- Мне плевать на твою любовь.

      День за днем, ночь за ночью, неделя за неделей. В беспрерывно бегущем времени, жизнь может показаться бесконечной. Если конечно ты жил на этой планете. Если конечно твой отец не капрал и тебе позволили родиться. Если конечно тебя любили, так же как Микаса любит своего ребенка. Если конечно ты умеешь так же молчать, как молчит Аккерман. Если конечно…       Уже три месяца Микаса молчит о ребенке, а капрал в свою очередь ничего — ничего не видит. Или не смотрит и не хочет видеть. Девушка на третьем месяце беременности, а ее муж даже и не заметил. Бред какой-то. Однако это так.       Поскольку господа они были гордые, то в принципе они могли бы не разговаривать и два месяца. Но слишком уж много беспокойства свалилось на их головы, и заморачиваться на молчании было неудобно. Микаса больше не позволяла себе плакать. Муж ей дорог и каждое решение его она уважает, но ребенок… Это неимоверно сложно. Зое не желала ничего слышать про аборт, а делать что-то сама и не умеючи Микаса не могла. Скорее боялась… Не была уверена, надо ли оно ей. Оставалось послать любимого мужа с его закидонами и преспокойно рожать, что собственно она и собралась делать.       А капрала через пару дней настигала вылазка. И именно сейчас ему было необходимо рассказать обо всем жене. Надо было. Молчанку они хоть и забросили, но сильно тепло и ласково не общались. Засыпали быстро и в разное время, спасибо хоть в одной кровати. Микасе начинало казаться одиночество и самостоятельность, что Леви лишь формально муж и поддержка, а капралу вновь те однообразные будни, которые были два года назад, когда Микаса полгода лежала без сознания, когда он действительно остался один. Заключенный в комнате один на один со своими мыслями.       Вылазка эта предполагалась на месяц. На четыре гребаных недели. Но такова работа, а с ней не поспоришь.       Ближе к полудню Микаса, совсем воодушевленная свое решимостью и самостоятельностью, продолжала бояться говорить Риваю. А он, как и хотел, предполагал наконец-то рассказать о вылазке Микасе.       Смит тем временем собирался повествовать Зое. Ханджи тоже ничего не знала.       Еще час пролетел в никуда. Микаса захотела есть и направилась в столовую, а Эрвину зачем-то понадобилось передать документ с информацией о вылазке капралу. Нет, понять и его можно, он боится, чтобы документик этот Зое не прочла, да и еще раз эту бумажку Риваю прочитать не мешало бы.       Так оно и случилось, Микаса большую часть оставшегося дня просидела в столовой, там она встретила Кристу. Разговор затянулся. А Леви придумывал, как бы получше преподнести сообщение об «увлекательном путешествии» Микасе.       День прошел быстро, и сумрак так же быстро овладел окружающей природой. Страшно представить, что через двое суток эта окружающая природа станет единственным безопасным, напоминающем о доме, местом.       Аккерман тихо зашла в комнату, где капрал собирал некоторые документы в аккуратную стопку. — Леви, ты занят? — улыбчиво сказала девушка, усаживаясь напротив мужчины. Это было ее излюбленное место для разговоров, но она особенно не отмечала этого для себя. — А ты что-то хотела? — как всегда занято спросил он. Микаса нахмурилась, мало того, что ей не особенно понравилась его интонация, так больше ее раздражала его невнимательность и безразличие. Думаю, это было бы обидно любой девушке. — Уж прости, что отвлекаю. Мне совершенно ничего от тебя не надо, — она пожала плечами. — Не верю. Ты бы не обратилась ко мне просто так, — он наконец-то перевел на нее взгляд. — Да? Ты так думаешь? Ты как бы мой муж и я, наверное, могу просто так с тобой разговаривать, — она с наигранным безразличием ждала ответа. — Что — то мне подсказывает, что ничем хорошим этот разговор не закончится… — И то верно. И все-таки, я попытаюсь последний раз. Может, ты все-таки хочешь детей? — она с надеждой посмотрела на него, а он вновь всем своим видом показал недовольство. — Нет уж. Не начинай, я уже отвечал, и не буду отвечать снова. Мой ответ все равно не изменится. — Леви, а если предположить, что я уже вот-вот рожать должна, ты же, черт возьми, ничего не видишь дальше своего носа. Ты только представь, чтобы ты делал? — он представил. Правда, представил. Представил Микасу с большим животом, на девятом месяце. Усмехнулся. — Не говори глупостей. Ты же не на девятом месяце, уж это я бы точно заметил. И я тебя прошу, закроем эту тему! — он сказал это чуть громче, чем планировал. — А я не хочу закрывать! И не смей орать на меня! — она встала, и встал он. Он сделал это лишь для того, чтобы быть с ней на одном уровне. Чтобы ему не казалось, что она со своими аргументами и высказываниями может оказаться выше. — Поймешь ты или нет! Глупая тема, глупая! Совершенно нечего тут обсуждать! — он вновь буквально случайно это сказал громко. Вроде бы не хотел кричать, но тихо не получилось.       Аккерман планировала вновь что-то сказать, но легкий спазм в животе заставил ее замереть. Она приложила руку к животу и нахмурилась, замолчала и старалась не шевелится. Ривай внимательно наблюдал за ней и, разумеется, такое ее поведение его напрягало. Совсем не потому что он не хотел с ней возится. Уж не такой уж он и эгоист, каким его считают. Как бы они там не ссорились, что бы между ними не происходило, они любят друг друга. Это происходит как-то само собой. Вряд ли бы он связал свою жизнь узами брака с первой попавшейся девушкой. — Что случилось? Микаса? — его голос казался встревоженным. — Все хорошо, хорошо. Просто… нет, ничего. Все хорошо. Просто я забыла, что кричать и ругаться мне не стоит. А ты просто не знаешь об этом. Все хорошо, — то ли ему так показалось, что ли она и вправду говорила загадками. — Ты можешь мне объяснить, что случилось?! — он непроизвольно вновь повысил голос. — Нет, — она усмехнулась, — если скажу, ты нахрен убьешь меня, — она продолжала улыбаться и медленно убрала руку с живота. После прошла к кровати и, пытаясь расслабиться, легла на нее. Давненько он не смотрел на нее с этого ракурса. Она, кажется, пополнела. Не сильно, но… В области живота… Все это наводило его на странные мысли, и он без разговоров спешным шагом практически выбежал из комнаты. Аккерман приподнялась на локте и только и успела проводить его взглядом. С пять минут его не было, и она продолжала лежать. Это надоедало, а живот перестал болеть. Брюнетка встала, прошлась вдоль комнаты… Вернулась к столу и с интересом начала разглядывать бумажки на столе.       Вот чего-чего Ривай не учел, так это того, что Микаса тоже умеет читать и собственно подойти к столу ей не составляло особенного труда. Она взяла первую из попавшихся и прочитала

…вылазка состоится двадцать седьмого декабря под руководством капитана Смита… Один из отрядов должен возглавлять капрал Аккерман…

      Дальше читать она не хотела. Совсем. ***       Леви быстро вышел из кабинета и направился к единственному ненормальному человеку, который мог нормально объяснить, что происходит с Микасой. Спорить с женой или добиваться правды он не хотел. Раз она так просто не говорит, он знает, у кого спросить. От одних только своих мыслей он ускорял шаг и ближе к лаборатории чуть ли не бежал.       Распахнув дверь, он быстро нашел глазами шатенку, что увлеченно что-то читала. — Ханджи, что с Микасой? Если ты мне не ответишь… Я., — Он не успел закончить, как та его перебила. — Тише, только не горячись. Лучше сядь. Я так и думала, что сама она ничего не скажет. Вот… девчонка. Хотя, это ты виноват. Она бы сказала, с самого начала бы все рассказала, но ты до смерти запугал ее, — она посадила его на стул и полезла за какими-то бумажками. Почему-то она решила, что ему необходимы доказательства того, о чем он еще не знал. — Если ты сейчас же не объяснишь в чем дело… — грозно произнес он, но женщина положила перед ним два листка с анализами, которые Зое записывала. — Могу тебя поздравить, через шесть месяцев ты станешь отцом. Твоя девочка беременна. И если ты, хоть что-нибудь, скажешь ей отрицательное по этому поводу… Я убью тебя. Ты должен ее поддержать, она первые полтора месяца умоляла меня делать ей аборт, ты хоть понимаешь, до чего довел ее? — Зое болтала без умолку, но успевала следить за его реакцией. Он прочитал несколько строк и явно этого ему хватило… — Вот же ж дура, — прошептал он сам себе и сорвался с места, уже бегом возвращаясь в кабинет. ***       По истечению семи минут дверь в капральский кабинет распахнулась, и в комнату влетел разъяренный Ривай. Но Микаса не была так весела и беспечна, как ожидалось… — Какого черта, ты не сказала, что беременна?! — начал свою поучительную тираду Леви, но Аккерман будто не услышала. — Какая еще вылазка?! Почему я узнаю о ней только сейчас?! — продолжила она, но тут же после двух ГРОМКИХ реплик, капрала посетила муза с благой мыслью разрешить все спокойно.       Он выдохнул, подошел к ней усадил на стул. Зачем он это сделал? Сам не понял, но ему казалось, что это ее успокоит. — Тебе нельзя нервничать. Слышишь, ответь мне, почему ты не сказала мне? Что беременна, — говорил он с запинками, он не слабо так нервничал, это, безусловно, его безумно беспокоило. — Ханджи? Чего я спрашиваю… кроме нее и некому. Прости. Ты так был увлечен своей работой, да и я спрашивала у тебя про детей, и ты четко и ясно мне повторял, что терпеть не можешь их… Я… — он бессильно упал на колени перед ней. — Прости… Прости, Микаса, — Леви приобрел совсем не свойственную ему сентиментальность. Раз в жизни, я думаю, можно. Капрал, что несколько часов назад, был довольно грозен и устрашающ, а сейчас виновато опустил голову на колени жене. Беременной жене. Может быть его пугала ответственность? Но сейчас он был даже счастлив. Больше всего рад он был тому, что Зое — мудрая женщина, что она не сделала того, чего просила Микаса. Надо будет как-нибудь ее отблагодарить.       После пяти минут обдумывания и молчания, Ривай отошел от Микасы на пару шагов, сел на пол и начал ее разглядывать. Только сейчас ему были отчетливо видны изменения в ее фигуре. Он улыбнулся. — Я и правда слепой… — девушка все-таки осталась смущена от такого пронзительного и изучающего взгляда. Краска на щеках незамедлительно проявилась. — Может, теперь и ты расскажешь мне, что за вылазка у тебя намечается? — строго произнесла брюнетка, чтобы отвлечься. — Ах да. Черт. Я, честное слово, собирался сказать тебе об этом. Сегодня, — он подошел к ней ближе, скорее оправдываясь, хотя это было не в его компетенции. — Сегодня? А сообщили тебе об этой вылазке когда? — он отвел взгляд вспоминая. Точного числа так и не вспомнив, он вновь повернул голову к девушке. — Сегодня я побью свой рекорд по произношению вслух слова «прости». Сообщили — давно. Я решил не говорить тебе лишь потому, что боялся, ты будешь нервничать. Но неизбежная ситуация чистой правды возвращала меня в реальность. Я знал, что рано или поздно придется тебе сказать. Но мне казалось, чем дольше я буду тянуть и молчать, тем спокойнее будет твоя жизнь, — он усмехнулся, осознавая: все вышло с точностью наоборот. — Двадцать седьмое через пару дней, — она встала, оказавшись еще ближе к капралу, — я напишу письмо Акихиро. Он просил меня. А еще… — девушка не успела договорить, как Ривай заткнул ее сладким и, наверное, долгожданным поцелуем. Как он давно этого не испытывал. Как он давно этого не делал. Хотелось утонуть в этом мгновении, забыться и желательно навсегда, чтобы все снаружи никак их не касалось. Что бы только вдвоем… Хотя теперь уже, наверное, втроем. Но ведь чем больше чего-то родного, тем лучше, тем легче… И как он жил без этих ее неповторимых губ эти два месяца, а как он проживет еще один, в вылазке? Боже, остановить бы гребаное время, чтобы оно не создавало проблем, что бы ничего не происходило, хотя бы час… Для времени этот час лишь маленькая никчемная крупинка, а для человека — чуть меньше вечности.       Но как бы он не умолял время, ни мысленно, ни вслух, оно бежало. Он прервал поцелуй и со все силой прижал девушку к себе. Будто боясь, что она убежит. Но куда уж она теперь денется? Как же он был сейчас рад, что тогда она призналась ему в любви, что не бросила эту глупую затею, как он просил, что вытерпела все его отказы и убеждения в неправильности и лживости чувств. И как же ему было жаль те два потерянные года, все то время, которое он не провел с ней. Хотя нет, не жаль, тогда бы у него не было столько времени действительно понять, как сильно он ее любит. Тогда бы он не понял, как все-таки она дорога ему, тогда бы он не потерял ее, чтобы понять это. Какая же она все-таки восхитительная! На все белом свете одна и неповторимая, и даже отпускать не хочется.       А ей, такой неповторимой и единственной, прямо сейчас хотелось заснуть вот так, в его объятиях, и чтобы не отпускал, ни сегодня, ни завтра, никогда.       Может быть, именно это люди и называют — любовь. Черт его знает. Может и черта кто-нибудь любит…