Биндюжница

***       — Смерть Йорику! Белок на суп!..       Раннее утро, дети играют под окнами. Сквозь сон до меня доносятся странные лозунги. Чем не угодил детишкам Биндюги и так давно сыгравший в ящик приятель принца Датского, что ему опять желают смерти? И зачем нужно так настойчиво требовать сотворить кулинарный шедевр из симпатичных, пушистых, но совершенно невкусных грызунов? Что за странные игры у детей вообще?!       Я попыталась засунуть голову под подушку, но солома являлась плохим звукоизолирующим материалом — крики детворы, въедливые и противные, были прекрасно слышны. Пришлось отдирать свои сонные мощи от кровати, одеваться в очередное мешковатое платье и тащиться на улицу, к бадье с водой для умывания.       Вода оказалась ледяной — несмотря на середину весны, ночи всё ещё были студёными. Безжалостно задушив малодушный порыв протереть зенки кулаком и забить на водные процедуры, я вдохнула и окунулась в бочку с головой. Менингит мне не грозит, отит тоже, так что «да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое»! Ни того, ни другого в жопе мироздания, поросшей густым малопроходимым лесом, не наблюдалось. Сей прискорбный факт вызвал у меня очередной наплыв суицидальных мыслишек. Их я любовно обдумывала, вытираясь куском грубой, но чистой дерюги и переплетая косу потуже. Анешка уже заканчивала готовить нехитрый завтрак. Мне же предстояло покормить и выгнать к реке уток. После завтрака нас ждал лес и всё его чёртово разнотравье. ***       Убедившись, что мою проклятую персону не всяким кейраном переедешь и не каждым Йорветом забуцаешь, Анешка, не будь дура, принялась гонять меня в такие места, какие пресловутому Макару со всеми его телятами и в кошмарном сне не снились! И главное каждый раз использовала беспроигрышный аргумент: «А вдруг тебя там убьют?» Делалось это предложение, от которого невозможно отказаться, как правило, на пике моих душевных терзаний, а потом уже поздно было очковать. Как говорится, партия сказала — надо, комсомол ответил — yes!..       После неприятного знакомства с местным криминальным авторитетом и его правой рукой (я имею в виду Киарана, хотя со своим правым кулаком Йорвет мою физиономию тоже близко познакомил), скоя’таэли притихли. По крайней мере приставать к биндюжникам на предмет «есть-чо-а-если-найду?» перестали. Сильно подозреваю, что Седрик, Сегерим и ещё несколько уже флотзамских эльфов и краснолюдов вежливо высказали «белкам» своё авторитетное «фи» и пригрозили сдать всю их шарашку Лоредо.       Будем смотреть правде в глаза — Йорветову банду до сих пор не повязали и не заморили голодом только потому, что местные пейзане-нелюди прикрывают их голые жопы своей тоже не шибко одетой грудью и отгребают от «человеков» и за себя, и за того парня, и за ту девчонку. В связи с этим прискорбным фактом людей-«дхойне» (слово ассоциируется с чем-то вонючим, не правда ли?), естественно, совсем не обожают, если не сказать больше. Но даже при общей неприязни к «хомо сапиенс охуенус», случай со мной стал вопиющим перегибом в глазах общины. Как выразился по данному поводу милсдарь Эйнар Гаусель: «Одно дело девку порешить быстро, али попользоваться, а потом порешить… Но чтоб вот так, нетраханой, да отмудохать до полусмерти, а потом в реку к утопцам, значить, выкинуть — эт уж совсем херня на совином жиру! Эт мы, значить, спускать не будем! Да и девка хорошая — даром что человечка — за что её так-то?..» Короче, скоя’таэли сделали вид, что им стыдно и затаились, как мышь под веником. ***       Впрочем, лично меня результаты нелюдской дипломатии волновали слабо. Хватало в жизни и других проблем. У меня всё больше складывалось впечатление, что вдобавок к проклятию неубиваемости, на мне ещё висит проклятие привлекательности для не очень умных, но сильных мужиков. Иначе как объяснить факт, что вот прямо сейчас, на этой самой поляне, вместе со мной и Анешкой копают корешки ещё два биндюгинца, один из которых вообще-то по профессии лодочник, а второй — совсем молодой паренёк-рыбак, умудрившийся вымахать, однако, под два метра и статью, наверное, удавшийся в папу-медведя. И оба весьма многозначительно стреляют в мою сторону незамутнёнными излишним интеллектом ясными взглядами.       — Господи, где ж тот Йорвет со своей звездобратией, когда он так нужен?.. — тихо выдохнула я, стараясь избежать пахнущих рыбой объятий молча пошедшего в атаку соискателя моей благосклонности. — Руки убрал на! Прокляну — всю оставшуюся жизнь только на утопцев вставать будет!       — Да лан те, Катьк, — обижено прогундосил парень, — я ж помочь хотел. Ты вон, чуть в говно не наступила.       — Спасибо за заботу, — милостиво поблагодарила я труженика сети и невода, — но руки с задницы всё-таки убери.       — Да лан те…       — Fuck you, Spielberg!       Здоровяк шарахнулся от меня, как зазевавшийся накер от голодной эндриаги, поскользнулся на пресловутом дерьме (а кто это, кстати, окружающую среду так цинично загрязняет?) и шлёпнулся на пятую точку. Лодочник Бартоломео Баржа громко заржал, радуясь «эпичному фейлу» соперника.       — Здорово ты его отшила, Катюха! Так и надо! Держись луче ко мне ближче — со мной у тебя усё будет. И дом просторный, и лодка хорошая…       — И свекровь, которая пьёт кровь, — буркнула я себе под нос, отлично понимая, что Барт до сих пор не женился именно благодаря горячей «заботе» своей мамаши.       Мать лодочника сама по себе была мировой тёткой, пока дело не касалось сына. Кровиночка мамаше на её заботу отвечала пропорциональной ненавистью, но домашние пироги с сазаном, яйцом и тушёной в сметане капустой жрала молча и регулярно.       — Что ты ржёшь, мой конь ретивый? — громко осадила я второго ухажёра. — Сена просишь или в гриву?       — Катерина! — вмешалась в мою перепалку Анешка. — Хватит языком молоть — работай давай!       — Работаю, — вздохнула я, вернувшись к выкапыванию корня дикого хрена, так хорошо помогающего при варикозе и суставных болях…       Парочка ухажёров понятливо отошла на край поляны и занялась выяснением отношений, плавно и органично перетёкших в заурядный мордобой, до которого нам, мирным травникам, не было абсолютно никакого дела. ***       Домой мы вернулись, когда солнце коснулось самой высокой сосны, позолотив верхушки остальных деревьев. Настроение было — застрелиться и не жить.       — Стала жизнь на день короче. Секса нет. Спокойной ночи, — буркнула я, с размаху падая на кровать лицом вниз.       Тонкий матрас, набитый слежавшимся сеном, не смог воспрепятствовать моей пылкой встрече с грубо ошкуренными досками основы. Койка издала низкий гул, завибрировав в унисон с костями. Надо же! Уже почти полгода прозябаю в Ведьмилэнде, а к тому, что нормальные (МЯГКИЕ!!!) кровати имеются только у высшей знати (и то не всей) всё никак не привыкну.       — Моб йашу вать!!! — простонала я, когда праздничный фейерверк перед глазами закончился. — Хочу себе пуховую перину! Анешка, когда настанет тот пресловутый Чёрный День и я, наконец, смогу ощипать этих долбанных уток?       — Губу-то закатай, — фыркнула травница, развешивая под потолком пучки трав для просушки. — С десятка несчастных птиц тебе пера и на подушку не хватит, а ты на целую перину замахнулась. Хочешь мягко спать — сходи к сгоревшей лечебнице, да накоси травы на сено, а то вокруг деревни уже даже козам нечем поживиться. Правда, там место нечистое…       — Ты бы меня ещё к логову главоглаза отправила, — пробухтела я в подушку. — Йорвет мне обрадуется, как родной.       — Причём тут этот душегубец? — удивилась Анешка.       — А где, по-твоему, он со своей бригадой «ух» прячется? — зевнула я, переворачиваясь с трудом на спину. — В главоглазьей лощине, поскольку все другие места в округе солдаты Лоредо уже прочесали по десять раз. Ну, разве что в лечебницу не совались. Но с тамошним призраком и «белки» не сладят…       — А чего молчишь-то?! — всплеснула руками ведьма, и чуть не навернулась с колченогой подставки. — Сказала бы коменданту, где этих ушастых извергов искать: и за себя бы отомстила, и люду бы помогла…       — И на освободившееся место знакомого бандита тут же явился бы незнакомый, — поморщилась я. — К тому же скоя’таэли нравятся мне немножечко больше, чем Лоредовские замудонцы.       — Это чем же? — брови Анешки изумлённо поползли под косынку.       — От эльфов хотя бы не воняет, — вздохнула я, вспоминая гладенькую мускулистую грудь Седрика. — Да и из лесу они в последнее время особо не высовываются. А на воротах меня парочка служивых постоянно за задницу ущипнуть норовит. От этих никуда не денешься — на рынок-то я почти через день бегаю…       — Смерть Йорику! Белок на суп! Я ведьма-а-ак, йи-ху!..       Я вздрогнула от внезапного вопля под окном. Анешка всё-таки опрокинула табуретку, с проклятиями зависнув под потолком, изо всех сил цепляясь за балку. Заслышав грохот в доме, детвора с визгом дунула из-под окна, только пыль столбом взметнулась.       — Да что ж такое?! — возмутилась я, вставая с койки и возвращая деревянную твердь назад под ноги наставницы. — Надо что-то делать! А то я каждый раз очкую, когда эти «цветы жизни» не по фен-шую орут!..       — Как-как??? — озадаченно уставилась на меня сверху вниз Анешка.       — Не по фен-шую, — повторила я, ностальгически вздыхая. — В их возрасте дети у меня на родине не с палками носятся, выкрикивая садистские призывы, а в футбол гоняют. С мячом. И вопят соответственно: гол, судью на мыло, Спартак чемпион… Хм… Есть идея.       Я развернулась к выходу, продолжая обдумывать пришедшую в голову мысль, накинула на плечи плащик и выскочила из дома. Анешка, уже давно привыкшая к моим внезапным «выпадениям в астрал», вернулась к прерванному занятию, лишь покачав неодобрительно головой. Впрочем, мудрая женщина имела своих тараканов в голове и уважительно относилась к чужим заскокам. Дескать, каждый сходит с ума по-своему.       Вечер уже вступал в свои права, и местный скорняк, охотник и браконьер Прожжённый был мне не рад. Ну, как не рад? Он, как и большинство биндюгинцев, верил, что ученица ведьмы может проклясть не хуже самой ведьмы, поэтому старался держаться от меня подальше. А когда это не удавалось — сглатывал набежавшую слюну и усиленно держал себя в штанах. Ибо, как утверждала моя наставница, я, по меркам людей, считалась очень хорошенькой девушкой, хоть и перестарком. И по этой причине многие мужики очень хотели меня поиметь. Прожжённый не был исключением.       — Приветствую, — вломившись в лачугу скорняка, сходу перешла я к делу. — Мне нужен мяч. Кожаный. Утром. Сможешь сделать?       — А что я за это буду иметь? — Прожжённый тоже, когда надо, умел быть деловым человеком.       — А что ты хочешь? — я решила, что разумнее будет узнать крайнюю границу притязаний сего неприятного кадра, а не предлагать первой свою цену.       Тощий скорняк похотливо ухмыльнулся, окинув мою фигуру в мешковатом платье и старом плаще масляным взглядом. Но наткнувшись глазами сначала на ножны, висящие у меня на поясе, а потом на мою не менее многообещающую улыбку, сразу же умерил своё не в меру разыгравшееся воображение.       — Я бы сказал, чего я хочу, — кисло протянул он, почёсывая грязной пятернёй свой лысый аки колено и такой же чумазый затылок, — дак ты ж не дашь…       — А ты помойся в горячей воде с мылом, надень чистые порты да рубашку, в избе своей приберись, чтоб гостья на пороге ноги об твой хлам не переломала, — я, доверительно склонив голову, понизила голос. — Глядишь, может, чего и срастётся… А покамест разумную цену за свою работу проси. А то ведь как бывает: загнёт торговец цену за свой товарец, совсем уж несоразмерную и уступить — ни в какую! А покупатель его за то в сердцах возьмёт и помянет… незлым тихим словом. Да так помянет, что через седьмицу, глядишь, а торговать-то уж и некому — прибрался сердешный и товар свой добрым людям распродать не успел…       Прожжённый сперва весь загорелся энтузиазмом, но по мере того, как я перешла с добрых советов на сетования на неуступчивых торгашей, сбледнул, тихо бзднул и назначил вполне приличную сумму, накинув совсем немного за срочность.       Довольная удачной сделкой, я неторопливо потопала домой. Тихий вечер шептал прохладой, шелестел развешенными сушиться у реки сетями, постукивал молотком Барта-Баржи, которого в деревне чаще звали Сынок, чуть слышно играл в лесу на дудочке… Стоп. На какой ещё дудочке?! Заинтригованная, я без колебаний сошла с натоптанной тропинки и забурилась в придорожный кустарник, решительно устремившись на звук. ***       Эльфы, краснолюды и даже тролли в лесу передвигаются практически бесшумно. Я беру пример с накеров — ломлюсь, не разбирая дороги, бодро и матерно попискивая, когда низко растущие ветки цепляются за волосы и одежду. В этот раз я ещё и впотьмах в чьи-то какашки вступила. Да что ж за день-то такой, а?!       — Да етитская богомышь, какая ж блядь весь лес засрала?! — возмутилась я, пытаясь отчистить подошву мокасина об траву. — Поймаю, морковку в жопу вставлю!.. Или нет! Буряк!..       — Да ты извращенка, женщина! — насмешливо отозвался куст терновника на Старшей Речи. — За что ж так жестоко?       — Было бы за что — вообще б убила, — пробурчала я вполголоса, наблюдая, как из куста бесшумно, аки тридцать три богатыря из моря, вынырнул Киаран Аеп Эаснилен, он же правая рука Йорвета (надеюсь, не буквально, а то мало ли…), он же чуть было не прибитый мною Отпетый.       — Ceádmil, Beann'shie, — ехидно улыбнулся скоя’таэль.       — Cead, Seidhe, — кивнула я эльфу. — Это ты дудел сейчас?       — Ну допустим, — пожал широкими плечами эльф, одним плавным слитным движением сокращая расстояние между нами вдвое. — А что?       — Ничего, — я осторожно попятилась, оступилась и села на задницу, благо не в говно. — Млять!.. Красиво играл…       — Угу, — неопределённо ответил Киаран, нависая надо мной и пристально разглядывая с каким-то странноватым выражением на смазливой моське.       — Что?! — не понимая, как интерпретировать вроде бы и не агрессивное, но слегка нервирующее поведение эльфа, напряжённо спросила я.       — Ничего… — словно сам себе ответил эльф, ухватил меня за шкирняк, подтащил к стволу ближайшего дерева и самым натуральным образом зажал.       — Ты совсем охренел, светлорожденный?! — всё ещё не веря в низменные поползновения вроде бы относительно интеллигентного лесного разбойника, обалдело уточнила я. — Свои бабы, что ли, не дают?       — Я люблю разнообразие, — довольным тоном мурлыкнул Киаран, муслякая мне шею шершавыми обветренными губами, одной мозолистой рукой тиская за сиську, а второй сноровисто задирая юбку.       Я невольно зависла, переваривая нестандартную ситуацию. Орать и вырываться было как-то неудобно — не чужой же, всё-таки… К тому же я как-то уже привыкла к своей неприкосновенности и мысли, что у «сидхов» на «дхойне» не стоит принципиально. Глупое убеждение, на самом деле, учитывая, что в этом мире полностью чистокровных людей, как и эльфов, вообще-то не осталось… Пока я в прострации размышляла, как бы вежливо отказаться от навязываемых интимных услуг, юбка была задрана на приемлемую высоту, нижнее бельё наоборот — приспущено, моя тушка легко и изящно подхвачена под коленки и…       — Ой! — сдавленно пискнула я, непроизвольно обхватывая Киарана за шею и рефлекторно сжимая бёдра вокруг мускулистой эльфячьей талии. — Насилуют!..       — Угу, — сосредоточенно сопя мне в ключицу и не прекращая фрикций, согласился с очевидным скоя’таэль.       — Проклятья не боишься?       — Я тебя убивать не собираюсь, не бзди.       Я помолчала, представляя на месте Киарна Седрика, вспомнила, что в читаных когда-то фанфиках писали, мол, уши у эльфов являются эрогенной зоной… Осторожно лизнула Киарана за острый кончик уха, легонько пожевала мочку. Эльф вздрогнул, коротко выдохнул и ускорился, вдавливая меня в шершавый ствол спиной и сильно сжимая ладонями ягодицы. А хорошо стоим!.. Но всё равно неожиданно как-то…       — Мда… Я была о тебе лучшего мнения…       — Ну извини, если разочаровал… О-ох…       Пауза. Мои ноги отпустили, позволяя встать, на траву. Зашуршала оправляемая одежда. Минуточку!..       -…Что? И всё?! Блин, это не изнасилование, а издевательство какое-то!       Вот честно, мне стало обидно. Как в песне: «туда-сюда-обратно сто двадцать шесть секунд». Судя по округлившимся по-совиному глазам Киарана, ТАКИХ претензий ему ещё не предъявляли. Не dh’oine, по крайней мере.       — Куда пошёл? — я уцепила развернувшегося было эльфа за рукав. — А ну вернись сейчас же!       — Да что ты от меня хочешь, beanna?! — пламенея ушами даже в полутьме, сдавленно возмутился эльф.       — Я хочу нормального, полноценного изнасилования, — категорично заявила я. — Часа на полтора минимум. А в идеале и до утра.       — Я что, похож на кролика?! — взвыл Отпетый. — Я не жрал толком двое суток, а ты хочешь, чтобы я тебя до утра натощак обрабатывал?!       — Ну зачем же натощак? — смущённо улыбаясь, потупилась моя неудовлетворённость. — Картошку тушёную со свининой в сливочном соусе будешь?       Киаран застыл изумлённым сусликом, приподняв подбородок и судорожно дёргая кадыком. Я нервно теребила край подола и пыталась незаметно затолкать ногой под корень свои рейтузы.       — Тащи, — спустя минуту, сдаваясь, тихо вздохнул голодный эльф. — И одеяло подстелить…       — Стой здесь, я мигом! — я сорвалась с места и быстрокрылой ласточкой (а вернее — оголтелой индоуткой) понеслась к дому.       Анешка моё появление восприняла философски, с пофигистично-отстранённым видом наблюдая, как я увязываю в сорванное с кровати одеяло буханку хлеба, бутылку компота из сухофруктов, деревянную ложку и пятилитровый чугунок с вчерашними кулинарными изысками.       — Опять Седрика закармливаешь, — пожурила меня наставница. — Он штаны к швее второй раз перешивать вчера носил. Скоро разожрётся, на тролля станет похож…       — Угу, — кивнула я, закидывая получившийся узел на плечо и устремляясь на улицу, в синюю вечернюю темноту, забыв захлопнуть за собой дверь.       — Та-ак… — задумчиво протянула Анешка, проводив разрумянившуюся, расхристанную и возбуждённую ученицу взглядом. — А сварю-ка я сегодня зельице одно… Во избежание, так сказать. Ты, Катька, конечно, мне как дочь… Но я ещё слишком молода для внуков. ***       «Боже мой, как низко я пала!..» — размышляла я, наблюдая зарождающийся сизый рассвет над кронами деревьев, лёжа голой на извозюканом одеяле. «Всего полгода без мужика и всё, полезла на первого же бандита с большой дороги. Нет бы Седрика завалить. Хотя, Отпетый же первый начал…» Под боком, нежно прижимая к гладкой мускулистой груди двумя руками ополовиненный чугунок с рагу, сладко храпел умаявшийся за ночь Киаран. Заботливо накрыв эльфа его же телогрейкой, я с улыбкой нагулявшейся кошки принялась тихо одеваться. Надо отдать Отпетому должное — жратву он отработал на все «стопицот» процентов. Ноги у меня дрожали, как после пятикилометрового марафона с препятствиями. И так легко было на душе!.. Между прочим, в темноте эльфы видят не хуже ведьмаков. Во всяком случае, мои татухи Кир рассматривал весьма внимательно. От объёмного «три-дэ» чертополоха на лобке вообще пришёл в восторг!.. И всё удивлялся, что у меня на теле совсем нет волос. Даже спрашивал, не было ли в роду эльфов. Ну не рассказывать же ему в разгар интересного процесса про лазерную эпиляцию иже с ней?.. Соврала, что травами повывела.       В Биндюгу приволоклась с восходом, договорившись с Аеп Эасниленом, что о нашем маленьком «гешефте» не должна знать ни одна живая душа. Не надо нам такого палева. У обоих своя жизнь и сложившаяся репутация, херить которую не хотели ни я, ни он. Возле вышки столкнулась с Прожжёным. Мужик радостно сверкнул плешью и продемонстрировал мне набитый сеном кожаный мяч. Оценив работу на четыре из пяти, забрала изделие, сходила домой за деньгами и расплатилась, попутно послав начавшего подбивать клинья скорняка на йух.       Всё оставшееся утро учила местную детвору играть в футбол. Пригрозила проклятием, если мячик потеряют или кто отберёт. Спать пошла глубоко за полдень, выжатая, как половая тряпка. На кровати, рядом с новым свёрнутым рулоном одеялом, стояла большая бутылка с прикреплённой к горлышку запиской. Прочитав, подивилась прозорливости и дальновидности наставницы: сама я о возможных последствиях в виде «киндер-сюрприза» с заострёнными ушками не подумала. Выпила зелье до дна — аборты здесь не делают — и легла спать. ***       — Го-о-ол!!! Куда бьёшь?! А ты куда судишь?! Это не по правилам! Судью на мыло!..       Раннее утро, дети играют под окнами. Сквозь сон до меня доносятся правильные лозунги. Я счастливо улыбнулась, накрылась одеялом с головой и уткнувшись мордой лица в подушку, провалилась в объятия Морфея с острыми ушами, карими глазами и грубым шрамом на переносице. Вот теперь всё по Фен-Шую.