"Наследник царской семьи"

С самого утра дворец императора Страны Огня был в напряжении. Дворянин Винду, ещё пока молодой человек, находящийся в интересном возрасте перехода из юноши в мужчину, беспокойно исполнял мелкие поручения более старших по рангу придворных советников и бросал тревожные взгляды в сторону императорской спальни. С каждым часом он становился всё более нервным и напряженным, и ему стоило проявить немалую выдержку, чтобы на все вопросы господина Айро о состоянии императрицы Катары отвечать с улыбкой «Ещё пока без изменений, полковник Айро!». Впрочем, сам старик от этих слов становился всё более и более мрачным и смятённым: и ведь ещё бы, Винду понимал его прекрасно – ведь схватки начались ещё ночью, а сейчас день подходил к своему завершению… И кто бы мог подумать, что у такой красивой и здоровой женщины могут быть такие тяжёлые роды! Сам Винду боялся даже находиться рядом с императорской спальней: от криков несчастной императрицы лицо юного советника приобретало зеленоватый оттенок, и он благодарил судьбу, что так удачно родился мужчиной, и ему бы не пришлось испытывать эти муки рождения новой жизни. И что самое было для него удивительное, что император прямо-таки настоял на том, что он будет свидетелем этих родов – и как только он выдерживает это ужасное зрелище… Впрочем, зная императора Зуко, его невероятную выдержку и преданную любовь к жене, можно было бы предположить нечто такое. Внезапно Винду споткнулся, и от падения его уберегла находящаяся рядом колонна: он резко развернулся, чтобы со всей накопленной за день яростью наказать поставившего ему подножку негодяя, но, увидев виновника своей неуклюжести, так же резко передумал. Принц Сетан для своего возраста смотрелся невероятно взрослым и печальным ребёнком: он был куда ниже своих ровесников, но по умственному развитию перегонял даже детей, которые по возрасту уже имели право наследовать престол (а это можно было делать только с шести лет). Он уже умел читать по слогам и даже немного писать – непонятно, коряво и только на языке народов Воды (что слегка расстраивало его домашнего учителя, но виду он не подавал), а ещё щипками играть на лютне и пересказывать услышанные от матери истории – в общем, мальчик был по своему уму хоть куда. Как припоминали старейшие из придворных, такое поведение не было свойственно членам императорской семьи – все они были людьми вспыльчивыми и горячими, в отличие от невероятно спокойного принца Сетана. «Впрочем, это и не удивительно, — хихикали злые языки, — ведь ещё неизвестно, кто его папаша». — Вы наступили на порог, — вяло произнёс мальчик; Винду опустил глаза вниз – да, действительно, не заметил ступеньку, которую маленький принц почему-то упорно называл «порогом». — Ох, прошу прощения, Ваше Величество! – Винду сделал шаг назад: это, на самом деле, хорошо, что мальчик не унаследовал буйный нрав своей мамы, подумал он, а не то они бы с ним намучились… Принц Сетан перевёл взгляд в сторону императорской спальни, растерянно перебирая в руках связанную из шерсти летающего буйвола Аватара игрушку. Винду никогда не приходилось видеть принца столь растерянным – этому малышу вообще не было свойственно проявлять эмоций: когда остальные его ровесники плакали, смеялись, агукали и вели себя подобающе для детей их возраста, он в основном молчал, никак не реагировал на окружающих его людей и чаще всего занимался чем-то таким, что позволяло ему не отвлекаться – например, рисовал или строил из деревянных кубиков дворцы. Злые языки продолжали утверждать, что принц-де отмороженный, и вообще он ничуть не в порядке, и готовится всех убить. Такое отношение переносилось и к придворным детям, которые отказывались играть с принцем; тот, впрочем, этому был только рад. Сейчас же Винду впервые в жизни увидел беспокойство маленького принца, и всерьёз за него испугался. — Тёте Ка совсем плохо, да? – спросил он. Винду до этого не общался с принцем, однако сразу понял, что под тётей Ка Сетан имел в виду императрицу Катару. Он не знал, почему он обращается к ней как к своей тётушке, а не как к матери, но догадывался, кто мог его к этому приучить; и это явно была не сама госпожа императрица. — Скоро всё пройдёт, — Винду присел на ступеньку и попытался принцу улыбнуться. – У мамы просто живот болит, и… — Тётя Ка мне не мама, — спокойно, без всякого выражения произнёс принц. – Моя мама в тюрьме, как злодей. У Винду по спине побежали мурашки. Детей он не очень любил и не вполне себе представлял, что с ними стоит делать, но он примерно знал, что, наверное, такие слова и такая осведомленность для маленького малыша – это не хорошо. Впрочем, возможно, император Зуко… Ох, император Зуко. Вряд ли это он разносил сплетни о принце – такого просто не может быть, но к своему племяннику он относился явно не лучше злых языков. Он хотел было как-то утешить мальчика, сказать ему что-нибудь ободряющее, но тут дверь императорской спальни открылась, и в коридор выскочила растрёпанная возбуждённая служанка. — Господин Винду, — подлетела она к нему, не заметив взглянувшего на неё принца, — там мальчик, мальчик? — Мальчик? – переспросил Винду. – Ну слава духам, я должен сказать об этом полковнику Айро! Он резко вскочил и быстро прошёл в конец коридора, пока не исчез за поворотом. Маленький принц задумчиво смотрел ему вслед: ему было не очень понятно, отчего возник такой переполох, но было важно одно – кажется, с тётей Ка было всё хорошо. Он осторожно прошёл к дверям в императорскую спальню и просочился в полураскрытую дверь. Тётя Ка лежала, усталая, на кровати. Она улыбалась, но её улыбка была помятой и измученной; и Сета – как он себя называл, и как иногда его называла добрая тётя Ка – это несколько напугало – что же тут такое было, отчего она так устала? Рядом с ней стоял не менее бледный и помятый, но невероятно счастливый дядя Зуко – император Зуко, как точнее его следовало называть, никаких панибратских «дядя», это Сет усвоил едва ли не с рождения. В руках у него была орущая гора белых тряпок, и у принца от этого крика начала болеть голова; даже странно, что дядя – император – Зуко так счастлив от этого крика, и так счастлив, что даже надел все свои регалии. Где-то позади придворный врач мыл руки в тазике с тёплой водой. Принц в задумчивости переводил взгляд с одного объекта своего внимания на другой, пока не остановился на тёте Ка. — О, Сет, — улыбнулась она слабо, — подойди же сюда. Сет посмотрел на дядю императора; но он был настолько счастлив, что даже не помрачнел от присутствия своего племянника, это было как-то даже удивительно. Мальчик подошёл к кровати, и тётя Ка провела рукой ему по волосам. Дядя император сел на одно колено рядом с ним. — Смотри, Сетан, — заговорил он, и принц посмотрел на него, — это твой двоюродный брат, Раксан. Когда-нибудь он будет править страной так же мудро, как до него буду править я… — Зуко, — даже в таком состоянии у тёти Ка находились силы, чтобы осуждать дядю императора. – И как тебе не стыдно? В такой-то день и снова о политике! — Любимая, — дядя император поцеловал сердитую жену в висок, пока Сетан рассматривал гору тряпок. Как оказалось, орали не они, орало какое-то сморщенное личико – как если б взяли прыгучего лемура и уменьшили его в сто раз, а потом ещё и волосы с лица бы удалили, вот так примерно выглядел кричащий. Сет мысленно сравнил его с собой и подумал, что, наверное, он бы правил страной немного лучше этого орала – во всяком случае, он довольно послушный мальчик, и никогда не издавал столько много лишнего шума сразу. Впрочем, дяде императору видней. Тем более, рассуждал Сетан, ему, наверное, пока о таком ещё думать рано, а сейчас надо бы что-то сказать, чтобы обрадовать сердитую тётю Ка, отчитывающую мужа. — Он симпатичный, — неловко выдавил он из себя; по его выражению было непонятно, действительно ли он рад за тётю Ка и своего брата, или же ему на всё это наплевать. Впрочем, он так разговаривал всегда, так что никто особенно не удивился. — Ещё бы, — счастливый дядя император бережно взял успокоившегося отпрыска на руки, и Сет только порадовался тому, что он в кои-то веки обратил на него внимание: вероятно, и от этого орала есть какая-то польза. И, глядя на то, как радуется его дядя этой горе тряпок, Сетан вдруг впервые в своей пока ещё короткой, трёхлетней жизни чётко осознал, что вот это вот, длинноволосое, в красивых красных одеждах, и с вечно суровым выражением лица, обезображенным ожогом многолетней давности, — вот это и есть его семья, его, можно сказать, «отец» — неродной, конечно, дядя император не уставал об этом повторять юному принцу. И вот это, лежащее на кровати в измученной позе, с растрёпанными длинными волосами, которые так нравилось гладить Сету – это тоже его семья, его «неродная» мама – но всё-таки мама, как ты тут не крути. И орала тоже его семья – наверное, так, по крайней мере, дядя император говорит. И от этой мысли ему стало то ли радостно и светло, то ли растерянно и обеспокоенно, потому что он не знал, что дальше делать с этим рано пришедшим знанием. И это странное чувство, смесь радости, беспокойства и озадаченности, стало первым воспоминанием маленького Сетана.