Никто и никогда.

      Тики Микк был человеком (да, отчасти человеком; да, и эту часть он любил) в меру ранимым. И, вероятно, виной тому было тщеславие рода Ноя, что в этом своём рождении получило довольно-таки неплохие средства. Угораздило его ж родиться вначале в почти нищей семье португальского рыбака, а затем второй раз — уже окончательно — Ноем. Да и вот радость: братец-то оказался не лыком шит и успел выторговать себе не только титул, но и так много денег, что Тики ни разу даже чисто из интереса не поинтересовался, откуда собственно вся эта роскошь. Они, конечно, нелюди, но массивные столы, бархатные занавесы, серебряные приборы, картины именитых мастеров, толстые ковролины из Персии — это ж всё никакая не магия. Вообще, даже Граф бы согласился с тем, что затрачивать силы по ерунде — вещь бесконечно глупая. Во-первых, как ни крути, везде уместна старушка физика: и если в одном месте убыло, где-то прибыло. И наоборот. Так Тики сразу понял, что даже тизы, растворяясь в одном месте, скорее всего возникнут в другом. Во-вторых, это люди, заботясь о статусах и шике, тратят последние силы. Они слишком много времени уделяют собственному положению, упуская поистине важные вещи. К тому же, когда у тебя всё есть, то это всё приедается, становится до отвращения скучным. Тики мог бы пойти в любой ресторан и отведать там лучшую рыбу, но нет, ему милее было стоять на краю каменистого берега и, закатав рукава, ловить карасей.       Он опустился на корточки, чувствуя как вода, всколыхнувшись, поднялась по его ногам. — Развлекаешься, Тики? — раздался у самого уха бархатный голос. Микк вздрогнул и лениво поднял голову. — Да, едва ли, Граф. Он вздохнул, поднимаясь. — Вы решили просто полюбоваться видом или же есть новости? — Скажешь, чем любоваться, я полюбуюсь, — спокойно произнёс Граф. — А пока у меня лишь немного новостей. — Он провёл рукой по бархатному пиджаку, приглаживая ляпистый ворот. — Мои юркие шпионы проникли в самый центр церкви и, как ожидалось, несут вести. Тики усмехнулся. — И вы не расскажете о новостях за обеденным столом? Граф еле заметно прищурился, одновременно с этим ещё сильнее обнажив пугающие зубы. — Но, мальчик мой, неужели я не могу обсудить это только с тобой?       Это был такой странный и очевидно глупый вопрос, что ответа на него попросту не было. Граф мог дать задания, приказы — лично; но новости он любил приносить публике, чтобы все ахнули, восхитились, он предпочитал слышать реакцию масс. А тут — Тики. Неплохая, конечно, кандидатура на роль ушей, но это не большое семейство. — Я уже думал, что Сердце — вещь недостижимая, — с притворной грустью заметил Граф. — Но вот радость, один из моих шпионов принёс вот это.       И Граф, медленно запустив руку в карман, достал оттуда пожелтевший от солнца снимок. Когда он протянул его Тики, на широком лице заиграла странная улыбка, напоминающая скорее оскал зверя. — Это…       Тики пристально всмотрелся в фотографию. Фоном был редкий хвойный лес, в кронах которого затерялось солнце, впереди рядом с покорёженными качелями стояла молодая женщина в грязном старом платье. — Что это? — Ничего не заметил? — серьёзным тоном спросил Граф. — Эм-м, — протянул Тики, — место мне не знакомо, женщину… женщину тоже не знаю. — Это Бар-ле-Дюк — крохотный французский город. — Но это неважно, да? — прищурился Микк. — Плевать на все эти мелочи. — То-то же, — довольно облизнулся Граф. — Важнее то, что на фото.       Тики склонился над снимком ещё ниже, щурясь изо всех сил. Но как бы он не крутил карточку, как бы сильно не вглядывался, ничего нового не видел. — Гра-а-ф, — он устало потёр нос. — Есть старая сказка, малыш Тики, — голосом старого лектора начал Граф. — Такая старая, что даже я плохо её помню. Жила-была женщина по имени Аврора.       …Женщина эта отродясь была сиротой, и никого не знала. Кто её мать? Увы, никому неизвестно. Она росла в старом заброшенном доме, в котором было так сыро и грязно, что стены серели из-за плесени, а мыши обедали с ней за одним столом. Стены трещали от старости, полы разваливались, едва она ступала по ним. Крыша целыми днями текла, и ночи у Авроры были бессонными. Она сидела напротив медного ведра и слышала, как в него с грохотом падают дождевые капли. Иногда к дому подходил посыльный, он, вглядываясь в пыльные окна, пытался отыскать признаки жизни, но не мог. Так тихо жила Аврора.       Но стоит сказать, тогда ей было всего одиннадцать, и она была чудовищно безграмотна. И даже есть слух, что девушка не могла говорить. Но кто знает, было ли это правдой, ведь за всю свою недолгую жизнь она встретила только пару человек.       Аврора просыпалась с первой звездой, подметала пол в своей крохотной спальне, кушала вместе с жуками и мышами, и весь день до самой полночи бродила по дому, вслушиваясь в адовую тишину. Однажды дни стали такими привычными, а дом настолько родным, что она решила закрыть глаза. Ей больше не надо было смотреть вокруг, а выходить наружу она не могла… — Почему? — внезапно спросил Тики. Граф, не любивший, когда его перебивают, раздражённо закатил глаза. — Говорят, у неё была какая-то болезнь, ну или она была дурой. Важно же не это.       …Аврора перестала умываться, стричь волосы и менять одежду. Вскоре платье порвалось, и она стала совсем нагой. Волосы отросли до самых колен и прикрыли её бледное тело. К семнадцати годам Аврора превратилась в грязное, тощее, крайне вонючее существо, но она не умирала. Не могла умереть.       Потому, что каждый месяц к ней приезжал человек. Он оставлял еду у порога, приносил пару книг, проверял нет ли троп к её дому. Многие спорят о том, кем был этот человек, но я знаю истину. Он был её отцом. Несчастный старик, обречённый видеть муки собственной дочери. Аврора не могла покинуть дом, не могла впустить в него никого, кроме зверя, не могла умереть от собственных рук. Она жила свою жалкую жизнь, превращаясь в ничтожную тварь.       Аврора — Протектор. То, что она охраняла было столь ценным, что жизнь девочки не рассматривалась как что-то, стоящее внимания…       Граф вздохнул, довольный историей, и внимательно поглядел на Тики. — Когда Аврора только родилась, один старый знахарь, работающий на церковь, буквально вшил в неё маленький сосуд. Тело младенца приняло его, а затем жидкость из сосуда растворилась в организме. Это было начало великого таинства. До этого много детей умерло в руках знахаря, а ещё больше — сотни — погибли, пронеся через свои жизни роль протектора. Это были дети-сироты, здоровые и одинокие. Их матери умирали при родах. Знахарь думал, что Аврора погибнет, как и предыдущие младенцы, но она выжила, и тогда он вогнал в её тело двенадцать* игл, что должны были передавать в неё энергию: чистую и, как он думал, божественную. Аврора и это вынесла. До её пятилетия он модифицировал её, подгонял под необходимый уровень, творил то, на что церковь закрывала глаза. И на пятый день рождения, когда Аврора проснулась от беспокойного сна, знахарь сделал свой финальный шаг. Он надел на её голову венок и отвёз в старый заброшенный дом. Едва они переступили порог, как старик ударил девочку ножом и ушёл. Он оставил её умирать на полу, истекая кровью, но Аврора спаслась. Её спасли силы намного выше, чем церковь, и дали ношу, которую не каждый выдержит. Аврора обрела новую жизнь в качестве Сердца Чистой Силы.       Тики удивлённо приоткрыл рот, но Граф продолжил: — Она, конечно, не была Сердцем как таковым, скорее оно росло в ней. Именно поэтому она не умирала, поэтому не могла покинуть дом — Сердце пустило в нём свои артерии. Аврора несла свои муки с честью и, когда пришло время, спокойно умерла в возрасте семидесяти пяти лет. К слову, — ухмыльнулся Граф, — у неё было трое детей. — Откуда? — тихо поинтересовался Микк. — Ну, может папуля ей не только книги привозил. Честно, — качнул головой Граф. — Это мне неизвестно. Главное ведь, что её дети были забраны церковью, как дань, и нет сомнений, что их испытывали так же, как и Аврору. Когда она умерла, и тело сожгли, в дом пустили её младшую дочь — женщине было около сорока и она была слепа на один глаз. Её звали Викторика, и она была следующим Протектором. — Можно считать, что хранить Сердце может только женщина? — Да. — А на фото?.. — Оделис. Правнучка Авроры. Умерла в тридцать лет. И, — Граф поднял глаза, чтобы внимательно посмотреть на Тики. — Не в доме. — Погоди-погоди, — затараторил Тики, выходя из воды. — Уж больно странно звучит эта сказка. Кто отец её дочерей? Почему вначале было сказано, что у неё не было никого?.. А во-вторых, — он вскинул голову, — уж простите, Граф, но в истории дыр больше, чем в плаще бедняка.       Граф склонился к воде и пару минут молча любовался своим размытым отражением, словно искал на дне затерянный камень. Но, так и не сумев ничего отыскать в лазурной воде, выпрямился и, кряхтя, поднялся над берегом. — Роад сказала, что у тебя появился питомец. Почему бы тебе не поискать заплатки для дыр в моей истории вместе с ним?

***

— Что мне делать? — спросила Ронсе, устало глядя перед собой.       Впереди была темнота. Ничего кроме темноты. И чем больше она смотрела, тем больше ей казалось, что тьма густая, имеет вес и форму, обволакивает конечности, поглощая их. — Линали… Аллен… — прошептала она, обхватывая дрожащее тело руками. — Если я вас больше не увижу…       В горле возник стальной обруч, и Рон, ахнув, закрыла глаза, сдерживая слёзы. — Если я…       Она старалась не думать о гибели, но рана в боку мешала дышать, запястья, прежде скованные наручниками, саднили, а голова раскалывалась на части от этой странной непроницаемой темноты.       Ронсе была готова к смерти. Её — одну из немногих девушек-искателей — готовили к этой великой чести с самого начала. Раньше, собираясь на задание, она всегда мысленно готовилась к худшему и всячески внушала себе, что абсолютно точно дойдёт до конца. Но вот, приблизившись к смерти так близко, что мёрзнут пальцы, они вдруг осознала по-настоящему пугающий факт: умирать-то совершенно не хочется.       Рон медленно поднялась, чувствуя, как всё вокруг покачнулось. Тётя говорила ей, что за всё надо сражаться, за любую малость. Да и в Ордене она усекла, что нельзя так просто ждать чего-то. Если сидеть сложа руки — отнимут даже то, что есть. Ронсе медленно провела рукой по бежевой рубашке Искателя, пытаясь пальпировать рану, но ощутила лишь что-то выпуклое и странно вздрагивающее. Она ойкнула и резким движением приподняла подол рубахи.       Во тьме возникло еле заметное фиолетовое свечение: такое же, как было у тех странных насекомых. Закусив губу, Рон провела пальцем вокруг раны — насекомое дёрнулось и раскрыло свои чёрные крылья. — На твоём месте, красавица, я бы не стал это делать.       Ронсе вздрогнула и резко обернулась. Тики стоял возле неё точно за спиной и довольно рассматривал её усталое лицо. — Что это? — на удивление голос звучал твёрдо. — Тизы, — Тики подошёл ближе, и Рон разглядела идеально сидящую рубашку, явно дорогой пиджак. — У тебя лилась кровь, а мои милые тизы удерживают её. Поверь, — он чуть склонил голову, — они так и просятся внутрь. — Внутрь? — непонимающе прошептала Рон, — Ку… О, нет! — она яростно замотала головой. — Убери их!       Тики усмехнулся, замечая, как в испуганных глазах вспыхнула ярость. Рон, отчего-то не помнящая его, казалась ему странной игрушкой, случайно забредшей на огонёк. Микк прекрасно помнил, как встретил её на вокзале — наряженную в дорогое искусно сшитое платье, по-светски высокомерную и вежливую, и никак не мог соединить этот образ с личиной Искателя.       Они были серыми фигурами Ордена. Странные люди, отдающие свои жизни так же просто, как прохожий отдаёт монетку в шляпу нищего. Что могло заставить богатую девушку пойти на такое? Зачем?       Тики был не дурак и прекрасно понимал все тяготы жизни — благо тот прознал о всех тяжестях. Но он никак не мог взять в толк, как в столь опасную нору угодила Мильеран?       Он мысленно ещё раз повторил её имя. Даже оно не вяжется — до сих пор: слишком тонкие черты лица, слишком густая копна волос, слишком тихий голос. Такое громкое, мужское имя, а она…       Она смотрела на него, всячески пытаясь не заплакать. — Отпустите меня, — Рон старалась, чтобы голос звучал не пискляво, и как же странно, у неё это вышло. Но вот только держать себя в руках она, усталая и напуганная, больше не могла, и из глаз потекли слёзы. — Я же ничего не сделала. Я прошу вас, — она нервно качнула головой, — как представитель Чёрного Ордена, дать мне свободу. Умоляю, сэр. — Разве у тебя есть такое право? — не скрывая иронии, поинтересовался Микк. — Что я, дорогая, получу в замен? — Вы же не дадите мне печать, верёвку, посох**, чтобы я смогла спасти себя, так зачем мне что-то давать вам? — О, дорогая, — губы расплылись в кривой улыбке. — Ты просто попала не в ту компанию. Но скоро всё изменится.       Рон нервно сглотнула. Что?.. Её убьют? Сколько она ещё просидит здесь? Тики вдруг сделал шаг вперёд и, протянув руку, стянутую белой перчаткой, коснулся её бледного лица. Рон ахнула и зажмурилась. — Назови своё имя.       Пальцы дотронулись до линии подбородка. — Рон… — она сглотнула. — Миран.       Даже падая на дно пропасти и готовясь к погибели, Рон не могла позволить себе столь огромной роскоши — быть собой.       Тики усмехнулся, и рука его опустилась ей на шею.       «Я умру, — пронеслось у неё в голове, — сейчас, прямо сейчас, господи, если ты и правда есть… Дай мне знак, хоть что-то. Спаси меня…» — Что ж, Рон Миран, — Тики задорно прищурился и внезапно убрал руку в карман. — У тебя, кажется, нет выбора, поэтому возражать ты не станешь. А у меня к тебе есть весьма неплохое предложение. С этого дня, Искатель, — щёлкнул огонёк зажигалки. — Ты мой помощник, но… — он медленно затянулся, — это не значит, что ты проживёшь долго и счастливо.       Струя дыма кружевом поднялась вверх, растворяясь во мгле.