Хроники Эдмории. Пробудившийся Страж (книга первая)

      Бонаэлль прибыл к стенам столицы Морригана незадолго до закрытия главных ворот, ведущих за стены Немидии. Закутавшись в чёрный шерстяной плащ, Альбас-Кларэ, глубоко надвинув на лицо капюшон, влился в поток местных жителей и гостей столицы, спешивших оказаться за крепкими стенами до наступления ночи, и, заплатив два медяка за вход, послал своего неказистого жеребчика в одну из боковых безлюдных улочек. Проехав несколько бедняцких кварталов, он вскоре выбрался на рыночную площадь. День подошёл к концу, и колоритное звучание жизни столичного рынка постепенно угасало вместе с дневной толкотней. Почти все лавки были закрыты, купцы загружали не проданный товар на повозки и переругивались между собой, споря о том, кто у кого увёл покупателя. Время от времени спор прерывал истошный ор осла, жаловавшегося на свою тяжкую долю и вес поклажи. Ему вторили горловые стоны верблюдов и ржание лошадей. Конёк Альбас-Кларе влил своё ржание в общий хор, и Бонаэлль недовольно натянул поводья. Привлекать к себе внимание он не желал. Знал, что столица наводнена шпионами королевы, а фаворит наследника желал сохранить свой визит в столицу в секрете. Как от королевы, так и от наследника престола Морригана. Эммануилу он пояснил, что отправится купаться в горячих источниках купален под столицей, а сам же, оставив в купальнях Вальхида и охрану, выскользнул под покровом подступающей темноты наружу и отправился в столицу. Ни одна душа, кроме Вальхида, не знала о цели его визита в Немидию. А его цель, тем временем, становилась всё ближе. Бонаэлль выбрался из загруженной повозками рыночной площади и вскоре оказался перед круглым зданием с рядом узких окон. Перед ним возвышались стены бойцовских ям Немидии, лучших во всей Эдмории. Изнутри здания доносился гул голосов, время от времени прерываемый возбужденными криками зрителей. Бои в ямах проводились всю седмицу и начинались, как только солнце садилось за горизонт. Миновав широкую арку общего входа, Альбас-Кларэ направил своего жеребца к неприметной дверце немного дальше арки, возле которой стоял высокий небритый крепыш. Заметив позднего посетителя, здоровяк приосанился, настороженно наблюдая за его приближением. Альбас-Кларэ, не торопясь, подъехал ближе. Оказавшись рядом с охранником, он приподнял капюшон, показав лицо. — Здравствуй, Бальбас. Здоровяк, узнав молодого князя, склонил голову: — Доброй ночи, господин… — Без имен, — перебил он, выставив открытую ладонь, — кто знает, что за ночные пташки сейчас летают рядом. Бальбас понимающе хмыкнул. Сам был такой «пташкой», исправно донося Вальхиду новости из столицы. — Тот, кто меня интересует, уже внутри? — спросил Альбас-Кларэ, спешившись с лошади. — Внутри, — подтвердил здоровяк, беря у него повод лошади, — явился, будучи весьма не в духе. Бонаэлль усмехнулся, погладив морду жеребца. — И что так? Проигрался накануне? — Да нет, его ставки выиграли. Недоволен он, так как по столице поползли слухи о том, что королева намерена выбрать супруга из королевского дома Руэрнага. — И как отреагировал на эту новость народ? — Народ принял новость с воодушевлением. Многим надоела война. Все устали терять друзей и близких. На идеально ровном лбу Альбас-Кларэ появилась и тут же исчезла морщина. — Вот как… Быстро же они забыли о том, сколько обид было нанесено нам южанами. Бальбас спорить не стал, отправившись привязать жеребца Бонаэлля к вделанному в стену медному кольцу. Когда он вернулся, Бонаэлль сунул ему в руку серебряную монету, как вознаграждение, и пять медяков за вход. Приняв монеты в крепкую мозолистую ладонь, Бальбас с поклоном запустил его внутрь. Войдя в погружённое в полусумрак помещение, Бонаэлль сощурился, оглядывая голые стены с масляными лампами, что больше чадили, чем давали свет. Здесь людской гомон и крики были слышны лучше, чем с улицы. До его слуха донесся удар гонга и новый взрыв людских страстей. Вскоре послышался звон металла о металл, перекрывший даже вопли зрителей и последующий за ними громкий крик боли. Бонаэлль, слушая вопли агонизирующего бойца, проигравшего бой, поморщился. В бойцовских ямах бойцы бились до смерти одного из них, и к утру несчастного, погибшего на ринге, вероятнее всего, найдут в одной из сточных канав столицы. На похороны бойцовских рабов тратиться было не принято. Из бокового коридора ему навстречу вышел худой немолодой раб, одетый в одну набедренную повязку и протянул руку, чтобы взять его плащ. Князь показал жестом, что снимать его не намерен. — Приведи ко мне своего хозяина, — велел он, — скажи, что пришёл гость, который входит в круг его семьи. Раб, не говоря ни слова, исчез в коридоре. В ожидании его возвращения князь нетерпеливо забарабанил носком сапога. Словив себя на этой дурной привычке, он с досадой поморщился. Не следовало проявлять эмоции там, где их могут увидеть те, кто сочтёт это за слабость. Сделав вид, что заинтересовался искусной ковкой медной чаши подсвечника, Альбас-Кларэ украдкой оглядел стену. Он не сомневался, что в ней устроен не один глазок, и некто внимательно вглядывается в один из них, изучая гостя. Чужое внимание заставило его волоски на загривке приподняться дыбом. Корни матери эльфийки притупили инстинкты дитя ночи, однако и того, что передалось Бонаэллю от отца-вампира, хватило, чтобы почувствовать приближение тёплого источника жизни. Развернувшись, он устремил взгляд в лицо вступившего в слабый свет ламп высокого темноволосого вампира. Тот был немолод, о чём говорили седые пряди длинных волос. Шрамы на лице выдавали в нём бывшего воина. На правой кисти отсутствовали два пальца. Даже удивительная регенерация вампиров была не в состоянии вернуть утерянный орган. Альбас-Кларэ, не таясь, опустил капюшон. — Рад приветствовать тебя, Наэртан Кларэ. Старший из вампиров усмехнулся, заметив, что он не добавил к его имени приставку «Альбас». Наэртан являлся далеким родственником семейства князя, но, не имея ни земли, ни титула, право носить двойное имя рода утратил. — Давно не виделись, Бонаэлль. Он не отказал себе в удовольствии не произнести его полного имени вообще, что любому другому стоило бы вызова на поединок чести. — Услышав, что меня ждёт родственник, я не ожидал встретить здесь тебя. У столь утончённых созданий, как ты, не в чести подобные места. Наэртан Кларэ знал, что его род занятий гордое семейство Альбас-Кларэ считало оскорбительным, давно открестившись от родства с хозяином бойцовских ям, но Наэртану было так же глубоко наплевать на своих чванливых родственников, как и им на него самого. — Я не столь утончён, как ты думаешь. — Вот как? — У каждого из нас своя война. И поверь мне на слово, что бескровные бои бывают намного более жестоки, чем те, которые ведут твои бойцы, погибая за медяк. — Какова цена, таков и бой, — он равнодушно пожал плечами. — Так чем обязан твоему визиту, родственничек? Пришёл сделать ставку или просто развлечь себя видом мужских потных тел и крови? В его тоне явственно скользнула усмешка. О том, кем был Бонаэлль для наследника Алиссандры, он знал. Как и то, что сын князя был равнодушен к женским прелестям и с юности предпочитал мужские ласки. Альбас-Кларэ его насмешливый взгляд не понравился, но он погасил вспышку злости. — Мне нужно попасть в Охровый коридор, — ответил кратко. Наэртан, помедлив, сложил руки на груди. Охровый коридор был той частью его заведения, в котором разыгрывались самые крупные ставки и проводились бои с участием лучших его чемпионов. Там же размещались комнаты, отведённые для приёма самых важных клиентов Наэртана Кларэ, любивших получать удовольствие не только от лицезрения узаконенного убийства на ринге, но и удовольствия иного, более запретного свойства. — Странная просьба, — осторожно произнёс он. — Не знал, что тебе известно об Охровом коридоре. — Я знаю о нём даже больше, чем ты думаешь, дядюшка. Кларэ усмехнулся, «племянничком» Бонаэлль был ему настолько далёким, что он мог безо всякого зазрения совести уложить строптивца в свою постель. Его глаза, не торопясь, прошлись по фавориту. Губы Альбас-Кларэ тронула лёгкая ухмылка. А «дядюшка» был не менее разносторонен в пристрастиях, чем «племянничек», да только не посмеет и пальцем до него дотронуться. Знает, кому единственному принадлежит право делить с ним ложе. — Так как? — поторопил он. — Пустишь в Охровый коридор? Или мне самому найти того, кто меня туда проведёт? Эммануилу будет приятно вспомнить старое… — От его старого ещё известка на стенах не высохла, — морщась, перебил, Кларэ, — после его увеселений мне приходилось пополнять штат «сосудов» едва ли не полностью. О кутежах наследника, устраиваемых под крышей его заведения, ходили легенды. А об убытках, которые тот причинял, Наэртану икалось долго и с оттяжкой. — Что тебе нужно в Охровом коридоре? — напрямую спросил он. — Или поставить вопрос по-другому? Кто, а не что? — По-другому, дядюшка. — Тогда кто? — Лоран-Даэ, — ответил он и сразу пресёк его попытку соврать, — я знаю, что он здесь. — Кто донёс? — Наэртан сощурился, в глубине глаз мелькнул красный отсвет. — Стукача своего у меня завёл? — У тебя их целый полк. Разных мастей и на разных хозяев работающих. — Значит, и у Эммануила есть? — Он старых друзей не забывает, — Альбас-Кларэ не стал сообщать ему, что его шептун шептал лишь на его ухо, — наследник желает быть в курсе последних столичных новостей. А где их лучше добывать, как не в бойцовых ямах? — Даже не знаю, не стоит ли счесть твой вопрос за комплимент. Кларэ с сожалением оторвал взгляд от губ своего гостя. Жаль, что тронуть красавчика дорого обойдётся. Но ничего, он может и подождать, когда тот надоест принцу. А умыкнуть его тихой ночью он сможет и из княжеского дворца. Наследничков у князя и без Бонаэлле хватало, искать отставного фаворита принца, опозоренного постыдной связью особо не станут. — Я проведу тебя к Лоран-Даэ, — Кларэ решил, что навести мосты с красавцем стоит заранее, — но если он не захочет видеть тебя, охране придётся тебя выставить. Потеря такого клиента, как канцлер королевства мне невыгодна, сам понимаешь. — Выставлять меня не придётся, — пообещал он, снова накидывая капюшон на голову. Наэртан, подождав, пока он спрячет лицо, повёл за собой вглубь коридора. Пока они шли, Бонаэлль прокручивал в голове свой план. Отработан он был не во всех деталях, но Альбас-Кларэ не боялся импровизировать. Постепенно шум ям затих вдали. Наэртан вывел его к внутренним жилым помещениям. У входа стояли двое охранников из ветеранов ринга. Завидев хозяина, они отступили от дверей. Порывшись в карманах, Кларэ выудил длинный ключ и открыл замок. Отступив в сторону, он сделал приглашающий жест. — Дверь в конце коридора, — пояснил он на его вопросительный взгляд. Я сам с тобой не пойду. Если что, скажу, что ты вот их, — он махнул подбородком в сторону амбалов, — подкупил. Буду каяться и пообещаю канцлеру шкуру с них спустить. Охранники не шелохнулись, преданно глядя на хозяина. Перспектива наказания обоих не пугала. Шкуры на их спинах давно утратили чувствительность в силу бесчисленных боев и наказаний. — Учти, что Лоран-Даэ сейчас не один, — добавил Наэртан, когда Бонаэлле уже переступил порог, — так что тебе он, скорее всего, не обрадуется. — Он мне в любом случаи не обрадуется, — отозвался Альбас-Кларэ, не оглядываясь, — но в ходе разговора я надеюсь изменить его мнение. — Как скажешь, племянничек. Кларэ запер за ним дверь на замок и велел подойти одному из стражей. — Пошли толкового мальчишку в коридор за стеной, — велел он, — пусть послушает, о чём наш гость залётный с канцлером говорить будут. Пусть всё крепко-накрепко запомнит и мне донесёт, как только красавчик ямы покинет. Раб, кивнув, потрусил исполнять его приказ, а Наэртан отправился обратно в зал с рингом, следить за тем, как исправно льются в его карман пахнущие кровью денежки. Оказавшись в одиночестве, Альбас-Кларэ с любопытством огляделся. В этом месте столичных бойцовских ям он оказался впервые. Обозрев жёлтые стены, разрисованные цветами и пташками, Бонаэлле понял, почему коридор называли Охровым. Цвет просто бил по зрительным рецепторам. В воздухе был разлит густой аромат сандала, курившегося на медных подставках. Выудив из рукава шёлковый платок, фаворит прижал его к носу, но помогло мало. Он двинулся по коридору с рядом дверей. Тонкий слух вампира резал женский смех и визг, за одной из дверей послышался детский плач, за второй — громко стонал молодой мужчина. Бойцовские ямы были рассадником разного рода пороков. Подойдя к последней из дверей, Альбас-Кларэ опустил платок и ненадолго застыл, прикрыв глаза. Его магические способности были слабыми, однако всё же он сумел почувствовать наложенное охранное заклятье. К этому он был готов. Альбас-Кларэ вытянул наружу висевший на цепочке амулет перемещения. В своё время он стоил ему целого состояния, амулеты переносных порталов были большой редкостью, однако князь не поскупился. Произнеся заклинание активации, Бонаэлле оказался внутри комнаты, ступив в неё через проём перехода, образовавшийся прямо в стене. Почти сразу же его оглушил женский крик в несколько глоток и разозлённый рык Лоран-Даэ. — Какого Князя Тьмы? — канцлер, как был — нагим, вскочил с кровати и бросился к своему лежащему в ворохе одежды поясу с с ножнами. Выхватив кинжал, канцлер встал в стойку, готовый за дорого продать свою шкуру. — Кто ты такой? —  выпалил он, видя, что фигура, закутанная в плащ, не делает попытки ни напасть, ни защититься. — Неужели я так изменился, Георг? —  Бонаэлль неторопливо опустил капюшон на плечи. — Наэлле? — канцлер обомлел, но кинжал опускать не стал. По губам фаворита проскользнула улыбка, дразнящая, томная, так хорошо знакомая Лоран-Даэ. Глаза фаворита изучающе прошлись по канцлеру, задержавшись на его поникшем достоинстве. — Радует, что ты по-прежнему меня так называешь, милый. Ноздри Лоран-Даэ сердито дёрнулись. — Я давно для тебя не «милый», Бонаэлль. Называй так своего любовника, не меня. Альбас-Кларэ усмехнулся: — Ты всё ещё сердишься? Не пора ли забыть детские обиды и несбывшиеся мечты? Лоран-Даэ, вспомнив, что они не одни, развернул голову в сторону постели, где под прикрытием простыней испуганно жались друг к другу две голые девицы. — Вон отсюда! — рявкнул он, и рабынь как ветром сдуло за двери. Альбас-Кларэ брезгливо задрал губу. — У них и груди-то ещё нет. Тоскуешь по мальчишеским телам? От него не укрылось то, что обе девушки были золотоволосыми и кареглазыми, как и он сам. — Не твоё дело, — грубо ответил канцлер, подходя к столу и наливая себе вина в кубок. Альбас-Кларэ на грубость обижаться не стал. — Нальёшь мне? — фаворит вальяжно раскинулся в глубоком кресле. Покосившись на него, канцлер наполнил второй кубок и подал непрошеному гостю. — Откуда у тебя амулет перехода? — спросил, натягивая бриджи и рубашку. Бонаэлль с сожалением проследил за тем, как исчезает под одеждой белокожее сильное тело. — Купил у одного пьяньчуги-мага из отступников. Он украл его в храме, где служил, прежде чем покинул обитель. — Если жрицы узнают, что ты приобрёл ворованный артефакт… — А кто им скажет? — перебил Альбас-Кларэ. — Ты ведь меня не сдашь? Канцлер, надев сапоги, вернулся к нему, держа пояс с ножнами в руках. — Не забыл, случаем, кто я? — Канцлер Морригана? — «предположил» Альбас-Кларэ. — Именно. И по совместительству блюститель королевских законов. — А, так ты решил напомнить мне о законах королевства? — протянул он. — Тогда, может, расскажешь, откуда взялись следы укусов на шейках двух прелестниц, только что покинувших нашу компанию? Или… Алиссандра отменила принятый её отцом закон о запрете пить кровь разумных? Канцлер, зарычав, одним прыжком оказался у его кресла. Впив руки в подлокотники, Лоран-Даэ угрожающе навис над зарвавшимся князем. Альбас-Кларэ не пошевелился, храбро встретив его яростный взгляд. — Думаешь, я не знаю, что твой косоглазый евнух для Эммануила каждую седмицу новые «сосуды» в Арилорр-наар поставляет? — прошипел канцлер ему едва не в губы. — Или то, что Вальхид самолично тела рабов, сухих до донышка, на местную бойню отвозит, чтобы псам скормить? — Ничего об этом не знаю, — не моргнув, заверил Альбас-Кларэ, делая зарубку в памяти отыскать по возвращению крысу, что исправно стучит канцлеру. — Разве? А я слышал, что ты сам в его увеселениях принимаешь живейшее участие. Князь усмехнулся: — Это тебе Камилло рассказал? Так ведь добровольное донорство не под запретом. «Сосудам» хорошо платят. — Ваши «сосуды» — рабы! — А девицы, которых ты тут лихо объезжал да облизывал, очевидно, из свободных, — Бонаэлле с издевкой хмыкнул и, тут же сбивая его с толку, уложил ладонь на щёку канцлера. — Не будем ссориться, дорогой, — проворковал он, — я пришёл сюда не для того, чтобы скрестить с тобой клинки. Нас связывает слишком много хороших воспоминаний, чтобы, забыв о них, предаться ненависти. Жадный взгляд Лоран-Даэ, скользнувший по губам, от его внимания не укрылся. Зловещие огни в глазах любовника королевы погасли, сменяясь рассветом желания. — Это о каких же воспоминания ты говоришь, Наэлле? — Лоран-Даэ разогнулся, глядя на него сверху вниз. — Не о том ли времени, когда клялся любить меня до гробовой доски, чтобы потом безжалостно бросить ради наследника королевы? — Я не был волен распоряжаться собой! — князь вспыхнул гневом, но тут же вернулся к тщательно выдержанному тону. — Мой отец велел мне бросить тебя и я не посмел его ослушаться. Я был мальчишкой, а ты не пришёл ко мне на помощь. Но зато ты быстро нашёл мне замену. Да ещё какую, саму королеву. Куда мне было с ней тягаться? Канцлер со вздохом упал в кресло напротив него. Альбас-Кларэ протянул ему свой кубок. Он, взяв сосуд, отпил глоток вина. — Мы оба отказались друг от друга, — пробормотал он, опуская кубок, — так что винить некого. — Того требовали интересы наших семей. Лоран-Даэ рассеяно кивнул, глядя сквозь него затуманенным взглядом. — Семьи… — пробормотал он, — иногда я думаю, что лучшим было перебить их всех до одного. Своего папашу, братьев, да и сестер с мужьями в придачу. Они все сосут с меня кровь, словно я никчемный «сосуд». Бонаэлль был с ним солидарен. Лоран-Даэ, нагнувшись, протянул ему бокал, и он, взяв его кончиками пальцев, коснулся его руки. Канцлер встрепенулся, проясняя взгляд. — Хочешь быть моим? — с жаром выпалил он, ухватив его за запястье. Альбас-Кларэ несколько ударов сердца молчал, делая вид, что размышляет над его предложением. — И что нас бы ждало, Георг? — спросил он с увещевающей мягкостью. — Короткий период страсти, неминуемая опала и необходимость покинуть королевство. Ни Алиссандра, ни Эммануил не простили бы нам такого пренебрежения. Нет, милый, — он высвободил свою руку, — будем жить своей жизнью. Той, что выбрали за нас. Лоран-Даэ, помрачнев, отдал ему бокал и откинулся в кресле. — Зачем я тебе понадобился? — спросил он, переваривая своё поражение. Альбас-Кларэ был прав, но осознание нового отказа было болезненным. Отвечать сразу Бонаэлль не стал. Поднявшись с кресла, князь поставил между ними на столик серебряную пирамидку искусной работы мастеров дроу. Канцлер, осознав, что видит перед собой амулет-глушилку, нахмурился. Очередная игрушка фаворита принца была такой же редкостью, как и переносной портал. Дождавшись, когда Альбас-Кларэ активирует амулет, накрыв комнату непроницаемым для звуков колпаком, канцлер повторил свой вопрос. — Думаю, у нас есть не только общее прошлое, — ответил ему фаворит принца, садясь обратно в кресло. — И это общее — наши нынешние враги. — И кого же ты считаешь нашими общими врагами? — Близнецов Кальдер-Руа, вместе с их дедом. Нам обоим вовсе не нужно, чтобы семя Кальдер-Руа слилось с кровью Вальдер-Руа. — Алиссандра не давала согласия на брак… — Это пока, — перебил Альбас-Кларэ, — пока ещё не давала. Канцлер скрипнул зубами: — И не даст, — процедил он. — Потому что любит тебя? — живо договорил Бонаэлль: — Брось, Георг. И ты, и я понимаем, как политически выгоден этот брачный союз для обоих сторон. Королева даст согласие на брак ради блага королевства, и можешь не сомневаться, что её новоиспеченный муженёк лично проследит за тем, чтобы твоим духом в её спальне и не пахло. Ни в спальне, ни в Совете королевы. — А потом пойдут и дети, — подхватил канцлер, — и, вероятнее всего, Эммануил потеряет свой статус единственного наследника трона. Исходя из того, какие отношения между ними сложились, скорее всего он не увидит на своей голове короны короля до скончания века. — Верно, — Альбас-Кларэ очевидного отрицать не стал, — так же как нам не увидеть короны принца-консорта на собственных макушках. Лоран-Даэ поперхнулся вдохом. — Однако… Ты высоко метишь, князюшка. — Скажи, что ты не мечтаешь о том же, — Альбас-Кларэ с вызовом задрал подбородок, — канцлером быть хорошо, но консортом, супругом королевы, куда лучше. Канцлер долго молчал, погрузившись в размышления. Не то чтобы он не желал стать мужем королевы. Просто знал, что между ними навеки пролегла тень отца Эммануила. И всё же, если Алиссандра была готова дать согласие на новый брак, он мог считать себя более подходящей кандидатурой, чем юный выскочка Манфред Кальдер-Руа, будь он хоть сто раз одним из наследников Белириана. Но с чего Бонаэллю печься об его интересах? Если Лоран-Даэ станет супругом королевы, он позаботится о том, чтобы у них появились общие дети и чтобы именно они заняли престол Морригана, убрав со своего пути Эммануила. Альбас-Кларэ должен был это понимать, как понимал он сам. Так с чего князю предлагать союзничество? — Возможно и мечтаю, — медленно произнёс он, пристально глядя в лицо фаворита наследника, — только каков твой интерес в воплощении моих планов? Альбас-Кларэ оторвал спину от кресла, завораживая канцлера россыпью звезд, плавающих в тёмном янтаре его глаз. — Я, как и ты, хочу больше, чем имею. Хочу стать консортом Эммануила и сидеть у его трона, как законный супруг. — Думаю, ты понимаешь, что мне будет невыгодно его восхождение на престол. Мне и моим детям. — Твои дети и твои интересы не пострадают, так как именно твои наследники наденут на себя корону после смерти Эммануила. Лоран-Даэ, как и он, выгнулся в кресле ему навстречу. — Это почему же? Только не говори мне, что ты неспособен выносить и родить дитя. Это мне известно и без тебя. Однако, заключив тройственный союз с участием супруги, он сможет получить наследника. И тогда мои дети не унаследуют ничего. — Они унаследуют трон после Эммануила. Так как, если ты сумеешь уговорить королеву дать согласие на его брак со мной, я позабочусь, чтобы Эммануил не смог зачать дитя ни от одной из женщин. Думаешь, я позволю какой-нибудь мерзавке с маткой обскакать меня, став матерью его наследника? Никто не отодвинет меня на вторую роль. А уж как сделать Эммануила бесплодным, я знаю. — Храброе заявление. — А тебе известны бастарды Эммануила? Лоран-Даэ замолк, раздумывая над его фразой. У наследника престола их не было. Канцлер почувствовал скользнувший по его спине холодок страха. То, в чём признался Альбас-Кларэ, было чревато смертным приговором. Впрочем, Эммануил заслужил свою участь, как и своего беспринципного фаворита. — Похоже, нам обоим весьма мешают милейшие близнецы Кальдер-Руа, — сказал он, прервав паузу. — Рад, что мы пришли к единому мнению. — Значит, — Лоран-Даэ, встав с кресла, подал ему руку, — отныне мы стоим на одной стороне поля битвы. До того, пока не придётся разойтись для боя между собой, — подумал канцлер, поднимая его за собой, держа за цепкие пальцы. Бонаэлль, думая в точности тоже самое, что и Лоран-Даэ, обворожительно улыбнулся, подхватил пирамидку и подставил щёку для прощального поцелуя. Канцлер щёчкой не ограничился, притянул его к себе и горячо поцеловал, сминая губы, вспоминая давно забытый медовый вкус юного интригана. Вспыхнув румянцем, князь противиться его губам не стал и послушно открыл рот, запуская его язык в глубину. Разорвав поцелуй, оба, тяжело дыша, посмотрели друг другу в глаза. Мгновенье — и они разошлись, разорвав объятия. Лоран-Даэ проводил его до выхода. За порогом галантно прикоснулся губами к его тонкой кисти, задержав руку чуть дольше, чем следовало, и отпустил от себя, исчезнув за дверью. Бонаэлле, улыбаясь чему-то своему, поправил косу и накинул на голову капюшон. Пройдя длинный ряд дверей, князь покинул Охровый коридор. Как только фаворит наследника исчез, одна из дальних дверей открылась, и наружу выбрался Альфред Славинус, встрепанный, в одних панталонах, с висящим на его шее пьяным размалеванным юнцом. С раздражением скинув с себя руки раба, дворецкий пристально уставился вслед фавориту Вальдер-Руа. Вовремя же его дёрнуло любопытство посмотреть в щель двери, услышав через деревянное полотно голос Лоран-Даэ, прощавшегося с князем. Узнав в госте фаворита наследника, управляющий распахнул глаза от удивления. Что было делать Альбасу-Кларэ в тайных апартаментах для увеселений любовника королевы? Предаваться страсти или плести заговоры? Славинус, отмахнувшись от прилипшего к спине голого мальчишки, аккуратно закрыл дверь. Быстро одевшись, дворецкий бросил нывшему проституту серебряную монету и покинул Охровый коридор со скоростью, делавшей честь его почтенному возрасту.