Биндюжница

      — Суровый Север, суровый Север… Какой он нахрен Север, етить-колотить?! — бурчала я, с трудом выдирая ноги из вязкой дорожной грязи.       В том, что место, куда я попала, является ОЧЕНЬ суровым, я ни секунды не сомневалась ещё прошлым летом, сидя на дереве и поливая истерическим матом собравшихся под моим насестом гигантских прусаков…       Если поверить утверждениям Седрика, Анешки и прочим жителям Биндюги, то на дворе стоит зима. Если выглянуть в окно с утра, то можно увидеть красиво кружащиеся в воздухе снежинки и поверить, что на дворе действительно стоит зима… Но если выйти на рынок с целью купить мандаринов, пару дней назад завезённых из всё той же Дол Блатанны, то вера в то, что на дворе стоит зима, ломается быстрее хрупкого ледка, сковывающего за ночь лужи и дорожную чвяку, в которой можно увязнуть круче, чем у накеров на болоте!       — Б…ть!!! Ах ты ж ё…ный ты на…уй!!! — взвыла я дурным голосом, когда ногу в очередной раз засосало по самую щиколотку, и я, не удержав равновесия, села задницей в большую лужу.       Произошло сие трагическое событие уже у самых флотзамских ворот, так что мой позорный «фейл» имели удовольствие наблюдать не только стражники, большую часть времени бессовестно дрыхнущие на посту, но и спешащие по своим делам обыватели. Ржали надо мной и те и другие. И, естественно, никому даже не пришло в голову помочь несчастной девушке выбраться из столь затруднительной и унизительной ситуации.       Чувствуя, как противно намокает на попе плотная шерстяная юбка вместе с рейтузами (по другому назвать это жутейское, но достаточно удобное произведение местной текстильной промышленности просто не поворачивался язык) и слушая громогласный хохот стражи, я не выдержала и разревелась. Шансы выбраться из лужи не изгваздавшись по уши были нулевыми. Так что доблестных охранников ждало довольно забавное продолжение спектакля… Но в кои-то веки судьба для разнообразия сжалилась над и так без конца пинаемой мной.       Некто низкорослый, но удивительно сильный, по-хозяйски выдернул меня из лужи, закинул себе на плечо и попёр к воротам аки трактор, оставляя за собой солидную борозду в дорожной грязи. У стражников отвисли челюсти и выкатились глаза. Я же, стараясь не мешать моему невысокому спасителю совершать «подвиг во имя прекрасной дамы», подогнула ноги и подобрала юбку, безропотно дожидаясь, когда же меня поставят на сухое место.       Меня гордо, словно боевой трофей, пронесли мимо застывшей «быдлохраны» в ворота на рынок, мимо шарахнувшегося в сторону незнакомого торговца, мимо небольшой краснолюдской кузницы, и водрузили на каменное крылечко какого-то дома. Я откинула упавшие на глаза волосы, чихнула и с благодарностью уставилась на нежданного спасителя. Спасителем оказался, что, в общем-то, и предполагалось, краснолюд. Кряжистый, невысокий, как всё это племя, с тёмно-рыжей, аж красной, ухоженной бородой, в синем берете-оладике и довольно неплохо одетый.       Окинув мою дрожащую мокрую и грязную тушку насмешливым взглядом, он вежливо поклонился и представился:       — Эйнар Гуссель, мазель. К вашим услугам.       В ответ я сморщила нос и опять чихнула, не забыв при этом кивнуть и сделать книксен, запачкав о грязную юбку и так не слишком чистые ладони.       — Приятно… апчхи!.. познакомиться. Наслышана… апчхи!.. Катерина. Можно просто Катя. Спасибо вам огромное за помощь. Сама бы я ещё долго стражников в луже веселила.       — Да ладно уж, — польщёно ухмыльнулся Глава флотзамской общины нелюдей. — Пустяки. Что ж мне, трудно хорошую девку из лужи вытащить? Тут же никакого геройства…       — Апчхи!..       — Эй, да ты продрогла совсем, — засуетился Гуссель, заметив, что меня уже начинает потряхивать. — Пойдём-ка ко мне, девонька. Обсохнешь, почистишься, отогреешься. Я тебя горяченьким напою. А то вы, людишки, чуть где сквозняк, брык — и сдохли…       Я невольно фыркнула. Вот за что мне нравятся краснолюды, так это за непередаваемо-самобытную манеру изъясняться, что называется, не в бровь, а в глаз.       Войдя в дом краснолюда, я ошарашено замерла. Первое, на что наткнулся мой взгляд, был здоровенный книжный шкаф с ажурными витражными дверцами, защищающими его содержимое от пыли и влаги. А содержимого в шкафу было битком. Восторженно ахнув, я, позабыв о том, что нахожусь в чужом доме, рванула к шкафу и распахнула дверцы. Моему взору предстали аккуратно расставленные и разложенные на полках разнокалиберные фолианты и свитки. В нос ударил знакомый с детства запах библиотечной пыли. Так, наверное, во все времена и эпохи пахнут знания. Я заворожено замерла около этого чуда, благоговейно остановив руку в паре сантиметров от разноцветных бархатных и кожаных книжных корешков, не решаясь прикоснуться к этому сокровищу грязными пальцами. Всё-таки в игре наличие столь обширной, даже для жителя двадцать первого века, библиотеки не выглядело настолько впечатляюще.       Вежливое покашливание хозяина книжного богатства вернуло меня на грешную землю, напомнив, что я всё-таки в гостях и могу вылететь отсюда со свистом, достаточно многоуважаемому господину Гусселю этого пожелать.       — Я гляжу, ты, стало быть, грамоте обучена? — заметив, как я покраснела, отшатнувшись от шкафа, усмехнулся в бороду краснолюд.       — Обучена, — смущённо кивнула я, осторожно закрывая дверцы резного шкафа, вытерев предварительно руку о чистый кусок подола. — Только не вашей. В смысле, я только на своём родном языке читать умею. А на Всеобщем или каком другом из местных — увы.       — Так, может, научишься? — хитро прищурился милсдарь Гуссель. — Раз уж грамоту, хоть не нашенскую, знаешь, дальше, значить, дело шибче пойти должно.       — И кто меня учить будет? — поморщившись, вздохнула я. — В Биндюге из грамотных одни эльфы, да и они только на «хен лингве» пишут.       — Hen Llinge, — авторитетно поправил меня краснолюд, задумчиво подёргивая себя за бороду. — Вот что, девонька, обучить тебя Всеобщей грамоте могу я, поскольку, как видишь, книгами торгую и тем на хлеб себе зарабатываю. Но, сама понимаешь, бесплатно в наше время только птички поют…       — Сколько? — напряглась я, поскольку большими финансами, естественно, не располагала.       Краснолюд смерил меня скептическим взглядом: очевидно, по моему внешнему виду было заметно, что с деньгами я не дружу, и даже не приятельствую.       — Давай-ка ты сперва обсохнешь, почистишься, а там и будем думать, что у тебя такого ценного есть, что мне надо, — протянул Гуссель, делая широкий жест в направлении второй, хозяйственно-жилой комнаты.       Надо сказать, что относительный порядок в доме Эйнара соблюдался только в библиотеке, она же рабочий кабинет, она же офис для приёма заинтересованных литературой граждан. Всё остальное пространство довольно просторного дома, состоящее из ещё одной большой комнаты, кухни и двух вместительных чуланов, можно было охарактеризовать одним ёмким словом — бардак.       — А чего ж ты хотела, девонька? — без всякого раскаяния развёл руками Эйнар, когда я озвучила своё мнение насчёт его жилья. — Жёнушка моя, почитай, года три уж как преставилась, земля ей битым стеклом — ох и знатная была стерва!.. А без путней бабы, что б там кто ни говорил, мужику одна беда и огорчение. Ни приготовить горяченького, ни, значить, прибраться толком некому. У меня, вишь, после неё цветы в горшках на окне остались — высохли все… А выкинуть рука не поднимается.       Порывшись в одном из сундуков, краснолюд извлёк на свет божий светлую вышитую рубаху и тёмную шерстяную юбку. Встряхнул, подняв на крыло целую эскадрилью моли, и протянул мне.       — Накась, примерь. Это Матильды моей обновки, навроде как, были. Она их на ярмарке в Вергене купила. Аккурат перед тем, как её в подворотне около пристани… Мда… Так и не успела перед подружками покрасоваться.       Я молча приняла вещи. Несмотря на моль, юбка оказалась вполне приличной. От ткани всё ещё шёл еле уловимый аромат лаванды, что, видимо, и объясняло такую хорошую сохранность. Пока расстроенный воспоминаниями краснолюд шуршал в библиотеке, я быстро переоделась, развесила над растопленной печью своё мокрое шмотьё и задумчиво огляделась. Да-а, работы непочатый край.       — Слышь, хозяин, — крикнула я, выуживая из-за шкафа покрытую паутиной и пылью старую метлу. — Пока моя одёжа сохнет, давай-ка я у тебя тут приберусь малёха?..       Естественно, хозяин был не только не против, а и обеими руками — за!       Уборка затянулась до позднего вечера. Увлёкшись, я не только навела порядок в жилой комнате, но перемыла на кухне всю посуду и перебрала хозяйственные сундуки, рассортировав одежду и вещи по категориям. В отдельную корзину сложила шмотки, нуждающиеся в стирке, пообещав занести их знакомой деревенской прачке, которая, по сравнению с городской, берёт совсем недорого. В общем, когда я уже собиралась уходить, мне сделали предложение, от которого невозможно было отказаться.       — Ты вот, что… — почесал в затылке, гостеприимный хозяин. — А иди ко мне, значить, в эти… домоуправительницы. Девка ты, гляжу, путёвая, рукастая, даром что человечка… Будешь у меня, значить, хозяйство вести, убирать там, стирать… Может, чего когда пожрать сготовишь. Кхм… А я взамен тебя буду грамоте и письму учить. Ты только не подумай, всё честно оформлю, договор, значить, заключим письменный!.. А понятым кого из твоих знакомых возьмём. Согласна?       — Это очень щедрое предложение, милсдарь Гуссель, — серьёзно кивнула я. — Вот только договор о временном моём трудоустройстве получится заключить только до середины весны. Я ученица травницы и после того как сойдёт снег, просто физически не смогу успевать выполнять свои должностные обязанности домработницы.       В ответ на мою речь Эйнар только крякнул и полез в рабочий стол за бумагой для составления договора. Я же вспомнила, что в родном мире училась на кадровика-экономиста и взялась помочь краснолюду грамотно составить документ. В результате милсдарь Гуссель, кроме должности уборщицы, предложил мне ещё и подработать у него внештатным советником по юридическим вопросам. Кто бы отказался…       Анешка, узнав о том, что я нашла на зиму халтуру, несказанно обрадовалась.       — Я этого краснолюда знаю — порядочный мужик, глава Флотзамской общины нелюдей, — поведала травница. — Если уж чего пообещал, да ещё и письменно, не обманет, будь уверена. Да ещё я так думаю: грамоте-то он тебя обучит, но и заплатить за работу не забудет. Не деньгами, так едой. Ты и сама голодной не останешься, и мне чего притащишь. Уже нам экономия на харчах будет, да немалая. А я его вещички сама постираю — не хуже Лютки управлюсь. Травы и зелья мы уже заготовили, всё равно заняться больше нечем.       В общем получился этакий маленький «семейный» подряд. Я убирала и готовила, Анешка стирала, гладила и штопала. Помимо безусловно выгодных условий контракта нам с травницей по наследству от покойной супруги Эйнара достался целый тюк женских шмоток разной степени сохранности. Хозяин рассудил, что этого добра ему самому не надо, а продавать лениво, да и прибыль с тряпья невелика. Анешка несколько дней сортировала, стирала и распарывала подаренные вещи, а потом вытащила на середину комнаты наш обеденный стол и занялась кройкой и шитьём.       — Это только с виду вещички неказистые, — счастливо промурлыкала травница. — На краснолюдку ведь шились. А если на тебя или на меня перешить — да все деревенские бабы обзавидуются! А и везучая же ты девка, я скажу!..       Я радость Анешки не разделяла по одной простой причине — шить она не умела. Поэтому, пока наша новоиспечённая кутюрье не похерила презентованные мне шмотки, я быстренько отобрала наиболее качественные и отволокла к Люте, нашей местной прачке-швее, которая жила с батей-рыбаком и зарабатывала на жизнь стиркой, плетением сетей, кружевных салфеток и скатертей, а также пошивом и перешивом всевозможной одежды. Таким образом Новый год или, как его здесь именовали, Саовинну я готова была встречать при работе и в обновах. Седрик с удовольствием стал моим «понятым», перечитав составленный договор и благословив его на подписание. ***       Беда пришла откуда не ждали. Возвращаясь поздно вечером домой после работы и обучения у краснолюда, я привлекла внимание стражников, охранявших воротца из порта в Биндюгу. Располагавшиеся на отшибе между двух домов, уже запертых жителями на ночь, они были весьма тоскливым местом. Поэтому парочке заскучавших замудонцев в ржавых доспехах показалось уместным поразвлечься за счёт припозднившейся биндюжницы.       — Да ладно, девка, не кочевряжься ты! — возбуждённо пропыхтел мне в лицо слюнявый урод, зажимая в угол и трясущимися от возбуждения ручонками забираясь под юбку. — Вон, краснолюдам с ельфами даёшь, а нами брезгуешь?!       — Да чего ты её ещё убалтываешь? — сердито пробурчал второй претендент на моё белое тело. — Чи не цаца!.. Раздвинет ножки, никуда не денется!.. С этой шалавы и не убудет — отряхнётся и дальше пойдёт…       — И то верно… — хмыкнул первый, заламывая мне руку и вытряхивая из неё бесполезный нож. — Ах ты ж паскуда! Ещё пыряться надумала, зар-р-раза!..       В общем, как я ни сопротивлялась, а была поставлена в коленно-локтевую позу с юбкой, задранной аж на голову. Орать в такой ситуации было бесполезно и чревато выбитыми зубами и сломанным носом. Так что я только шипела сквозь зубы проклятия и глотала злые слёзы. Было не столько больно и страшно, сколько унизительно и противно.       — Ых, ща я её… — радостно хекнул насильник и навалился на меня всем весом, надсадно захрипев.       — Хэк!.. — глухо вскрикнул второй, судя по звуку, заваливаясь на землю вместе с прислонёнными к забору алебардами.       Я горестно заскулила, отчаянно брыкаясь, пытаясь одновременно выпутаться из юбки и скинуть с себя грузное тело, уже отчётливо пахнущее свежей кровью и дерьмом. Для тех, кто не в курсе: после смерти мышцы расслабляются и из человека выливается и вываливается всё то, чего в нём, по сути, очень много. Некоторые (многие) из этого, как показывает практика, вообще почти полностью состоят. Пока я барахталась, второго стражника со смачным матюком отпнули в сторону и, ухватив меня за волосы, вздёрнули на ноги. Юбка опала и я узрела синюшные моськи своих спасителей. Троица тощеньких скоя’таэлей, одетая кто во что горазд, тоже пялились на мою светлость, не скрывая при этом брезгливости.       — Dh’oine, — скривившись, констатировал держащий меня эльф.       — Ensh'eass*, — просипела я, всё ещё не отошедшая от шока и уроков Старшей речи у Эйнара. — Ты это только что рассмотрел, что ли?..       В ответ меня так тряхнули за волосы, что я взвыла и прицельно пнула ушастого изверга в тощую коленную чашечку, обтянутую тонким шёлковым колготком. Что это вообще за мода у эльфов такая — колготки носить?! Я у Седрика как-то спросила, не теплее ли будут шерстяные гамаши под кожаные штаны… Так он обиделся почему-то и прочёл мне целую лекцию на тему национальной одежды и её значения в эльфийской культуре. Кажется, я понимаю, почему у остроухих рождаемость падает. О каких детях может идти речь, когда твои «бубенцы» каждую зиму вызванивают «джингл-беллз»?       Эльф в ответ на мой пинок тоже взвыл, выпустил меня и схватился за ушибленную коленку. Затем поскользнулся на прихваченной морозцем лужице стражницкой крови, грохнулся на спину, приложился затылком о шлем только что убитого стражника и вырубился. Второй партизан ругнулся, и прицелился в меня из лука. Тетива, звонко тренькнув, лопнула и лучник заорал, хватаясь за рассечённое лицо. Третий скоя’таэль, видя такое дело, молча вытащил из ножен сабли и направился ко мне. Я покорно зажмурилась, уже готовясь отойти в мир иной, но тут послышался приглушённый вскрик, звук падения, хрип… и всё затихло. Я осторожно открыла глаза. На снегу лежали два эльфа — пнутый и с саблями. Под ними расплывалась очередная лужа крови. И оба были безнадёжно мертвы. Похоже, когда третий неудачник переступал через первого, тот очнулся и подсёк мечника, в результате третий свалился на первого и заколол его, а заодно и себя. Критическая ошибка или, как говорят в моём мире, «FATAL ERROR».       Лучник отнял руки от окровавленного лица и офигело уставился сначала на нихрена не геройски погибших товарищей, а потом на меня.       — Что ты смотришь? — видя проступающий на изувеченном лице эльфа суеверный ужас, развела я руками. — Это не я. Я даже с места не двигалась… И вообще, вы первые начали!..       В ответ бедолага заорал:       — Bloede Beann'shie!!! ** — развернулся и рванул по тропке между домами в сторону реки.       Спустя несколько секунд послышался характерный треск ломаемого льда, жалобный вскрик и плеск воды.       — Блядь!!! — выругалась я, и помчалась вслед за эльфом.       Успела вовремя — недоумок ещё болтался в проломленной полынье, так что теперь уже я схватила парнягу за длинные сальные патлы и потащила из воды, не обращая внимания на опасно потрескивающий лёд. Если я такая бессмертная, что меня и три вооружённых мужика прибить не смогли, то в речке точно не потону. Меня-то лёд почему-то держал. А вот замерзающего на глазах синего персонажа — нет. Так что я благополучно пропахала спасаемым лунку до самого берега — будет где нашим рыбакам рыбу ловить… Закинув ненормально лёгкого для такого роста скоя’таэля на плечи, я поволокла бедолагу к Седрику. Ну, не к нам же с Анешкой это сокровище тащить!       Сказать, что Седрик удивился моему визиту — это ничего не сказать. Он даже протрезвел от офигения. А уж как моему «гостинцу» «обрадовался»!.. Выслушав мой сбивчивый рассказ о вечернем злоключении, охотник вздохнул и принялся греть воду. Я же тем временем стащила с лежащего ничком на полу партизана мокрые задубевшие шмотки и принялась растирать страдальца краснолюдским полынным самогоном, экспроприированным из Седриковой заначки по случаю ЧП. Пожилой эльф косился на это дело с болью во взгляде — ещё бы, так бездарно растрачивать первоклассное пойло!       Скоя’таэль был худой. Нет, не так — он был ХУДОЙ, как узник Бухенвальда! Эльфы и так-то нежирные, а это был вообще суповой набор, причём для диетического супа.       — Седрик, тащи из сарая корыто! — приказала я охотнику, когда через полчаса непрерывно тормошимый горе-партизан начал подавать признаки жизни. — Нальёшь туда кипятка и кинешь трав, что я тебе от простуды давеча приносила. Потом холодной водой разбавим — глядишь и оклыгает эта жертва холокоста…       — Катя, он тебя убить хотел! — попытался воззвать к моему разуму Седрик. — Может, давай его обратно в реку отнесём?       — Да щас! — возмутилась я, подхватывая невесомое тело на руки и бережно опуская на Седриковскую кровать, предварительно застеленную какой-то дерюгой. — Я не для того его из реки вылавливала, чтобы обратно пихать!       — Да зачем он тебе?! — теряя самообладание, возопил охотник.       — За сараем! — зло огрызнулась я. — Выхожу, откормлю, на цепь посажу — будет дом охранять!       Седрик вытаращился на меня круглыми глазами, икнул и молча потопал за корытом. ***       До утра мы на пару возюкались с горевшим в лихорадке ушастым неудачником. А когда рассветное солнце позолотило заснеженные лесные вершины, эльфийский партизан открыл ясные, изумрудно-зелёные глаза, посмотрел на меня, улыбнулся светло и радостно… и умер.       Мой истерический надрывный вой слышала вся Биндюга. Седрик закатал меня в одеяла и силком залил оставшийся полынный самогон, затем в ход пошла бутылка какого-то винища, потом что-то ещё с нехилым таким градусом… Когда я, наконец, успокоилась и забылась пьяным сном, охотник завернул труп скоя’таэля в драные мешки, вытащил его через окно, выходящее на лес, и закопал в сугробе в овраге, следующей ночью перезахоронив подальше от деревни.       Когда охотник вернулся в дом, то застал сюрреалистическую картину: я, пьяная в говнище, сидела за столом и сосредоточенно пилила скоя’таэльской саблей себе вены на руках. Острейшее лезвие без труда проходило сквозь тонкие запястья и не причиняло мне ни малейшего вреда. Чувствуя, как волосы шевелятся у него на голове, Седрик осторожно забрал у меня оружие, сгрёб в охапку и на руках отнёс домой. Знахарка сначала напоила меня какой-то настойкой, от которой я начала блевать, стремительно трезвея. Пока я корячилась над бадейкой, Седрик отгребал от Анешки эпических пиздюлей. Выяснив в конце концов причину моего прискорбного состояния, травница переключилась на меня. Пока она гоняла свою непутёвую ученицу мокрой тряпкой по хате, эльф-охотник благополучно смылся.       — Чтобы больше со скотоелями не связывалась, дурёха жалостливая! — подвела итог экзекуции наставница. — А то в следующий раз я не тряпкой, а розгами тебе лечение пропишу! Даром что девка — кобыла стоялая, а ума как у писюхи десятилетней!..       Я не спорила. На душе было погано и очень хотелось повторить опыт с дубом. Интересно, если я попробую повеситься на воротах Лоредовского поместья, они рухнут?..       Потом как-то всё отболело, улеглось… Я продолжала бегать к Эйнару, вела хозяйство, учила языки и письменность, иногда по вечерам засиживалась у Гусселя в компании краснолюдов из кузницы напротив, слушая рассказы о технике добычи и ковки металлов. Как-то под настроение рассказала приблизительную технологию синтеза алюминия. Была обсмеяна и больше в это дело не вмешивалась, решив весной продемонстрировать кузнецам свой вел. Жизнь текла своим чередом. Я ещё пару раз пыталась самоубиться, но в результате страдали посторонние, поэтому я перешла на яды. Продегустировав всё, от мышьяка до настойки из сушёных ягод бурого василисника, чем привела Анешку в состояние тихого ужаса, и так ничего толкового не добившись, я плюнула на это дело и решила просто жить и радоваться жизни, насколько это вообще возможно в жутких условиях затяжного магического средневековья…       Народ в Биндюге и Флотзаме вовсю готовился к празднованию зимнего Солтыция. И я с изумлением поняла, что провела в Биндюге почти полгода…