Плевать

Столица Норвегии! Блин, какая же столица у Норвегии?! Копенгаген? Нет, это столица Дании. Хельсинки? Осло? Лиссабон? Ой, что-то меня вообще не в ту степь понесло… И даже два первых варианта не внушают мне доверия. Я последний, самый ужасный тупень, который не помнит столицу Норвегии! Скосила глаза вправо. Строчит, козел. Вот ботаник! Наверное, все лето за книгами сидел и повторял весь курс географии, раз помнит столицу Норвегии. И можно же легко списать у него. Словно прочитав мои мысли или догадавшись по моему лицу, что я не знаю ответа, Антонов выпрямился и отодвинул руку, улучшая мне обзор, при этом хмыкнул, довольно жмурясь. "Давай, списывай, если твой убогий ум не способен удержать в голове эту информацию!" Почему-то в памяти всплыл момент из детства. Мы все тогда делали на уроке открытки к дню матери. Антонов смотрел на меня с этим невероятных размеров превосходством в глазах, прямо как сейчас, потому что у него была та, кому ее дарить. Жирный и длинный прочерк получился аж на четыре клетки. До слуха донесся второй хмык. Руки зачесались поставить прочерки везде, даже перечеркнуть написанные ответы, но я тут же отдернула себя. Если меня опять разозлил мой сосед по парте, то не обязательно получать двойку в первые дни учебы. И все-таки надо потом будет узнать про столицу Норвегии. Последним уроком в этот день была русская литература. На ней уже можно не напрягаться. Ее у нас вела романтичная особа преклонных лет, которую трудно вывести из себя. Если к ней подойти перед уроком и сказать, что влюбился и поэтому не подготовился, то она с доброй умилительной улыбкой пообещает не спрашивать сегодня. Больше всего в Ольге Васильевне меня поражало другое. И раздражало, если дело касалось меня. Стоило только кому-нибудь шепотом попросить у одноклассника противоположного пола ручку или спросить, сколько осталось времени до звонка, как учительница чуть ли не напевала "Ах, любовь, любовь...", глядя на них. Я, например, к этому никак привыкнуть не могу, поэтому стоит ей сказать что-то подобное, как я тут же смущенно отворачиваюсь. И ее же не переубедишь! С чего бы я это все говорю? Да с того, что с самого начала урока Ольга Васильевна кидает на нашу парту умилительные взгляды. Ну как так можно, а?! Я тут киплю, как чайник, она глядит, будто дает свое благословение, а еще и этот под боком что-то жрет втихаря. Хрень какую-то шоколадную. С орешками. Черт. Антонов, теперь я ненавижу тебя еще больше. Чтоб ты подавился. Тихо буркнул что-то желудок, соглашаясь. Я немножко съехала по стулу, вытянула ноги и положила руки на парту. В это время то же самое делал и Антонов. И как-то так получилось, что его рука накрыла мою, отчего я подскочила на стуле, выпрямляясь. Выдернула свою ладонь и прошипела: — Грабли свои не раскидывай, руконогое животное! — Сама не суйся ко мне, — не остался в долгу парень. Я ткнула в него локтем для профилактики, но он успел схватить меня за руку. С силой впечатал мой кулак в крышку парты снизу. Больно! Царапнула ногтями свободной руки по тыльной стороне его ладони, освобождая свою. — Какая любовь! Мы оба замерли. По-моему, со стороны мы походили на двух дерущихся обезьян, но никак не на влюбленную парочку! Я растерялась, не зная, что сказать и стоит ли говорить вообще. Еще и мои же слова против меня обратят. — Извините, Ольга Васильевна, я больше не буду гладить ее коленки во время урока, — спокойно сказал Максим. — Ох, молодежь... — притворно-укоряюще начала русичка, но я ее перебила: — Что?! Какие коленки? Ты совсем уже офигел, идиот несчастный? И пригнал же рогатый Ирину Ивановну в наш класс именно в этот момент! Мой ор она отлично расслышала. — Бурая, Антонов, вы опять представления устраиваете? Вас в коридоре слышно. — Тут мы промолчали, хмуро пялясь в парту. - После звонка оба задержитесь в классе. Извинившись, Ирина Ивановна исчезла так же быстро, как и появилась. Ольга Васильевна пожала плечами и продолжила урок, мой флегматичный к надвигающейся каре сосед продолжил жрать. Я начала щелкать ручкой, с мрачным удовольствием поглядывая на недовольную рожу Антонова. Он не выдержал, хлопнул рукой по моей ладони, выбивая ручку, и что-то с ней сделал. Теперь она не щелкала. Ирод поганый! Разобрала ее и попыталась исправить неполадку, но только вся измазалась в чернилах, когда с какого-то перепугу разбирала еще и стержень. Парту, тетрадку и руки измазала я знатно, на радость Антонову. Незаметно для него измазала его рюкзак чернилами, хотя вряд ли на темной материи будет что-то видно. Ну и ладно, просто для собственного удовольствия это сделала. Буду ходить и знать, что где-то на рюкзаке моего недруга есть чернильное пятно от моей потекшей ручки. Как клеймо, что он побежден. Звонок прозвучал слишком быстро. Наверное, смухлевали и позвонили на полчаса раньше. Или это вообще ошибка. Но Ольга Васильевна начала собирать свои вещи, что-то говоря на прощание, ученики тоже скидывают все в рюкзаки и сумки. Многие уже выскочили из класса, спеша свалить домой. Я встала и начала укладывать свои вещи в рюкзак, не поднимая головы. Спешить-то некуда – Ирина Ивановна нас еще песочить будет. В поле моего зрения то и дело мелькали руки Антонова. Он не носил колец или перстней-печаток, как некоторые наши парни. Из украшений на нем была только толстая серебряная цепочка, обматывающая левую руку на манер браслета. Кинула взгляд на свою левую руку. Я тоже носила серебро, но это было простенькое церковное колечко. Без всяких камушков и прочих цацок, только широкий ободок со словами. Папа подарил мне его несколько лет назад. В класс вошла Ирина Ивановна. Увидев нас двоих, удовлетворенно улыбнулась. Наверное, она думала, что кто-то из нас сбежит. Или оба сразу. Может, с другим учителем и прокатило бы, но только не с ней. Она бы позвонила на мобильный, на домашний, потом позвонила бы родителям на мобильный и рабочий телефоны. Так что легче остаться сразу, чем потом огребать еще и за то, что не явился вовремя. — Что, голубчики, доигрались? — продолжала она улыбаться, только более хищно, будто скалясь. — А мы и ничего такого не делали! — неуважительно фыркнул Антонов. Я вдруг поняла, что в большинстве случаев нас обоих защищает он. — Ничего не делали? А почему учителя на каждой перемене мне жалуются, что вы уроки срываете? То какие-то разборки у вас, то брачные игры. Задания совместные выполнять не желаете. — Брачные игры? Что за бред? А совместные задания нам пока что только на одном уроке задавали, так что ничего такого ужасного не случилось из-за того, что мы оба от него отказались. — За несколько этих дней на вас было слишком много жалоб, чтобы оставлять вас безнаказанными. В младших классах на ваши капризы учителя еще смотрели бы сквозь пальцы, но вы уже не малые дети и должны отвечать за свои поступки. Ну, а чтобы у вас не было желания больше ругаться на уроках, вы будете вместе отбывать наказания. Сегодня вы всего лишь уберетесь в классе. Я потом зайду и проверю. Если будет грязно, то будете еще неделю вместе убираться. Завтра пойдете в помощь какому-нибудь учителю. Будете проводить конкурсы у младших классов. И так всю первую четверть, если не будет еще инцидентов. Опять поругаетесь — такое же будет и во второй, вам ясно? — Ирина Ивановна, но мы всего-то пару раз поругались! — негодующе воскликнула я. — Будете пререкаться — родителей в школу. Но ваше наказание может растянуться до лета — устраивает? Мы оба захлопнули рты. Не думаю, что папа обрадуется походу в школу. И даже не хочу представлять его реакцию на то, что он узнает, с кем у меня конфликты. Наверное, он проведет воспитательную беседу на тему того, что нельзя переносить негативные эмоции из детства на ни в чем не повинного парня. И я тут же переполнюсь по отношению к Антоновым сестринскими чувствами, забыв обо всем, что произошло между нами за эти годы. Скорее всего, у Максима в голове крутились похожие мысли, потому что он держал язык за зубами, а не начал возмущаться, что усугубило бы наше положение еще больше. Хотя я бы не удивилась, если бы он что-нибудь все-таки ляпнул, только чтобы насолить мне. — Все? Слова кончились? За уборку! Ирина Ивановна немного постояла и понаблюдала за тем, как я начала поливать цветы, а Антонов с грохотом поднимал стулья. Но только стоило ей выйти из класса и захлопнуть за собой дверь, как я тут же зашипела на парня: — Ты можешь делать это тише? И без этого голова трещит, а еще и ты тут со стульями счеты сводишь! Максим бросил на меня косой взгляд и молча продолжил свое занятие. Повторять второй раз свои слова я не стала, а пошла за веником, с грохотом захлопывая за собой дверь. Пускай его барабанные перепонки тоже разрываются. Не успела я сделать и десятка шагов, как дверь класса опять хлопнула. Я кинула назад быстрый взгляд, чтобы убедиться, что Антонов захватил с собой меловую тряпку, а не хочет свалить домой, оставляя на мне оставшуюся работу. Вернулись мы в класс тоже почти одновременно. Ну, вряд ли он теперь устроит много шума, моя доску. Сама я начала подметать, стараясь не зацикливаться на том, что я здесь не одна. Не люблю убираться при ком-то, особенно если этот кто-то мужского пола. Одна я могу спокойно наводить порядок, даже начать мурлыкать себе что-нибудь под нос, но стоит кому-то оказаться рядом со мной в этот момент, даже если он и занимается своим делом, совсем не обращая на меня внимания, как я тут же напрягаюсь, все время посматривая на него. Антонов мыл доску, стоя ко мне спиной. Я могла видеть только его затылок. А он не может видеть, что я наблюдаю за ним, если только на затылке у него не расположен третий глаз. — И долго ты будешь на меня пялиться? — От его слов, так внезапно разорвавших тишину, я дернулась. Это было очень неожиданно. — И вовсе я не пялюсь! — тут же огрызнулась я. — А что же еще ты можешь делать, если я не слышу, как ты подметаешь? Я сжала веник покрепче и продолжила свое занятие, стараясь не представлять картинку, как я кидаю веник в Антонова. Не удивительно, что Максим закончил с доской раньше, чем я с полом. Поэтому он пошел за ведром с водой и шваброй. Обычно дежурные только моют доску и подметают пол, особо жалостливые еще и цветы на последней степени издыхания поливают. Но если уборка идет как наказание, то все это идет в комплект с мытьем пола. К тому времени я тоже закончила свою работу. Мы с минуту гипнотизировали инвентарь, после посмотрели друг на друга. Пока Антонов открывал рот, я успела выпалить: — Пол моешь ты! Парень нахмурился и сморщился. — Тебе не жирно будет? Я все это принес, значит остальное делаешь ты. — Ты парень, таскать тяжести входит в твои обязанности. — А это, — Антонов указал на ведро и швабру, — женская работа. Ты и делай. Я молча сложила руки на груди. Мне плевать на то, что он говорит. Я делать ничего не собираюсь. — Ты так долго соображаешь над тем, что я сказал тебе? — Максим выгнул бровь, чем напомнил Ирину Ивановну. — Ты так туп и до сих пор не понял того, что я ничего не буду делать? — Бурая, ты знаешь, что ты упрямая овца? — раздраженно прошипел парень. — Слов о том, что ты упрямый баран, от меня ты не дождешься, — пожала плечами я. Он не сказал мне в ответ ничего. Тоже сложил руки на груди, глядя на меня сверху вниз, пытаясь надавить взглядом. С минуту мы стояли молча, высверливая глазами дырки на лице противника. Я заметила, что Антонов меня выше. В младших классах я была одной из самых высоких в классе. Но за прошедшее время парни из моего класса чуть ли не поголовно вытянулись. Так близко, чтобы заметить нашу разницу в росте, я к Антонову еще не подходила, поэтому и не замечала. У него преимущество - смотреть сверху вниз. Ощущаю себя какой-то ущербной коротышкой. Во мне целых 170 сантиметров роста! Нечестно, это я должна быть выше! Я изучала лицо парня. Почти всегда немного нахмуренные брови, как будто он уже родился обремененным проблемами. Светлые волосы подстрижены коротко, но не настолько, чтобы сквозь волосы просвечивала кожа. Ух ты, скулы! Отвлеклась от этой интересной части лица, проигнорировала его губы и эти глаза с вечным выражением ты-просто-ничтожество-и-пыль-у-моих-ног в них, переключаясь на нос. С торжеством заметила, как подрагивают крылья носа, что свидетельствовало о том, что Антонов раздражен. — Просто возьми эту идиотскую швабру и помой пол! Это так сложно?! – не выдержал парень и слегка пнул ведро. Оно звякнуло, а через его край перелилось немного воды, чудом не попав на мои туфли. Боязливо отступила. Как-то не имелось у меня желания идти домой в мокрой обуви. — Даже не подумаю! — Да по тебе и ясно, что не подумаешь! Мы оба опять замолчали. Вдруг я услышала громкий звук, похожий на чихание кота. Антонов тоже его услышал и обратил внимание, повернув в сторону звука голову. Наверное, он гадал, что же это. Что касается меня, то в этот момент я кляла того человека, додумавшегося прислать мне сообщение. Да, это чихание стоит у меня на рингтоне! Я отвернулась от Максима и направилась к своему рюкзаку, закатывая глаза и корча рожу. “А не офигела ли ты?” Что? Нахмурилась, вообще ничего не понимая. Посмотрела на адресата. “Решка”. О, ну тогда все понятно! — Папочка волнуется, что его дочурка до сих пор не дома? – едко поинтересовался Антонов. — Завидно, что обо мне беспокоятся? – огрызнулась я, забрасывая телефон обратно в рюкзак и становясь на свое прежнее место. — С чего бы? У меня для этой цели тоже родитель есть. — Я на сто процентов уверена, что ты был бы маменькиным сынком. Но, видно, ты не понравился двум претенденткам на роль мамаш. Парень застыл. Казалось, он даже не дышал. Сжав губы, непонятно смотрел на меня своими карими глазами. Я как будто со стороны наблюдала за нашей перебранкой. Мне не верилось, что из моего рта могли выходить эти слова. Эти слова. Они жгли язык, спеша быть сказанными, и я просто не могла сдержать их. — Помнится, одна из этих претенденток ходила в мамашах и у тебя. – Слова Антонова прозвучали холодно и спокойно. Мне казалось, он накричит на меня. Я бы накричала. И ударила бы. Такие простые слова задевали меня даже сейчас, хотя я говорила их ему, а не себе. – Наверное, ты тоже не ходила у нее в любимчиках, раз она так легко тебя бросила. Родного ребенка. – Я тоже сжала губы. Блин, почему мы повторяем друг за другом?! – Берегись, Бурая. Если ты экстренно не изменишь свой характер, то все мужики будут тебя избегать. Слишком язвительные стервы отбивают всякое желание с ними общаться. И ты останешься одна, никому не нужная, потому что твоего папочки уже не будет рядом. Мне начало не хватать воздуха. Я набирала его в легкие как можно больше и пыхтела из-за этого, как паровоз, но только сейчас это заметила. Опять на языке крутились слова, о которых я не успевала подумать, как они уже срывались. — А у тебя в любом случае не будет шанса! Если ты останешься таким же, как и сейчас, то после залета твоей очередной девушки бросишь ее. И может, та девушка не сделает аборт. Конечно, это может произойти только через несколько лет, но я не думаю, что за это время твой кусок льда в груди растает. И если все произойдет, как я сказала, то когда-нибудь ты остановишься в этой жизненной круговерти, оглянешься назад и поймешь, что ты не нужен никому. И ты найдешь ту девушку, будешь бегать за ней, по-собачьи заглядывая в глаза, и спрашивать: “Ну, как поживает мой ребенок?” Но ты не будешь нужен ни ему, ни его матери! – Заткнись, Василиса, заткнись! – А если ты и изменишься, то твоя жена бросит тебя, оставив на попечение дочку или сына. Ты будешь пить целыми днями, а из твоего ребенка вырастет такое же ничтожество, как ты! Я выкрикнула последние слова, с ненавистью глядя на Антонова, желая, чтобы ему было больно. Чтобы он до крови сжимал кулаки, орал на меня так же громко, хоть как-то реагировал на мои слова! Секунду назад я вся пылала, а сейчас меня как будто окатили холодной водой с ног до головы. Я выдохнула и растерянно оглядела класс, не понимая, почему я… мокрая? Волосы слиплись, тонкая ткань блузки пристала к коже, на юбке и капроновых колготках были видны мокрые пятна, а я оказалась стоящей в луже. Ведро с дребезжанием упало на пол, из него вылилась оставшаяся вода. Антонов сжал руки, в которых только что держал ведро, в кулаки. Быстро поднял их, - мне показалось, что вот сейчас он меня ударит! – но парень только крепко и больно схватил меня за плечи и толкнут назад и немного вбок с такой силой, что я больно врезалась в угол стоящего рядом шкафа. Я болезненно охнула от удара. В том месте тут же начало жечь, а Антонов продолжал держать мои плечи, да так, что мне показалось, что он хочет сложить мои лопатки вместе. Я открыла глаза и перестала морщиться. Прямо передо мной, закрывая свет собой, я видела Максима. Его карие глаза в тени казались почти черными и затягивающими воронками в бездну, из которой нельзя выбраться. Все его лицо было как будто маской, потому что еще никогда я не видела на нем столько эмоций. Злоба, ярость, презрение, какая-то дикость – все это перемешалось и сквозило в каждой черте лица парня. Он наклонился ко мне настолько близко, что его глаза окончательно затянули. — Я тебя ненавижу! Я так тебя ненавижу, Бурая, если бы ты только знала! – ворвался мне в уши его свистящий шепот. Его короткие ногти на мгновение впились в мои плечи, а потом Антонов резко отодвинулся. Я неуклюже двинула плечами и отошла от шкафа, глядя прямо перед собой. Справа хлопнула дверь, оповестив, что я осталась одна. Сделав шаг, я споткнулась и почти упала, но успела схватиться за край парты. Ведро откатилось от моих ног, звякнув ручкой. Схватив свой рюкзак, выскочила из класса, не обращая внимания на удивленные слова уборщицы о моем внешнем виде. Кажется, я добилась, чего хотела. Сегодня Антонов позволил своим эмоциям разгуляться.