street fighting

Вечером Малик отправился на пробежку. Он не напрягался, бежал легко, при этом размеренно дыша. В его наушниках играла песня: The National – About Today, и, она заставляла его не думать на пару минут о том блондине, матерью которого является Маура Галлагер, преподаватель Зейна по художественной живописи — да и не только по ней — и это просто, чёрт возьми, не укладывается у Малика в голове. Почему он никогда не видел его раньше? Почему он решил прийти к ней сейчас? Почему именно в этот момент? Чем он занимается? Где учится? Куча вопросов крутилось у брюнета в голове и, его бесил тот факт, что этот парень ему понравился. Именно на непонятном, дурацком этапе жизни Зейна решил появиться этот парень с холодными как лёд глазами. «Глаза — это живое отражение человеческой души, сынок», — говорила Зейну его мать, когда он был помладше. Зейн всегда запоминал цвет глаз посторонних ему людей, всё до мельчайших подробностей: цвет, форму, даже когда он рисовал, он мог отображать радужку глаз, например цвет глаза, был карий, а радужка зеленой, он, правда, мог это всё воспроизвести на листке бумаги. Ему нравился цвет глаз Пейна и Томлинсона, у них, бесспорно, были красивые глаза, но... Те голубые глаза, холодные глаза затягивали его и не хотели отпускать. Зейн остановился, когда услышал вибрацию своего мобильного в кармане. Это был Томлинсон, скорее всего с его охренительными новостями. — Как свидание? — сходу спросил брюнет. — Нормально, уже иду домой. Погуляли, попили кофе. Скучно, если честно. Но зато теперь я знаю его фамилию, и того малыша тоже, — ответил Томлинсон. — И какие же у них фамилии? Не думаю, что если узнаю их, они мне что-то да дадут, — ухмыльнулся Зейн. — Стайлс и Хоран. А ещё они фотографы. Тоже, как и ты, тянутся к искусству и всему высокому. — Фотографы? — переспросил брюнет, и скорее всего он это повторил больше для себя, нежели для Луи. — Эй, это значит, ты не заинтересован в том Гарри? — Я этого не говорил. Да и... Я не знаю, у него есть деньги и я всё ещё думаю о том, чтобы развести его, но... Я немного запутался, знаешь ли. — Что с тобой, Томмо? — Не знаю. Он спросил, где я учусь или работаю. Я сказал ему, что нигде не учусь, а работаю в обычном супермаркете и... Ну, знаешь, он не посмотрел на меня как-то свысока, нет, он... Мы были будто на равных или что-то вроде. Понимаешь? Зейн, я, правда, не знаю, что делать. Мы не водим дружбу с такими, как они. Мы низшие и всегда ими будем, — грустно ответил Луи. — Делай то, что считаешь нужным. Хочешь общаться — общайся. Я... Если что я всегда рядом, ты же знаешь, да? — Да, — согласился Томлинсон. — Зейн, у нас всё нормально? — спросил парень. — О чём ты? — недоумевал брюнет. — Эм, о нас. Тот поцелуй и... — Забей, Томлинсон. Мы оба были невменяемы, — перебил его Малик. — Ох, хорошо. Тем более ты меня не привлекаешь, и ты мой друг... — Не привлекаю, говоришь? Ты врешь, Томлинсон, я горячий и очень даже привлекательный. Да и можно быть трахающимися друзьями. — Фу, Зейн. Я не буду трахаться с тобой, — воскликнул Луи. Брюнет рассмеялся. — Ну, если у тебя и у меня в личной жизни будет полный пиздец, то знай, что мы всегда есть друг у друга. Малик не понимал, зачем вообще всё это предлагает и говорит. — Зейн, завязывай со своими обезболивающими и прочим. Это не смешно. Ты мог бы продавать свои картины, в конце-то концов, ты мог бы... — Нет. Почему ты всё портишь? Мы почти признали свои чувства и бум, тебе нужно сломать всё, — брюнет пинал мелкие камешки под ногами. — Ты злишься, Зи. Я не скажу больше ничего. Где ты бегаешь? — спросил Томлинсон. — Ричмонд-парк. — Хочешь посмотреть на оленей? — засмеялся шатен на том конце. — На них лучше приходить смотреть днём, да и я уже разговариваю с одним оленем, так что. — Не выплюни свои легкие, Зейн. Хорошей пробежки. — Твоими молитвами, Томлинсон, — ответил брюнет и отключился. Он снова начал бежать, слушая следующую песню в своем плей-листе: Kodaline – Ready и опять-таки забывая на мгновение обо всем.

***

Вернувшись с пробежки домой, брюнет обнаружил сидящего возле его двери блондина и, если честно, то Малик серьезно разозлился. Потому что это уже было не смешно. Он будто специально делает это, преследует его и действует на нервы. — Ты, наверное, издеваешься надо мной? — сказал Зейн и блондин, подняв голову вверх, увидел перед собой Малика, который постоянно от него убегает. Найл встал на ноги и не знал, что ему сказать. Да, возможно это странно, что они так часто пересекаются, и может это и есть судьба или случайность. Но сейчас всё не случайно, ирландец сам решил прийти сюда. — Ты глухой? Ты надоел уже постоянно мельтешить у меня перед глазами. Откуда ты узнал, где я живу? — надвигался Малик на парня. — Твой друг... Луи. Он дал мне адрес, — ответил блондин, чувствуя себя загнаным в угол. Зейн чувствовал страх исходивший от парня. Малик ненавидел это чувство. Когда он дрался впервые, он ясно чувствовал его. Страх полностью сковывал его тело и заставлял тормозить работу мозга. Из-за страха он проиграл впервые, но позже он переборол себя, и сейчас он тот, кто он есть. Он многое перестал чувствовать. Даже ту же любовь. Были только случайные связи и тупые перепихи, никогда не доходило до чего-то большего. — Перестань так трястись, холодные глазки. Я не убью тебя или ещё чего похуже. Я не сделаю тебе ничего плохого. — Почему ты называешь меня так? Уже во второй раз, — нахмурился ирландец. Зейн отстранился и отступил от него на небольшое расстояние. — Твои глаза холодного оттенка, вот почему, — ответил брюнет, передернув плечами. — Мне не нравится, — резко сказал ирландец. — А мне наплевать, если честно, фотограф Хоран, — скрестив руки у себя на груди, сказал Зейн. — Ох. Гарри никогда не держит язык за зубами. Я... — Неважно. Мог бы сказать мне тогда на вечеринке, кто ты. Вот почему ты предлагал мне быть моделью или типа того. — Я не думал, что ты художник, — выпалил блондин и прикусил себе язык за эти слова. Глаза брюнета, кажется, потемнели, и он стал ещё более раздражительным. — Значит вот, что ты думал. Думал я какой-то бывший зек, занимающийся мордобоями за деньги? Веду распутный образ жизни и всё свое свободное время курю травку? Так ты думал? Ответь мне, — требовал Малик. — Я не... Прости. Я... Это было не совсем прилично с моей стороны думать так. Но это было впервые дни. Да и вообще, какого чёрта ты меня обвиняешь? Я тебя вообще не знаю. Я просто составил ложные предположения, и я сожалею. Я видел... — Что ты видел? — Картину. Моя мама показала мне. Это... Я знаю, что это был я. — Заткнись. Просто хватит, ладно? Уходи отсюда. Как ты вообще сюда добрался живым. В такое позднее время по району ходят афро и они..., — брюнет замолчал, он открыл дверь своей квартиры и посмотрел на перепуганного ирландца. «Поздравляю тебя, Малик, ты полный кретин», — мысленно сказал себе брюнет. — Ты можешь... Я, чёрт возьми, не знаю, зачем ты приперся ко мне, но домой ты уже не вернешься. Потому что это серьезно опасно и всё такое. Тебя могут пырнуть ножом в каком-нибудь переулке или избить или... — Может, ты прекратишь наводить на меня ужас? Ты со всеми такой? Я пришел, чтобы пригласить тебя на выставку, которая будет завтра в музее искусств «Libre»... Примерно в шесть и... Чёрт, как мне теперь идти домой, по-твоему? Ты мог бы проводить меня, раз уж такой умный... — Ты можешь переночевать у меня, — слова сами слетают с языка Малика. «Молодец, Зейн, просто молодец. Он даже не зайдет в твою квартиру, потому что, блять, эта квартира убогая, как и всё здесь, чёрт подери», — снова мысленно ругал себя Зейн. — Серьезно? То есть, правда, можно? Просто я... — Можно, — быстро сказал брюнет и, открыв дверь, указал блондину жестом руки, чтобы тот вошёл. Хоран ничего больше не сказал и сделал то, на что жестом указал Малик. Зейн снял с себя кроссовки и пошёл в свою крохотную гостиную. Хоран проделал то же самое и пошёл следом за брюнетом. — Я знаю, мы малознакомые друг другу люди. Но ты сам пришёл, и я тебя не звал, — говорил Зейн, подбирая с полу свои носки, — у меня нет шикарного дома с центральным отоплением, нет винтажной мебели и огромного плазменного телевизора... Чёрт, у меня вообще нет телевизора, поэтому... Малик замолчал, потому что, он посмотрел на вещи в своих руках и подумал, почему он вообще наводит здесь порядок. Зачем ему что-то менять для кого-то. Зейн снова бросил груду одежды — которую только что подобрал — на пол. — Будешь спать на диване, — строгим голосом сказал брюнет, указывая на старенький потрепанный временем диван. На этом диване много чего происходило и лучше блондину об этом не знать, думал Зейн. Малик посмотрел на время и, на часах было почти десять. Он был на пробежке плюс минус два часа, и он не жалел об этом. Потому что он любил тот парк, по которому всегда бегал. Это было самым захватывающим местом для него, он даже перебрался бы поближе к парку, если бы мог. Но он не может себе этого позволить. Он потратил все свои деньги, которые он копил на университет совсем не на него, а на эту квартиру, а тем, что осталось, платил за учебу. По частям он выплачивал всё, затем обстоятельства заставили его драться. Жизнь прогнула его и заставила заниматься этим. Без этого всего он больше не видит свою жизнь. Если он бросит он будет задыхаться от нехватки воздуха, загибаться от того, что не чувствует боли в мышцах и... Он просто всего-навсего привык к этой тупой боли, синякам и ссадинам. Зейн снял с себя майку и кинул опять-таки на пол, краем глаза наблюдая, что блондин смотрит на его тело. На ребрах красовались фиолетовые синяки, а кое-где они уже были сине-зелёные и... — Как ты терпишь это? Разве тебе не больно? — спросил ирландец, указывая рукой на синяки. — Я не чувствую боли из-за обезболивающего, — просто ответил брюнет, как будто это было самым обычным делом для него. Серьезно он ест эти обезболивающие препараты как конфетки и думает, что всё хорошо. До поры, до времени это вылезет ему боком. Найл сел на тот самый потрепанный диван, на котором он собственно и будет сегодня спать, и сказал: — Ты на голову пришибленный. — Спасибо за комплимент, малыш. — Мне всего девятнадцать,— пробормотал ирландец. — Выглядишь моложе, — услышал его Зейн и хотел уже идти в душ, но снова замер на месте. — Что такое? — спросил парень. — Маура, — прокашлялся брюнет. — Миссис Галлагер. Почему у вас разные фамилии и почему я никогда не видел тебя раньше.… Ну, то, как ты навещаешь её? — Мои родители в разводе и у меня фамилия отца, а у мамы новый муж и, следовательно этому... В общем, это довольно-таки странно, и я не хочу разговаривать на эту тему. Тем более мы, как ты сам сказал «малознакомые друг другу люди». — Что ж, малознакомый мне друг, зачем ты зовешь тогда меня на выставку? — не унимался Малик. Хоран потер руками шею и взъерошил свои светлые волосы. — Потому что мне бы хотелось, чтобы из малознакомого, ты стал знакомым, Зейн. Найл не знал, зачем сказал это, но этот парень с черными, как смоль волосами, с красивыми карими глазами и модельной внешностью сильно зацепил его, и он бы определенно хотел бы его запечатлеть на пленку своего фотоаппарата и... Возможно он бы отправил потом эти фотографии в какое-нибудь модельное агентство, но... Ещё рано, ещё слишком рано, чтобы обсуждать это. — Я в душ, — после недолгой паузы сказал Зейн. — Можешь тоже сходить после меня, правда боюсь, тебе не понравится, это чай не джакузи и... — Ты тоже составил обо мне неправильное мнение, — перебил его ирландец. — Знаешь, я уйду завтра, ты даже меня и не заметишь и можешь не утруждать себя походом со мной на выставку, я... — Я пойду, — резко прервал его брюнет и скрылся за дверным проемом. Лицо Найла озарила легкая улыбка и, закинув ноги на диван, он начал очень много думать о завтрашнем дне и снова улыбнулся, как ненормальный. Он не понимал, почему на него так странно влияет этот брюнет и что бы было, если бы он не пошел тогда со Стайлсом в тот клуб? Кто знает, кто знает.