Живи в ритме сердца

Я помыла пол, сполоснула ведро, постирала тряпочные щупальца швабры, даже в кладовке прибрала. В общем, тянула время, как могла, только бы не подниматься в комнату Чанёля. Его штаны лежали в пакете, который одиноко висел на дверной ручке. Кстати, их хозяин ни разу не спускался, и где-то во мне теплилась надежда, что его вообще нет в клубе, мало ли, уехал куда-нибудь. — Ты ещё здесь? — в кладовку заглянул Сехун. — Уже собираюсь. — Если хочешь, могу подвезти. Диджей уже пришёл, так что я свободен полчаса и… — он задержал взгляд на моих красных кедах. — Не надо, спасибо. Я тут… доделаю кое-что и пойду. В круглосуточный надо заглянуть. — Ну, если что, я на улице, — кивнул парень и скрылся за дверями. Медленно поднимаясь вверх по ступенькам, я почему-то вспомнила, как буквально вчера неслась по этой лестнице вниз. С каждой ступенькой я становилась всё ближе и ближе к очередному унижению или позору. Два раза выдохнула и постучала в светлую дверь. В ответ — тишина. Поскреблась громче. Тихо. С плеч словно гора свалилась. Его нет в комнате. Надо повесить пакет на ручку и уйти. Вряд ли его кто-то заберёт. Так и сделала. А ручка взяла и опустилась, со щелчком приоткрывая дверь. В комнате горел свет. Я осторожно заглянула в щёлочку, потом приоткрыла дверь пошире, затем совсем широко… И сердце сжалось в трепыхающийся комочек — за кроватью виднелся знакомый кучерявый затылок. Чанёль сидел на полу, спиной к двери, с ноутбуком на коленях и наушниками в ушах. Поэтому-то он и не слышал, как я стучала. — Чанёль, — окликнула его, перетаптываясь на пороге. Ноль реакции. — Кх-кх! — откашлялась и повторила громче, — Чанёль, я принесла штаны. Но он продолжал сосредоточенно смотреть в экран. Мне было не видно из-за его спины, что там. Наверняка, какая-нибудь пошлятина. Надо было сделать по-умному — поставить пакет на кровать и быстренько слинять, но с умом у меня, судя по всему, туговато, раз я робко направилась к нему. — Чанёль, — позвала, — Чанёль, — потянулась рукой к его плечу и замерла. С экрана ноутбука улыбалась красивая длинноволосая девушка. Она что-то говорила, размахивая руками, смеялась и подмигивала в камеру. Её лицо казалось смутно знакомым, как если бы я ездила с ней несколько раз по одному маршруту. Она была милой, обаятельной, тёплой и притягательной. В её глазах плясали чёртики, а улыбка обещала рай. И мне… — Бля! — шарахнулся Чанёль, неожиданно обнаружив моё присутствие. Он тут же захлопнул ноутбук. — Какого хрена?! — он вскочил на ноги. — Ш-штаны! — выставила перед собой пакет. — Оставь и проваливай! — Я… да, уже… — Стучаться надо! — Я стучалась! — Херово стучалась! — толкнул меня в плечо. — И я звала! — Ты пищишь, как мышь из-под плинтуса! — больно пихнул в спину, выталкивая из комнаты. — Спасибо за… — Да, да… Плевать, — и захлопнул передо мной дверь. И мне бы радостно воскликнуть: «Юху!», что всё так быстро и просто обошлось, если бы… Если бы его лицо не было в слезах. Если бы он только не плакал, когда смотрел на экран… Так вот она какая — та самая идеальная для него девушка. Теперь понятно, почему он недолюбливает таких блеклых, как я. Стоя под его дверью, мне было слышно, как он прошёл по комнате, как зазвонил телефон, а он грубо ответил: «Сегодня 14. Сегодня я для всех мёртв!». Кровать скрипнула, а потом… Я даже прижалась ухом к двери. Эти звуки напоминали мою маму, которая, узнав об операции, плакала, закрывшись в ванной. Я слышала, как всхлипывал, сдерживая рыдания, сильный и устрашающий Чанёль, тот, кто пугал меня одним своим видом, чьё присутствие в радиусе десяти метров заставляло сердце биться испуганной птичкой в клетке. Сейчас этот человек был один, слаб и потерян. Его сердце болело так сильно, что он, способный довести меня до слёз одним словом, плакал сам. И моё сердце отозвалось на чужую боль, тоскливо сжавшись и попросившись к нему. В голове билось: «Он не должен плакать. Смеяться, кричать, ругаться – всё, что угодно, но только не плакать», когда я толкнула дверь и снова вошла к нему. Наверное, у меня помутился рассудок, иначе этот суицидный поступок не объяснить. — Чанёль… Он быстро сел на кровати, вытирая ладонью лицо. — Жить надоело?! — сипло спросил, избегая прямого взгляда. — Не знаю, чем могу помочь… — Свали, просто свали, — устало попросил он. Его боль была такой сильной, что согнула его плечи и исказила его лицо. Мне было так жаль, так жаль, что хотелось плакать… — Ты же… ты же не плачешь? — выдавила из себя. — Плакать? — скривился Чанёль. — С дуба рухнула? Просто… что-то в глаз попало. — Я так и подумала. Потому что… Ты же Чанёль. Ты же не слабак какой-нибудь, — и чёрные глаза тут же уставились на меня. — Только тряпки плачут от… соринки в глазу, — продолжала я, ощущая, как накаляется воздух. — Ты… ты меня удивил своими слезами. — Я не плакал, — сузились глаза напротив. — Конечно, это не ты только что рыдал, как младенец, оставшийся без матери. — Совсем дебилка? — Чанёль повернулся и спустил босые ноги на пол. — Ты что городишь? — Я успела увидеть девушку на твоём компьютере. Это из-за неё ты ревёшь в три ручья? — выдала я, надеясь, что он не слышит, как дрожит от страха и напряжения мой голос. — Я тебя сейчас убью, — процедил Чанёль, вскакивая с кровати. — Придушу собственными руками! — он подскочил и впился пальцами в мои плечи. — Да что ты знаешь?! Что ты понимаешь?! Дура! Крыса! — тряхнул меня, прикладывая затылком об дверь. — Она — самое лучшее, что было со мной! Лучше её никого никогда не будет! — закричал он мне в лицо. — Тебе никогда не сравниться с ней! Ты — ничто! Ты — серая крыса! Как бы ты не пыталась пролезть ко мне в душу, ты не сможешь! Ты — никто! — А она? Кем была она? Совершенством? Не верю! — меня душили слёзы. Я боялась, что он приложит меня один раз виском об угол или ударит чем-нибудь тяжёлым. Его лицо пылало яростью, он сильно сжимал челюсти, раздувал ноздри и пронзал презирающим чёрным взглядом. — Прекрати говорить о ней! Она тебя не касается! Не касается! — и снова затылком об дверь. — Зачем ты вообще полезла ко мне?! Зачем?! Хочешь, чтобы я тебя покалечил, идиотка?! Ты делаешь только хуже! И у меня по щекам побежали слёзы. — Ты кричишь… кричишь на меня, — всхлипнула. — Потому что ты дура! Ты лезешь не в своё дело! — Зато… зато ты больше не плачешь, — выдавила сквозь слёзы. На секунду он замер, а потом отпустил руки. — Ты это… нарочно? Специально выводила меня из себя? — недоверчиво и тихо произнёс Чанёль. — Только не плачь, — икнула, пытаясь протолкнуть ком в горле. — Не могу смотреть… Это… это жалко и так… так неестественно. Ты должен смеяться или кричать. Если… если тебе захочется плакать — покричи на меня. Можешь кричать на меня сильно-сильно, только не плачь. Чанёль закрыл глаза и сделал пару шагов назад. — Уходи. — Ты — сильный. Завтра от твоих рук у меня будут синяки. Ты — очень сильный. Ты всё выдержишь. — Уходи, — глухо повторил он. Я вытерла тыльной стороной ладони мокрое от слёз лицо, открыла дверь и, уходя, обернулась на пороге: — Сосредоточься на том, какая наглая серость пошла. Как хватило дурости у такой крысы, как я, чтобы говорить с тобой. Думай об этом, злись на меня, сильно-сильно злись, ненавидь меня… Только не плачь, — сказала я и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.