Живи в ритме сердца

Пересчитав пакетики, парень кивнул амбалам, и те разжали руки. — Всё нормально, можешь идти, — сказал он, сунув коробочку в свой карман. Троица бросила на меня последний взгляд, села в чёрный минивэн и уехала, оставив меня одну на последней остановке перед чертой города. Я только что передала наркотики… Возможно, именно от этих доз произойдут преступления или даже чья-то смерть. Я стала посредником в системе деградации человека. Я – та, которая ничего крепче пива-то не пила, меня тошнит от запаха сигарет, а о том, чтобы уколоть себя какой-то дрянью и вовсе передёргивает от омерзения. Деньги, мирно лежащие в моём кармане, вдруг показались мерзкими, склизкими, грязными, запачканными чужими пороками и слабостью. Я достала их, брезгливо держа двумя пальцами за уголок. Сто долларов — столько стоит для меня чья-то жизнь. Купюра выскользнула из пальцев и, кувыркнувшись в воздухе, приземлилась на асфальт. Не нужны мне такие деньги, нет. Я даже отвернулась от них, чтобы не поддаться искушению и не поднять. И в голове тут же, как по команде, бабушкины слова… Я вернулась домой с деньгами, скрутила их в трубочку вместе с той мелочью, что заработала, разнося объявления, добавив вечернюю выручку из клуба, и засунула в банку с карандашами. Кстати, о клубе… Никогда бы не подумала, что улыбчивый и обаятельный мистер Пэк замешан в делах с наркотиками. Интересно, а Чанёль знает? Наверняка знает, ещё бы, такой бандитской наружности! Сам, наверное, тоже сидит на них и другим втюхивает. Меня аж передёрнуло. Я подтянула одеяло до подбородка, а потом и вовсе накрылась с головой, но ощущение грязи и тревожного беспокойства долго не давали мне заснуть. На стрелки маминой подводкой я угробила полчаса. В итоге откопала чёрный карандаш, и дело пошло быстрее. К джинсам на удивление хорошо подошла свободная белая рубашка, заправленная впереди за пояс. Красные кеды и часы на красном ремешке добавляли внешности какой-то особой дерзости. Или это мамина красная помада создавала такой эффект… Я выглядела странно, но именно так я должна была выглядеть, да, именно так и не иначе. С каждой минутой мне становилось легче дышать, в груди разворачивалась небывалая смелость и уверенность в собственных силах. Я всё смогу: и деньги достану, даже если придётся передавать наркотики, и экзамены сдам так, чтобы Кёнсу смог поехать заграницу. Я буду сильной, и родители будут мною гордиться. Хотя, наркотики… Разве это повод для гордости? Но я же не принимаю их сама! Есть слабые идиоты, которые тратят на это деньги, а мне от них надо совсем чуть-чуть, наркобаронессой становиться не собираюсь. Я даже подмигнула себе в зеркале. Всё будет хорошо, справлюсь! Решив больше не обходить улочку Кая, прошла прямиком мимо его гаража. Там как раз стояла машина Сехуна. — Доброе утро! — громко поздоровалась, поравнявшись с копающимися в двигателе парнями. Кай первым выпрямился и тут уже ударился головой об открытую крышку капота. Сехун смерил меня изучающим взглядом и еле заметно кивнул. — Ты идёшь в университет? — Кай обошёл друга и направился ко мне. — А ты не слишком… — он закрутил пальцем перед моим лицом, намекая на макияж. Мне почему-то вспомнились его слова о том, что я — не та девушка, что с такими не спят и всё такое… — Не слишком, — ответила на его недосказанный вопрос. И как я только не сгорела от смущения. — Не то, чтобы плохо, - Кай, осознав свою грубость, начал оправдываться, — просто ты немного не так выглядишь, и я… — он взъерошил свои волосы, — не хотел тебя обидеть. — Я выгляжу плохо? — спросила тише. — Нет! — торопливо ответил Кай. — Очень даже… очень… — Подвезти тебя? — предложил Сехун, закрывая капот. — Подвези, — вместо меня ответил Кай. — А то ещё украдут такую красивую по дороге, — сказал он и сам смутился от своих слов. — Садись, красивая, — Сехун открыл передо мной дверцу. Так вот в чём магия красной помады… Все двери перед тобой открываются. Нет, к такому вниманию я была не готова. Всё гораздо проще и приятнее дома перед зеркалом. Наверное, мне показалось, что университетский двор немного притих, когда я в таком виде вылезла из машины. Сехун для пущего эффекта один раз бибикнул и, послав мне воздушный поцелуй с каменным выражением лица, отчалил. Я это ему ещё припомню. В спину раздавалось «Это та, которая на сцену вылезла?», «Из какой она группы?», «Почему я её не знаю?»… Хотелось прибавить шагу, а лучше побежать в аудиторию. На пороге я столкнулась с Сухо, который от неожиданности выронил альбом. Тот раскрылся на середине, демонстрируя мне один очень интересный рисунок. Я первой его подхватила, ловко уворачиваясь от рук художника. — Дана! Дана, это не то, что ты думаешь! Это… — прыгая вокруг меня, щебетал красный, как помидор, Сухо. А на картинке — пара, целующаяся в какой-то кладовке. Нет, не это меня смутило, видела и пооткровеннее творения этого парня. Вот только красные кроссовки и стрижка коричневых волос до плеч у девушки меня немного напрягли. А ещё — деловой стиль парня с закатанными рукавами белой рубашки. Кого-то он мне напоминал… — А это кто? — ткнула в героя пальцем. — Это никто! Никто! — Сухо выхватил альбом и тут же прижал его к груди. — Разве это не я? — сделала угрожающий шаг на него. — Уж слишком похоже, — прищурилась, приближаясь ещё, загоняя его в угол между стендами. — Это… это не ты! — залепетал Сухо. — Ты что, с ума сошёл? Рисуешь про меня порно-истории? — Нет, пока, — выдохнул он. — Пока?! То есть… то есть, в перспективе, — у меня дар речи пропал. — Я… я… — Ну, рисует он про тебя со старостой карикатуры с высоким рейтингом, что с того? — мы с Сухо одновременно уставились на Зизи, которая влезла в наш разговор. — Что с того?! — воскликнула я. — Про меня и Кёнсу! — Кёнсу? Я услышал своё имя, — откликнулся со стороны не вовремя вошедший в университет староста. — Ащ! Не вздумай показать, — прошипела Сухо, больно наступая ему на ногу. — Что случилось? — Кёнсу подошёл к нам. — Ничего, — закрыла Сухо собой. — Просто опять рисует всякую непотребщину. — Но тебе, староста, определённо это понравится, — хитро произнесла Зизи и, тут же выхватив альбом из рук художника, протянула ему. — Зизи! — одновременно воскликнули мы с Сухо. — А что «Зизи»? Это, быть может, моя благодарность, — и она, мотнув своими длинными цветными дредами, просто развернулась и ушла. А Кёнсу в это время уже листал альбом. Сначала он просто перелистывал страницы, иногда хмурился, иногда прикусывал верхнюю губу, еле сдерживая смех. А со звонком захлопнул его и сказал: — Чтобы больше такого я не видел. — Х-хорошо, — и Сухо потянулся за альбомом. — Э, нет, — Кёнсу ударил его по руке, — во избежание недоразумений улики конфискуются. — Но… — И никаких «но»! Звонок прозвенел уже. Марш на занятия! Сухо опустил плечи, протиснулся между мной и стендом и засеменил по коридору. — И как он мог такое нарисовать! — возмущалась я по дороге в аудиторию. — Действительно, как, — бросив на меня подозрительный взгляд, поддакнул староста. — И как это ему только в голову пришло! — Ума не приложу, — и снова этот странный пристальный взгляд. — Та картинка… — Ты видела всего одну? — А там таких много?! — я споткнулась на ступеньке. — Там такого добра — целый альбом, — усмехнулся Кёнсу. — И тебе смешно? — А что, плакать что ли? — Надо выбросить или сжечь. — Зачем? Я собираюсь размножить и раздать знакомым. — Издеваешься?! — Есть немного, — засмеялся Кёнсу. — Тебя оскорбляет тот факт, что мы там нарисованы вместе? — Нет, просто… — Или это смущение? — он резко остановился и приблизился ко мне вплотную. — Знаешь, я где-то читал, что когда человек смотрит на объект своего желания, у него расширяются зрачки. — У тебя… у тебя почти не видно радужки, — пробормотала, сглатывая непонятно с чего появившуюся слюну. — А я это и не отрицаю, — глядя мне в глаза, произнёс он. — Твои тоже почти чёрные… Я тут же отвела взгляд. — Звонок! Прозвенел звонок! — легонько толкнула его в грудь, а он в ответ улыбнулся. Хотелось сквозь землю провалиться. — Ты сегодня опять очень красивая, — сказал Кёнсу, бросил на меня ещё один взгляд чёрных из-за расширенных зрачков глаз, и отошёл, пропуская вперёд. — У нас сегодня важная тема, слушай внимательно, скоро будет срез, — неожиданно перевёл тему. Да толку? Перед моими-то глазами всё равно стоит та картинка, где староста впивается в мои губы, прижимая к себе. Интересно, а что там ещё нарисовано? Блин, Дана, соберись! Это же староста! Это Кёнсу! Как далеко зашёл в своих рисунках Сухо? Вот бы хоть одним глазком…