно. И когда я уже утопала в его спортивках, он тяжело вздохнул и сказал: — Как я и думал, смотреть не на что. Я подхватила свои мокрые штаны и дёрнула дверь, выскакивая в коридор. — А ведро? — донеслось мне вслед. — Как же ты без ведра? Ха-ха-ха! Жопой в ведро! У меня из-за тебя давление поднялось! Ха-ха-ха! Этот смех преследовал меня до самого дома. Этот смех стоял у меня в ушах, когда я пыталась заснуть. Чёрт! Чёрт! Какая же у него красивая улыбка…