- Мне плевать на твою любовь.

      И вновь он остается в живых. И вновь он возвратился в свой кабинет, который настолько давно с ним, что роднее этого кабинета никого и не осталось. Теряя людей, своим же неправильным выбором, он потерял слишком много, чтобы терять еще что-то. Да только, это война и тут неправильный выбор не прощается.       Он решил зайти к Аккерман, которая не приходила в себя уже больше месяца. Целый месяц к нему никто не приходил и не докучал своими признаниями, даже скучно. Он решил зайти к ней сам. Несмотря на его показное безразличие, не встретиться с ней он не мог.       Тихо приоткрыв дверь, он зашел, не забыв запереть ее. А после он, наконец-то, взглянул на девушку, лежащую в постели. К ней были протянуты какие-то трубки и небольшой препаратик, накрывающий нос и рот. Но Зое сказала — так нужно. Однако, целый месяц девушка лежала в кровати, дышала, но не приходила в себя. Ее руку и ребро Ханджи вправила, остальные части тела были не хило изуродованы, и Зое сделала предположение, что девушка не сможет ходить. Но точного результата, конечно, никто не знал. Ривай отказывался верить в это, обосновывая это тем, что потерять такого выдающегося солдата было бы ужасно. Но вот он сидит напротив нее, вглядываясь, в безэмоциональное лицо. Она, не двигаясь, лежит с закрытыми глазами. Ривай пересматривал несколько раз ситуацию в лесу.       Он не смело протянул руку к ее ладошке и так же аккуратно и немного робко взял ее руку в свою руку. Она холодная. Ему вспомнилась ситуация у него же в кабинете, почти два месяца назад. Аккерман отказывалась взять его куртку, хоть и признала, что ей холодно. Он невольно улыбнулся. Рука девушки дернулась, и он это почувствовал, резко взглянув на ее лицо, однако глаза все еще были закрыты и губы неподвижны. Лицо сохраняло бледность и хрупкость фарфора. Зое предупреждала, что она сейчас просто не может очнутся. И как бы он не надеялся — это невозможно. На правой щеке девушки красовалась рана под глазом. Рана затягивалась медленно, но верно. Определенно, в итоге получился бы шрам, но он не портил ее. Скорее придавал некую остроту. Если одна рука Аккерман была попросту сломана, то вторая была с глубочайшими порезами и даже следами зубов.       Кость не была задета, однако мышцы и кожа превратились в кашу и, благо, не были оторваны кусками. Руки останутся в шрамах, и как бы она не пыталась их спрятать, это будет вряд ли возможно. Благо ноги девушки остались вместе с хозяйкой. Зое была убеждена, что Микаса не сможет ходить, однако давала себе надежду, что сможет научиться заново. Вот только на все на это нужно время, много времени. Да и кто будет этим заниматься? Определенно она не сможет участвовать в вылазках, а, значит, бесполезна для разведки. И, по-видимому, то, каким великолепным бойцом была девушка останется только у всех в памяти.       Прокручивая перед глазами ту беспомощную девушку, истекающую кровью без шанса на спасение… Становится жутко. Конечно, он видел и похуже. Но даже от этой картины на душе скребутся кошки. И почему они умирают? Молодые и жизни-то еще не видели, однако смерть ходит за ними по пятам, и каждый раз заколачивает новый гвоздик в гроб. Однако переосмыслив ту сцену в лесу, он убедился, что сказал все же глупость. Полнейший бред, но крохотная надежда жила в нем. Ведь она постоянно твердила об этой гребаной любви! У него образовалось впечатление, что если она будет считать любовь взаимной, то ей хватит, и самовнушения и сил справится со смертью. Однако это глупо, все глупо, и он убедился в этом.