Милу Мир

Мирослав       Это было затмение мозга, иначе назвать не могу. Я словно потерял контроль над собственным телом, и оно начало действовать отдельно от впавшего в прострацию разума. Слишком тесный контакт, слишком мало одежды, по нервам, как электрический разряд, бьет ощущение теплой кожи под пальцами. Я опомнился на мгновение, когда почувствовал отпор, будто ледяной водой окатили, и вновь оказался затянут с головой в это безумие, стоило Милошу потянуться ко мне, обнимая. В этих секундах сконцентрировался сильнейший передоз ощущений, который вызвал короткое замыкание в сознании, и последовавший откат испугал больше, чем собственный порыв.       Я захлебывался дыханием и нервным восторгом, заглядывая в его глаза, пытаясь понять, было ли для него это настолько же невероятно. Мил расслабленно улыбался и шутил, а я окончательно понял три вещи: он гей, он не против моих притязаний, и он способен скрутить мое сердце в тонкий жгут, выдавливая всю кровь до капли.       Бывают такие идиоты, которых жизнь ничему не учит. Любой адекватный мужик давно бы сделал выводы из прошлых ошибок, научился сдерживать себя, но я, видимо, к числу разумных не отношусь. Для меня секс - это не спорт, где главное не победа, а участие. Я влюбляюсь, привязываюсь, в итоге разочаровываюсь и долго отхожу от очередного облома.       Сколько раз зарекался, все бестолку. И в этот раз попался моментально, ощутил это с первой же встречи в приемной отдела кадров. Жданов не робел, не тушевался, провожая меня спокойным, слегка заинтересованным взглядом. Это кольнуло ленивой иголочкой встречного интереса и проявилось еще ярче, когда Милош появился в кабинете директора. Мы втроем должны были попросту задавить его своим присутствием, очень уж разными были габариты. Но этот малыш, едва достающий мне до подбородка, казалось, не испытывал ни малейшего дискомфорта, спокойно глядя в глаза, даже если приходилось приподнимать голову. Его отношение к уменьшительным именам тоже послужило звоночком – он не морщился, не психовал, и в то же время в этом не было раболепной вседозволенности, скорее снисходительное позволение подшучивать над собой. Как я успел уловить – если бы это было не так, если бы окружающие ощущали в нем хоть проблеск недовольства, эти шутки бы прекратились. Он не пыжился, не пытался преувеличить собственную значимость, находясь в абсолютном ладу с собой, и люди это чувствовали, велись на его спокойный, чуть ироничный нрав. Я тоже повелся, правильно угадывая его попытки прощупать почву и мелкие провокации. Он волновал меня, но я не мог решить, что с этим делать, пока не словил себя на мысли, что жду выезда за пределы спорткомплекса и очень хочу посмотреть на парня в нерабочей обстановке.       Посмел бы я признаться, что тот наезд у автобуса, когда я забирал его сигареты, был самой провальной попыткой флирта в истории человечества? Я, может, и попытался бы исправить ситуацию, как-то завязать внятный разговор, если бы не заметил пыхтящую в придорожных кустах Ангелину. Мил раскусил меня, сообразив, что в ТПМ я не новичок и в его объяснениях не нуждаюсь, но разве мог я сказать, что мне просто хотелось побыть рядом, млея, как подросток, от его близости, быстрых улыбок и теплого взгляда? На что я надеялся, думал, что пронесет? Что смогу, как он, так же легко и без напряга, отнестись к пикантному приключению в палатке? Но получилось наоборот, я в очередной раз понял, что влип. Завязнуть еще глубже в мои планы не входило, в этот раз все сложнее − мы работаем вместе, и, зная себя, точно могу сказать, что после короткой интрижки просто не смогу видеть его каждый день.       Сорвавшись, я попытался вновь отстраниться, вернуть прежний расклад в общении с ним. Пока мы были в лесу, Мил не настаивал, словно давая мне время прийти в себя, только изредка я ловил на себе пристальный многозначительный взгляд. А когда мы вернулись к работе, к этому взгляду примешалось недоумение, он не ожидал, что я продолжу прятаться и вести себя так, будто ничего не произошло. Но иначе я просто не мог. Милош       Какое-то время я еще тешил себя надеждой, что теперь все будет проще и продолжение не заставит себя ждать, но в очередной раз ошибся.       Вечером Мирослав поглядывал на меня через языки пламени, сидя по другую сторону костра. Я улыбался, опасаясь смотреть прямо на него, вокруг было много совсем не глупых молодых людей, которые ощущали любые флюиды внутри своей компании не хуже гончих и умели делать выводы. Ну, или додумывать, если не владели достаточной информацией.       Такое же мечтательно-созерцательное настроение сохранилось и на следующий день, пока мы собирали лагерь и размещались в автобус. Пострадавшую Любашу увез с собой директор на машине жены. Жанна Андреевна, несмотря на ревнивый и суровый нрав, хлопотала над девушкой, поудобнее устраивая ее на заднем сидении.       По пути домой я то спал, то отмахивался от разошедшегося Антона, которому обидно было везти назад свой стратегический запас, он всю дорогу избавлялся от лишних бутылок, подпаивая разомлевший на природе коллектив. Переверзев вместе с Борисом Наумовичем устроился где-то в тылу, я не оборачивался и не делал попыток подойти. Конечно, этой ночью очень хотелось, чтобы он снова пришел ко мне в палатку, но я понимал, что это не самая лучшая идея – в тишине ночи звуки слишком отчетливы, а удержаться мы бы не смогли. Да вообще, заняться чем-то, кроме уже испытанной в полевых условиях взаимной дрочки, было нереально, у меня даже презервативов с собой не было.       Прощаясь с пьяненькими веселыми коллегами на стоянке спорткомплекса, я закинул пропахший дымом рюкзак в багажник и бодро порулил в сторону дома. Планы на понедельник были самые радужные. Даже потратил в ду́ше лишние пятнадцать минут, самоуверенно избавляя «поле деятельности» от излишка растительности.       С началом недели пришло осознание, что твердый орешек по имени Мирослав колоться отказывается. Мои попытки поговорить поддержки не имели, скорее наоборот, Мир всячески старался выкрутиться и убраться подальше. Ко вторнику я начал злиться, к четвергу – закипать, а в пятницу, понимая, что в этой неопределенности два выходных дня просто не выдержу, решился на абордаж кабинета начальника.       Подкараулил в обеденное время, уже помня, что всю эту неделю Переверзев в кафе не спускался, в отличие от своего секретаря, шустро перебирающей шпильками мимо меня. Проводив девушку взглядом, я убедился, что путь открыт.       Радости в глазах начальства не уловил, да и не надеялся, чего уж. Скрестив руки на груди, уставился на Мирослава.       − И долго это будет продолжаться?       − О чем вы, Милош Данилович?       Я едва зубами не заскрипел.       − Вот только не надо под дурака косить, тебе не идет. Мы не закончили.       Переверзев откинулся на спинку кресла и рассеянно вертел ручкой, разглядывая меня будто забавного паучка в банке. Будь я чуть более чувствителен, уже утонул бы в окатившем меня потоке снисходительного недоумения.       − Все мы закончили, Жданов. Никакого продолжения тот маленький эпизод не предполагал.       Я ухмыльнулся.       − Вот видишь, а делал вид, что не помнишь. Ты ведь думаешь о том… маленьком эпизоде. Вспоминаешь. И я уверен, представляешь, каково бы это было в постели, где никто не помешает, не отвлечет. И не только с помощью рук. Представлял мои губы там? Или язык…       − Хватит!       Он не вскочил с кресла, даже позу не поменял, но по вспыхнувшим скулам и горящему взгляду я понял, что не ошибся. Он хочет того же, что и я, только почему-то пытается сопротивляться. Я этого не понимал. Нечасто в нашей реальности можно встретить человека, с которым возникнет такое вот притяжение, обычно приходится удовлетворять потребности с малознакомыми случайными парнями, к которым вообще ничего не чувствуешь. Так зачем отказываться от такого подарка свыше?       Ладно, я ведь тоже не озабоченный подросток, попробуем договориться.       − Объясни, почему, Мир?       − Я не хочу. В той палатке все закончилось, большего мне не надо.       − Ты врешь.       И мы оба знали, что это так, уж что-что, а обоюдное желание просто витало в воздухе, и Мир ощущал его так же, как и я.       − Не собираюсь ничего объяснять. Меня это не интересует. А теперь выйди из моего кабинета.       Стратегическое отступление – это не проигрыш. Я ушел, чтобы в понедельник вновь навестить упрямое начальство с предложением сходить в спорт-бар по соседству. Был послан, но надежды и упрямства не потерял. Боевые действия перешли на уровень партизанской войны, правда, мои ежедневные вылазки пока не имели результата. Он продолжал убегать, искусно маневрируя, чтобы не встретиться со мной наедине. Меня это бесило, я чувствовал раздражение и начинал разочаровываться. Не ожидал от Мирослава подобной трусости. Смешно сказать, я бегал за ним, как похотливая воинственная моська за боязливым слоном.       Чего Мир боялся, я не понимал и просто кипел от желания выбить из его головы всю ту херню, что отравляла его, не давая жизни нам обоим. Мне хотелось зажать его в углу, зацеловать до остановки сердца, оставляя на плечах синяки от своих пальцев, и я мучился от невозможности это сделать. И проблема была не только в том, что на рабочем месте Мир даже близко бы мне этого не позволил, но и в банальной разнице габаритов. Это в моих представлениях я мог впечатать его в стену, удерживая за запястья, не давая и шанса на сопротивление, а реалии таковы, что для подобного маневра мне пришлось бы напрыгнуть на него с разбега и повиснуть, как коала, чтобы наши губы оказались на одном уровне. Ну, при самом оптимистичном раскладе, Мирослав грохнулся бы на пол от охуения, и я смог бы осуществить свой план, лежа на нем и прижимая его сверху. Представив себе картинку, я только хмыкнул и осекся под пристальным взглядом директора. Н-да, не самые удачные мысли во время еженедельной планерки.       Продержавшись положенные сорок минут раздачи плюх и плюшек, народ погрёб к выходу. А я, заметив, что Переверзев задерживается, сделал вид, что ищу что-то в документах. Застать его, наученного двухнедельным опытом, в кабинете для меня теперь было проблематично, приходилось пользоваться любой возможностью. Дождался, мы остались вдвоем, хотя место и не очень удачное, в любой момент сюда могут зайти.       Мирослав, увидев меня, закрывающего единственный выход своим хрупким, но непреклонным телом, привычно скривился.       − Ты ведешь себя глупо, отойди.       Я прижался спиной к двери, давая понять, что отступать не намерен.       − Ты подумал? Пойдешь со мной на свидание?       Со стороны это смотрелось комично – худосочный доходяга пристает к здоровенному мужику, но попытки Мирослава состроить грозную мину оказались безуспешными, он выглядел до умиления растерянным.       − Подумал. Не пойду.       Ежедневный ритуал, я настаивал – он посылал.       − Ладно, тогда до завтра.       Повернувшись, я потянулся к ручке.       − Мил, подожди. − Опа, это что-то новенькое. А взгляд-то какой, не то убить готов, не то бежать на край света. − Чего ты добиваешься? Тебе так хочется, чтобы я тебя отодрал?       Во рту моментально пересохло. Неужели хоть что-то сдвинулось с мертвой точки?       − Ну зачем так грубо. На самом деле это я… хочу тебя. Отодрать.       Мир не вздрогнул, не отвернулся, внешне вообще никак не отреагировал, но это и было лучшим для меня ответом. Понимание заставило меня застыть. Вот чего он боится, от чего бежит вторую неделю. Не секса, а того, что позволит мне быть сверху, и последствий этого шага. Не зря, ох, не зря я моментально зацепился за него, интуитивно ощущая то, чего не мог внятно осознать.       Мои инстинкты не обманули, требуя подмять под себя это тело, заполучить и присвоить. Мирослав тоже это чувствует и хочет того же, но опасается. Я уже сталкивался с подобным нежеланием «больших парней» прогнуться под тем, кто кажется более слабым. Глупость, на самом деле, ведь расстановка в постели никак не влияет на жизнь за пределами спальни. Но с чужими комплексами придется считаться, если я всерьез намереваюсь добиться своего.       Моя главная задача сейчас – осторожно приманить, но не спугнуть. Я заставил себя расслабиться, убрать ощущение угрозы из позы и взгляда. Мирослав, словно против воли, завис, разглядывая меня, и вдруг опомнился.       − Ты слишком много себе позволяешь.       − Ты-то себе вообще ничего не позволяешь. Расслабься, Мир. И решись уже хоть на что-нибудь!       Не дожидаясь ответа, убрался подальше. Давить бесполезно, я могу лишь слегка подтолкнуть его в нужном направлении. Мирослав       Давно не чувствовал себя таким идиотом. Эти месяцы вообще дались мне нелегко, я всегда очень трудно переношу смену обстановки, и все силы приходится прикладывать, чтобы никто этого не заметил. Моя тактика – вежливая отстраненность, я не завожу близких знакомств на работе, чтобы никто не догадался о моей ненормальности. Одиночество – та цена, которую я плачу́ за собственную слабость, и я привык окружать себя прозрачной стеной, незаметной для других, но прочно удерживающей людей на расстоянии. Я не сближаюсь с женщинами, чтобы они не поняли причину, по которой я не проявляю к ним интереса, не ищу приятелей среди мужчин, опасаясь случайным взглядом или жестом выдать себя. И изо всех сил держу дистанцию с человеком, от одного вида которого у меня подскакивает давление.       Мил преследует и не отпускает, как вцепившийся в ногу бульдог. До вчерашнего дня я еще сомневался, что он действительно понимает, чего добивается, но его абсолютная уверенность в своих силах заставила меня присмотреться повнимательней.       И теперь, после его наглых заявлений и бессонных ночей, проведенных в раздумьях, я еще больше бесился. Мне не нравился этот расклад, при котором Мил так легко читал меня и добивался своего, несмотря на мое сопротивление. И еще больше раздражало ощущение того, что я готов сдаться. В очередной раз. Как будто предыдущая попытка (одна ли!) меня ничему не научила. Милош       Я условно включил режим ожидания, давая Мирославу самому понять, когда перейти к более решительным действиям. Что мой час рано или поздно придет, я даже не сомневался, но при этом ревностно следил, чтобы в поле зрения не затесался какой-нибудь левый экземпляр, конкурирующий со мной за внимание Переверзева. Мир сдаваться не спешил, мы вообще обходили эту тему стороной, все уже было сказано, оставалось только ждать. Но обходные-то пути никто не отменял, и я продолжал мозолить глаза дорогому начальству, стараясь попадаться в зоне видимости как можно чаще. Мне это с успехом удавалось, несмотря на серьезную рабочую нагрузку.       Весна у нас вообще горячее время, снег тает, верхняя одежда становится все тоньше, уже не скрывая последствий зимнего расслабона, и на свет появляются подснежники − особая категория клиентов, отважно бросающаяся «готовить фигуру к пляжному сезону». То есть те самые товарищи, которые считают, что за месяц-полтора перед отпуском вполне реально прокачать пресс из одного шарика в шесть кубиков, или ужать зад до приемлемого для горячих турецко-египетских пляжей размера. Более-менее постоянный контингент, занимающийся круглогодично, поглядывает на всю эту суматошную толпу с насмешливым недоумением, а инструкторы и методисты сбиваются с ног, открывая дополнительные группы, которые благополучно рассосутся к концу мая.       Администрация подобный беспредел воспринимает благосклонно, больше народу – выше прибыль, да и рабочим лошадкам вроде меня грех жаловаться, хорошие премии к отпуску каждый не прочь получить. Вот и носимся по комплексу на сверхзвуковой, заменяя коридорной беготней собственные тренировки. В этом году май выдался особенно жарким, но мне ж вся эта ситуация только на руку – Мирослава вижу часто, не раз и не два за день приходится залетать к нему в кабинет, визируя очередные писульки, распоряжения и временные договоры со студентами-инструкторами. Да не отсохнет барская рука от такого количества подписей. Этой пары минут наедине хватает, чтобы переброситься шутками или тупо пожаловаться на очередной виток наступившего в спорткомплексе армагеддона.       Мирослав начал оттаивать, медленно, постепенно из глаз исчезало плохо скрываемое выражение паники, кажется, до него начало доходить, что никакой опасности в виде истерик или разборок на рабочем месте с моей стороны не ожидается. Я отступил, но не отступился, давая ему возможность со стороны понять, какое сокровище он может заполучить, стоит только решиться. Переверзев перестал шарахаться и уже сам частенько начинал разговор, хотя я видел, как неловко и мучительно ему это давалось. А до меня постепенно начало доходить, что его угрюмость и нежелание идти на контакт – это банальная стеснительность, так не вязавшаяся с его внушительной внешностью. Я понимал, что надавить и сдвинуть с места эту громадину мне не по силам, а подманить к себе – вполне, и, замечая его долгие взгляды, мысленно улыбался: «Смотри-смотри, все твое, только осмелься».

***

      Май подходил к концу, и все мы ждали того дня, когда наш директор явится на работу в своей знаменитой ярко-малиновой рубашке с коротким рукавом, которая сигнализировала изнывающим от жары и обязательного дресс-кода сотрудникам административного крыла о переходе на летнюю форму одежды. Тренерско-инструкторский состав в этом плане особо не контролировали, каждый приходил в чем хотел, и уже на месте переодевался в спортивку, но из солидарности ребята оказывали молчаливую моральную поддержку страдающим коллегам. Периодически заглядывали на наш этаж, глазами вопрошая: «Ну что?». В ответ получали вялое пожатие плеч и, состроив приличествующую случаю скорбную мину, ускакивали обратно, отсвечивая голыми ногами и обтягивающими шортами, гады.       Основной же причиной такого всеобщего ожидания было то, что великий день отмечался с широким размахом – избавленный от галстуков коллектив собирался в Мэдисоне на ежегодном вечере боулинга. Команды образовывались стихийно, народ гулял вовсю, совершая круговорот тел по клубу между дорожками, баром и танцполом, отмечая завершение весеннего ажиотажа и начало долгожданного лета. «Главари» тоже появлялись, считая подобные мероприятия обязательной частью тимбилдинга. В общем, весело-задорно, и местами даже интригующе, ведь никто не мог предугадать точную дату эпохального события. Вроде у тренеров даже подпольный тотализатор имелся, правда, я в это не вникал, и что там за ставки крутились, не особо интересовался.       По каким-таким признакам директор определял, что время пришло, было величайшей загадкой, но уже к двадцатым числам мая Любаша сидела на низком старте, нацелив наманикюренный ноготь на кнопку быстрого набора Мэдисона, где администраторы, привыкшие к нашим традиционным гуляниям, готовы были подтвердить бронь и отдать клуб на растерзание «олимпийцам».       Я как раз был в кабинете Мирослава, когда из коридора послышался шум и приглушенные счастливые повизгивания. Мир оторвался от документа, прислушался.       − Это что?       А у меня сама по себе улыбка на лице расползается. Свершилось!       − Директор в малиновом пальто!       Мир внимательно глянул на меня, ласково так, как на буйнопомешанного:       − Жданов, ты заболел?       Меня смех разбирает, головой качаю:       − Нет. Ну, не в пальто, а в рубашке. Но малиновой, однозначно.       В общих чертах обрисовал ситуацию, неужели никто до этого не просветил Переверзева? Оказалось – нет.       − Так как, вы в клуб поедете?       Мирослав отдает мне документы.       − Я подумаю.       Этот тон я уже знаю, дальше спрашивать или настаивать бесполезно. Поедет, куда он денется, в открытую саботировать такое мероприятие ему главари не дадут.       Спустя полчаса административное крыло было не узнать, девушки порхали по коридору в коротких цветастых платьях и какой-то невообразимо яркой обуви, все это великолепие уже неделю как ждало своего часа в шкафах. Вот люблю я смотреть на девчат, когда они такие, веселые, чуть легкомысленные, даже работается легче. В отличие от других коллег мужеского полу, меня вся эта красота не отвлекает, скорее наоборот, настраивает на позитив. Женские ноги − это вообще мой фетиш, и пусть внутри ничего не ёкает, но эстетическое-то наслаждение никто не отменял. Мужики к обеду тоже скинут официальную шкурку и выползут в свет, напялив футболки, джинсы и легкие мокасины.       Но уже к полудню настроение оказалось безнадежно испорчено.       Позвонил Женька, увидев его имя на экране, я сразу почувствовал неладное. По пустякам он в рабочее время не стал бы меня беспокоить.       − Мил, ты сможешь спуститься на первый этаж? Я возле гардероба.       − Иду. – И я со всех ног помчался туда. Вопросы потом, по ходу дела разберусь. В прошлый раз он звонил мне, прячась в подсобке за кафетерием от каких-то придурков, и сейчас я опасался новых неприятностей.       Женёк сидел на скамейке за пустующим гардеробом, теребя в руках автомобильный брелок. Спортивная сумка и телефон лежали рядом.       − Эй…       Он поднял голову, а у меня просто дыхание перехватило от его взгляда и подрагивающих губ. Я разным его видел, но даже в самых сложных ситуациях этот парнишка удивлял меня своим позитивом и непробиваемой уверенностью в себе.       − Жень. Что случилось?       Он растерянно заморгал, словно и не заметил, как я подошел. Протянул ключи.       − Вот. Машину поцарапали. Я уехать не могу, там еще колеса. А мне на работу…       Я медленно выдохнул, успокаиваясь. Главное, с ним все в порядке, а с тачкой разберемся. Видно, задел какой-то дятел.       − Ты тут посиди, а я пойду гляну, что там с машиной.       Он отстраненно кивнул, глядя перед собой.       Разглядывая аккуратный и лелеемый другом гольф, я мог только скрипеть зубами. Поцарапали. Ну-ну. Не знаю, гвоздем, ключом или еще какой-то острой хренью, вся машина была изуродована глубокими бороздами, а в нескольких местах царапины складывались в кривые буквы и били по нервам грязными, ломкими словами. Вот же уроды. Колеса пробиты, тут явно орудовали чем-то более внушительным. Просто мороз по коже, стало жутко не по себе. Я понимал Женьку, сбежавшего отсюда обратно в комплекс. Правильно сделал, одному ему тут оставаться не стоило.       Быстро вернулся обратно и застал Женьку в той же позе. Бледный, напуганный, он, кажется, едва дышал от пережитого. Одной рукой я подхватил его сумку, второй приобнял за плечи.       − Пойдем.       Надо было срочно связаться с начальником охраны и Переверзевым, но тащить пацана через весь спорткомплекс, когда он в таком состоянии, не хотелось. Завернул в сторону тренерской комнаты отдыха, тут сейчас никого быть не должно… Ну почти, только Ангелина, достающая бутылку воды из холодильника. Девчонка уставилась на нас круглыми глазами.       − Что с ним?!       Я усадил Женьку в кресло, его уже начало потряхивать, после первоначального ступора пошла реакция.       − Сбегай за Переверзевым, скажи, чтобы срочно шел сюда.       Ангелина отдала мне воду и умчалась. А я присел на корточки перед парнем и, взяв его за руку, попытался успокоить.       Мирослав явился минут через пять. Я не успел даже слово сказать, как следом влетел Максим.       − Женька! – под нашими охреневшими взглядами он застыл, успокаивая дыхание, грудь ходила ходуном, видно, бежал со всех ног. – Ангелина сказала, на тебя напали!       − Не на меня… − Женёк хохотнул. – На машину!       И рассмеялся нервным судорожным смехом, из глаз потекли слезы, его трясло, руки, которыми он обнимал себя за плечи, заметно дрожали. Макс рванул к нему, стиснул так сильно, что Женя только пискнул. Выдернув пацана из кресла, прижал к себе и отвернулся, будто укрывая от нас с Миром.       − Ну что вы смотрите? – недовольный взгляд вполоборота. – Истерика у человека, воды дайте!       Я молча отдал бутылку, которую так и держал в руках. Переглянувшись с Миром, понял, что в шоке не я один. Максим хлопотал над всхлипывающим Женькой, что-то тихо мурчал ему, поил водой, не обращая внимания на нас, покрасневших, не знающих, куда глаза девать. Мирослав кивнул на дверь, предлагая выйти.       − Что там с машиной?       Я махнул рукой.       − Пойдем. Это лучше видеть, чем объяснять.       Реакция Мирослава была идентична моей. Он стоял, сунув в карманы сжатые кулаки, и с каменным лицом слушал оправдания охранников, блеющих что-то про неисправные камеры. Один, шибко умный, набрался было наглости вякнуть, что пидорам вообще должен быть путь заказан в приличное заведение, чтобы не провоцировать нормальных мужиков на хулиганство. Переверзев перевел на него спокойный взгляд, и даже я ощутил, как внезапно понизилась температура вокруг.       − Этот пидор – наш постоянный клиент, приносящий спорткомплексу прибыль. А вот вы лично – балласт, от которого одни убытки. Не хватило мозгов следить за мониторами и вовремя сообщить о поломке камер, значит, будете возмещать стоимость ремонта. – Мирослав медленно оглядел всех, цепляя взглядом вытянувшиеся лица охранников. – Это всех касается. Начальнику охраны выговор за халатность. Вся смена будет лишена ста процентов премии. Если что-то подобное повторится – уволю по статье, вылетите нахрен с волчьим билетом.       − А вам, Милош Данилович, особое задание. − Я даже вздрогнул от этого тона. Блин, как же он меня заводит. – Выясните, чем мы можем помочь Евгению. В наших интересах не допустить, чтобы он подал в суд на спорткомплекс.       Конечно, ни в какой суд Женька подавать не будет, это я мог и сейчас сказать. И, думаю, Мир тоже это знал. Но, в случае чего, дал понять охране, из чьего кармана будут оплачиваться судебные издержки.       Оставляя притихших мужиков разбираться, я вернулся в комнату отдыха. У двери услышал хрипловатый Женькин голос.       − … и на работу надо позвонить…       − Дай мне телефон, я сам позвоню и все объясню…       Тихонько постучал, заглянул внутрь. Макс зыркнул на меня настороженным взглядом. Кажется, завернутый на Мирославе, я пропустил что-то, происходящее между этими двумя.       Пока разбирались со страховкой, отгоняли машину, заполняли заявления, Максим не отходил от Женьки ни на шаг, моя помощь там была чисто номинальной.       Разобрались со всем ближе к вечеру. Голова трещала по швам, щебет девчат, коих со мной в кабинете насчитывалось аж пять штук, теперь только раздражал. Увидев меня, измученного и бледного, дамы сжалились, приготовили кофе, сунули какую-то таблетку и быстренько разбежались готовиться к вечернему мероприятию. А я наслаждался тишиной, прикрыв глаза, успокаивая нервы запахом кофе. Сейчас, как никогда, вспоминалась та пачка сигарет, которую Мирослав у меня отобрал. Между прочим, моя заначка на шесть месяцев. Но новую я принципиально не покупал, хоть и периодически страдал фантомным желанием закурить.       Его присутствие почувствовал даже с закрытыми глазами. Не знаю, как это объяснить, словно изменился состав воздуха, насыщая атмосферу озоном, вызывая мурашки вдоль позвоночника и усиленное сердцебиение.       В кабинет Мирослав не зашел, так и остался на пороге, привалившись плечом к косяку. И это тоже было привычным – он, как всегда, оставлял за собой пути к отступлению.       − Отправил Женю домой?       Я вяло кивнул.       − Его Макс повез.       Мир хмыкнул. По напряженному молчанию я уловил, что он хочет еще о чем-то спросить, и не ошибся.       − Так вы… Между вами что-то было?       − Нет. – Я позволил себе усмехнуться, видя его смущение. И чем равнодушней было его лицо, тем яснее я понимал, как трудно Миру вести этот разговор. – Не было искры. Вот Макс – вполне в его вкусе.       − А в твоем?       − А в моем вкусе ты.       Даже со своего места я услышал, как Переверзев перевел дыхание. Кажется, момент благоприятный, можно чуть надавить.       − Женьке храбрости не занимать. – И повторил то, что уже говорил ему несколько недель назад. – Решись уже на что-нибудь, Мир. Бери пример с пацана.       Думал, он, как обычно, фыркнет и умчится. Но нет, остался на месте, невозмутимо сложил руки на груди.       − Я не играю в боулинг. И не танцую.       Ага, припомнил программу вечера.       − Но в баре-то можно посидеть?       Мир слабо улыбнулся.       − В баре можно. Увидимся в клубе. – И ушел, не дождавшись ответа.       А я так и сидел с открытым ртом. Ух ты… Спасибо тебе, Женька!