Дверь с грохотом захлопнулась, и раздался стук каблуков по гладкому мрамору. Дворецкий, стоящий на лестнице и слушающий мелодичную трель птиц за высокими окнами, замер, опуская взгляд вниз. Увидел пришедшего, вздохнул и поправил аккуратный бордовый галстук.
Гость остановился в центре зала, отряхнул строгое, но в меру пышное тёмно-серое платье из лёгкого бархата и поднял голову.
— Доброе утро, молодая хозяйка, — почтенно улыбнулся дворецкий и спешно спустился вниз. — Честное слово, не был готов к столь раннему визиту.
Ронсе отдала ему перчатки и огляделась: в доме было удивительно тихо.
— А тётушка дома, Луи?
— Клэр уехала ещё на рассвете. У неё важная встреча с епископом.
— А-а-а, а она не говорила, когда придёт?
— Увы, нет, Ронсе.
Рон почесала лоб и задумчиво укусила губу. Что ж, если тётушки нет, то вряд ли стоит её ожидать ранее обеда. Тётя всегда любила общество епископа и была крайне болтлива. Но то, что привело Рон в родовое гнездо, отделено от личности тёти и может быть доступно вне её… Ронсе медленно прошла к лестнице.
— Луи, будь добр, приготовь мне чай. Я хочу немного отдохнуть и посижу в библиотеке.
Дворецкий кивнул, но всё же бросил на неё взгляд с лёгкой тенью недоумения. Ронсе не любила мрачные комнаты первого этажа — ни кабинет тёти, ни кабинет покойного отца, ни высокие своды библиотеки. Каждый раз, когда она появлялась здесь, то чаще всего обитала в укромных садах, любуясь цветением ирисов.
Когда дворецкий скрылся, Рон снова вздохнула. Прошло так
много времени с тех пор, как она была тут, что белизна стен, лестница цвета слоновой кости, овальные окна, изящные статуэтки — всё казалось ей бесконечно чуждым. А ведь когда-то маленькая Ронсе бегала по этим лестницам и игралась, расположившись у ног огромных антикварных часов. Этот дом был полон воспоминаний, но после пережитого Рон ощущала всё это, словно через сеть тумана. Это было с ней, но там — далеко и в другой жизни.
Дверь библиотеки была тяжёлой и скрипела. Ронсе уже заранее ощутила пыть, слетающую с книжных полок. К сожалению, тётя не ухаживала за томами, что так бережно собирала мать Ронсе — Делли Мильеран.
Вспоминать о матери Рон не любила от слова совсем. Ибо больно и тяжело, и ещё более чужое, чём всё на свете. Иногда ей виделись длинные чуть волнистые волосы, на солнце мерцающие золотом, большие, почти кукольные глаза, окружённые чёрными, как мгла, ресницами, и тонкое запястье, на котором звенели браслеты. Мать всегда держала её за руку. Но это было так быстро и смутно… всегда только одни картины и ничего кроме. Ронсе помнила, как мать вела её вниз по склону, полному цветов — туда, к морю. Смеялась и держала за руку. Иногда ветер чуть приподнимал её волосы и они осыпались на спину золотыми нитями. Но лицо всегда чуть-чуть смазанное, стёртое. И, что ещё страшнее: в доме не было ни одной фотографии. Ничего. Даже картины. Ни единого изображения Делли Мильеран, будто тётя Клэр истерично избавилась от всего, что могло напомнить ей о своенравной красавице-невестке.
Ронсе никогда бы не вернулась в эту старую, воняющую пылью и отчего-то гарью библиотеку. Но с тех пор, как в руки попала медная чаша, почти каждую ночь Рон видела во сне ту кричащую женщину из первого видения. Сон был всегда одинаков.
Вначале она видела спину незнакомки — худую и чуть согнутую. Потом женщина оборачивалась. Её лицо было простым: обычный овал, розовые щёки, густые чёрные брови. Но волосы казались чем-то невероятным. Они были чёрными, очень длинными и падали на лицо, женщина убирала их, усмехаясь. В её угольно-чёрных глазах отражалась вся мировая тоска. Она наклонялась и волосы снова падали, звучал тонкий смех. Потом Рон видела чёрную рясу священника. Он всегда стоял сзади женщины и смотрел на неё. Иногда Рон, проснувшись, думала, что никогда прежде не видела столь грустный и при этом всё прощающий взор. Святой отец словно говорил: да, дорогая, я знаю, я всё знаю. И женщина печально смеялась, потому что была прощена. Что-то неторопливо менялось, и Рон видела только игру цвета, переливы и искры — никогда не могла разобрать эту часть сна. И в другой миг перед ней мерцал алый камень и она вздрагивала — кадры менялись снова и снова. В какой-то момент Рон отделялась и начинала видеть священника с другой стороны: вот он стоит, в его руках красный свет, он касается до головы младенца. И женщина… женщина всегда плачет. И конец у снов всегда только один: священник оборачивается к Рон и смотрит. Вокруг тишина. Она медленно раскрывает сухие губы и буквы падают вниз, как камни: «
Ребекка». И сон обрывается утренним светом.
Ронсе пыталась понять, кто эта женщина из её снов, и чьё прошлое она видит. Наверное, думала она, это очень важные воспоминания, раз они не дают ей покоя.
Книги были покрыты пылью, а в библиотеке пахло чуть сладковато. Рон медленно провела рукой по толстой поверхности величественного стола, на котором по краям стояли небольшие лампады. Она взяла в руки фотографию в золотистой рамке, что стояла на столе. Снимок был нечёткий, пожелтевший из-за пребывания на солнечной стороне, но Рон прекрасно знала, что на нём.
Речной пляж. Сзади догорает закат. Вода плещется у самых ног. Молодая женщина, чуть приподняв подол платья, смотрит вперёд и лучезарно улыбается. Рядом стоит мужчина — с виду очень печальный, облачённый в строгий костюм.
Тётя рассказывала, что в тот день отец снова проиграл, и Делли еле уговорила его немного прогуляться. Они дошли до самой реки. Она чуть искупалась, а он весь день ходил мрачнее тучи. Делли была невероятно доброй и светлой женщиной: только лишь её внутренняя сила духа помогали мужчине держаться.
Рон слабо помнила мать, но вот её свет ощущала до сих пор. Яркий, неуловимый, исходящий от красивых глаз и широкой улыбки. Её родной дом был полон этого света — до того самого дня, когда отца нашли мёртвым, а мать сошла с ума от горя. Ронсе запретили навещать её в больнице. Даже когда мать оказалась на пороге смерти, тётя всё равно не разрешила. И теперь Рон понимала почему: запредельно важно сохранить память о матери, как он вечном неиссякаемом свете.
И если тётя Клэр тоже так думала, то почему убрала все фотографии Делли? Почему осталась только одна, выцветшая? Ронсе была уверенна, что мать любила фотоснимки. Девушка глубоко вздохнула и подошла к книжным полкам. Когда-то здесь точно были ещё снимки… Она замерла, уставившись на чуть выпирающий красный фолиант. Странно, что он стоял не ровно — слуги здесь практически идеальные перфекционисты. Рон коснулась книги, и тут же одёрнула руку: словно мелкие иглы вошли ей в ладонь.
— Что это? — еле слышно спросила она и снова потянулась за книгой.
В голове яркой вспышкой возник бледный свет.
Аристократичное лицо молодой женщины совсем близко, её длинные густые волосы касаются страниц книги. Женщина вздыхает и широко улыбается. Видны, словно бы детские ямочки на щеках. Она поднимает руку и звенит связка тонких браслетов.
Воздух со свитом вошёл в лёгкие. Ронсе закашлялась и медленно опустилась на колени.
— М-мама… — она вздохнула, обхватив себя руками.
Это точно была Делли Мильеран — красивая и благородная. Женщина, олицетворявшая честь и доброту. Её мать. Ронсе схватила книгу и распахнула её на первой странице. Достала из плетённой сумки через плечо чашу.
— Так, — решительно сказала она, расставляя книгу и чашу на полу перед собой. — Я хочу увидеть больше.
Женщина провела ладонью по желтоватому листу книги. Подняла голову и, медленно моргнув, улыбнулась кому-то. Раздались шаги. Рядом с женщиной появилась тень.
Рон чувствовала, как видения отнимают у неё силы, но не могла остановиться. Её трясло от волнения, а сердце билось как зверёк, попавший в ловушку. Она упёрлась ладонями о пол и снова зажмурилась.
Мужчина склоняется над женщиной и целует её в лоб. Она улыбается ему. Мужчина шепчет одними губами: «я забрал сердце».
Острая боль пронзила грудь Рон и она повалилась на спину. По всему телу шла дрожь, а руки дёргались как в припадке. Девушка закусила губы, чтобы не произвести шум, и медленно повернулась к чаше.
— Ещё, — прошипела она.
Но — ничего.
Чаша молчала.
Точнее молчала книга, из которой были получены воспоминания. А это значило только одно: та беседа прервалась. Рон попыталась встать, но тело горело от вязкой боли. Неужели она так далеко зашла, что её организм был против этих видений?
Рон схватила чашу и заглянула в её темноту.
— Покажи мне Делли Мильеран!
Она не думала, что получится, — не было привязки и источника. Но, наверное, здесь было много вещей, что однажды коснулась мать, и поэтому чаша, блеснув слабым голубым светом, подчинилась.
Делли Мильеран стояла в длинном белом платье. На ней было много украшений, что переливались в лучах свечей, и белоснежная вуаль. Она чуть склонила голову набок и улыбнулась, опустив руку на живот.
— Это воспоминание ничего не значит, — раздражённо произнесла Ронсе. — Я знаю это платье и этот день…
За неделю до родов Делли ходила в церковь. Она немного переживала, что располнела во время беременности, и поэтому хотела покорить всех своим видом. Именно для этого Делли так прекрасно нарядилась в тот день. Эту историю Ронсе слышала много раз и поэтому не видела смысла в том, что чаша выбрала именно этот миг прошлого.
— Давай ещё раз, — сказала она, — покажи мне мою мать.
Загорелые руки приглаживали чёрные волосы. Простое платье из мешковины чуть спадало с плеча, и женщина устало поправляла его. Лицо, покрытое веснушками, выглядело крайне сосредоточенным и грустным.
Чаша упала на пол со звоном и покатилась. Рон обхватила голову руками и попыталась не кричать. Её словно резали на части, а тело билось в конвульсиях. Девушка сосредоточенно пыталась заглушить боль, но даже перед глазами пылали красные тревожные огоньки. Рон будто упала в котёл и пыталась спастись, тонула ещё быстрее.
— Ладно, — даже рот раскрывать было невыносимо больно. — Покажи мне…
Её схватили за плечи и резко дёрнули назад. Ронсе ахнула и рухнула в неизвестную темноту.
***
— Знаешь, Тики… — вяло начала Роад. Она сидела на спинке кресла и задорно махала ногами. — А я ведь никогда не видела лярву.
Ной не обернулся. Он чинно пил чай из огромной кружки и вслушивался в спокойные беседы за стеной. У брата гости и им двоим приходилось сидеть на кухне. Правда, Роад тут же превратила это простенькое место в хоровод каруселей и ярких красок. Тики медленно моргнул и посмотрел на крутящуюся сферу на стене. Она была приторно малиновая и светилась как звезда.
— Ты сегодня удивительно тих, — хихикнула Роад, спрыгивая со своего места. — Задела стычка с Алленом?
— Стычка? — Тики усмехнулся. — Ты употребляешь слишком громкие слова, дорогая племянница. Я просто дал им свою на вещь на время.
— Ты… отдал?
Ной понял издёвку в голосе Роад, он не любил даже рыбой делиться, а тут такой чудный улов. Но сейчас у Микка был настоящий почти что план, который требовал немного времени и терпения.
В тот день, когда Граф соизволил обсудить с Тиком Сердце и загадочную фотографию, Микк впервые задумался о том, что иметь человека как игрушку — это, конечно, весело, но пользы мало. А вот использовать его, периодически играясь, будет куда интереснее. Наблюдать за пугливой и совсем уж стеснительной Рон было очаровательно, но наступило время подумать о пользе, что она может принести. Нельзя же всё время было таскаться с этим Искателем… Когда Ной легко отдал её экзорцистам, он прекрасно осознавал вполне возможные последствия, но это был вполне обдуманный ход.
Только церковники могут убрать лярву и вернуть настоящую личность Рон. Она не была ему нужна с новой силой внутри — зачем ему монстр, если он брал почти что святошу? Разумеется, Ной собирался скорее прикончить лярву и забыть об этом досадном инциденте, и как же хорошо, что появились эти дураки. Бесспорно, Рон уже очищена и свята так же, как и прежде.
Нет, он никогда её не отдавал и не собирался. Внутренне Тики уже называл Рон своей вещью и не мог позволить кому-то бесцеремонно пачкать её.
***
Ронсе вскрикнула, чувствуя, как её удерживают навесу. Крепкие руки обнимали за талию, а голова кружилась от чувства полёта. Девушка дёрнулась, но сила, обхватившая её, не позволила даже пошевелиться.
— Тише, тише… — с насмешкой сказали сзади.
Мильеран ахнула и резко развернулась, чтобы встретиться взглядом с янтарно-жёлтыми глазами.
— Ч-что?..
Застыла, чувствуя, как страх цепью обволакивает каждую косточку её тела. Не может быть… Она судорожно вздохнула, испуганно ожидая своей участи.
— Удивлена мне? — тихо спросил Ной, опуская Ронсе на землю. — Ты же не думала, что я откажусь от тебя?
Она подняла взгляд, пытаясь сделать хотя бы вздох, но воздух отказывался проходить дальше раскрытого рта. Странное чувство… Его последние слово будто коснулись её сердца и легли на нём тяжёлым бархатом. Ведь она правда думала, что больше никогда не увидит его. Хотя, позволяя подобные мысли, Ронсе всё равно планировала сразиться с Ноем, но вот — он перед ней, а она не может даже дышать.
«Почему я такая слабая?»
Тело била мелкая дрожь, голова гудела, а глаза заволокла пелена слёз. Ей было тошно от собственной никчёмности. Теперь Рон — экзорцист, но всё равно бессильна перед ним. Она подумала про Линали, про Аллена… они бы точно что-то сказали и решились бы вступить в схватку, даже без надежды…, а она просто могла стоять, дрожать от ужаса и смотреть на него сквозь туман слёз.
— К-как ты нашёл меня?
— Тизы, — просто ответил он.
Ронсе кивнула и рефлекторно придала руку к груди, до сих пор ощущая лёгкую боль. Странно, ведь прошло так много времени… Слишком много.
«Я несколько лет провела в том месте… Я вырвалась… Но почему я до сих пор так слаба?»
Её обхватил дикий ужас от простого осознания: сколько бы не прошло времени и кем бы она не стала, всё равно мало что поменялось. Внутренняя бравада разбивалась лишь от встречи с Ноем.
Ронсе вздрогнула и шагнула назад, натыкаясь на какую-то преграду, пошатнулась, странно взмахнув руками и полетела вниз. Тики устало усмехнулся и схватил её, с силой притягивая к себе.
— Разучилась ходить?
Рон яростно упёрлась ладонью в его грудь и попыталась отстраниться.
— Эй, Искатель, — усмехнулся он, — забылась?
Она замерла, прислушиваясь с странному шороху за спиной, ощущая, как мелкие лапки касаются её кожи. Ахнула, разжимая кулаки.
— Убери их…
Тики кивнул. Фиолетовый свет, слегка вспыхнув, развеялся в воздухе, и Ронсе, расслабившись, кажется, стала чуть мягче.
— Я видела женщину, — холодно произнесла она, ощущая, как чуждо звучит голос. — Загорелую женщину из своих снов. У неё длинные чёрные волосы и очень худое тело. Она всегда грустная. Я вижу её каждую ночь, и сейчас увидела с помощью своей чистой силы. Но знаешь, кого я хотела видеть? Свою мать.
Ной сразу понял, что она говорит про чашу и Чистую силу, но не мог до конца разгадать её мысли.
— Хочешь сказать…
— Я не знаю, что хочу сказать… — Ронсе испугано посмотрела в жёлтые глаза Ноя. — Просто теперь мне стало по-настоящему страшно.
