Открывшиеся глаза

Гаюс как в воду глядел. Оставайся у Мерлина время на размышления, он бы, может, еще подумал и в обморок хлопнулся от того, сколь незамедлительно воплотилось в жизнь пророчество лекаря. Драконов никаких не надо, которые своими предсказаниями только туману напускают, будто дыму, так, что топор вешай. Проще самому повеситься и не мучиться, голову над расшифровкой не ломать даром. Погоду бы лучше предсказывали! Судьба сама приведет их друг к другу? О, да! Судьба на этот раз постаралась, столкнув короля Артура и его без пяти минут жену Гвиневру буквально лоб в лоб, образом, ожидаемым наименее всего. А ему-то, Мерлину, что теперь прикажете делать?! Он же только что честное слово себе дал не во что больше, а именно не касающиеся его амурные дела Артура, не вмешиваться! Тут сама Судьба хочет, чтобы король, как принято, прибил нафиг свою неверную невесту! Королю же не узнать заколдованную девушку в лани, не маг, чего не дано, того не дано. Будь трижды проклята эта… такая-сякая королевская охота! Что же делать, что делать?! Мерлин заполошно переводил взгляд с охотников на добычу, совершенно не представляя, как ему следует поступить. Дать Артуру или Митиан убить Гвен – немыслимо! Идти наперекор столь явно заявившей о себе самой Судьбе, что никогда добром не кончается, да еще и после торжественного обета сохранять нейтралитет – невозможно! Прогремевший громом щелчок оружия, понесшийся молнией арбалетный болт. Свершилось, поздно! Нет, все еще нет! Стоп, это Судьба, не лезь! Но это же Гвен, Гвен! Еще не… Вот теперь точно поздно. Еще ужаснее свершившегося приговора самой Судьбы было только то, что едва дышащий от переживаний Мерлин, перед глазами которого повисла пелена, не мог сообразить даже того, попытался ли он отклонить полет болта или дернулся помочь, когда тот уже впился в свою жертву. Едва перебирая ставшими тряпочными ногами, Мерлин кинулся следом за делающей последние неверные шажки раненной ланью. Может, хоть не насмерть, а?! Артур что-то со смехом кричал Мерлину вслед, кажется, что дичь не убежит, она, считай, уже жареная. Мерлину немедленно стало совсем худо. При мысли о том, что если он каким-то невообразимо незаметным образом не потырит с переполненной кухни тушу Гвен, в смысле лани, Артур с его рыцарями и гостями Камелота закусят несчастной служанкой под соусом. Мерлин успел. Как раз, чтобы увидеть в луже, возле которой рухнула с остекленевшими глазами лань, отражение беспомощно озирающейся по сторонам Гвен. И Ланселота Озерного. Подошедшего к ней сзади, окликнувшего, принявшего в объятия и поцеловавшего с такой страстью, что Мерлин смущенно зарделся да поскорее отвернулся. Голова шла кругом, перед глазами все плыло, в ушах звенело. Но Мерлин все же расслышал, как смеющийся Артур пошутил на счет того, что его слуга не боится дичи только когда та лежит с гарниром на тарелке и точно не укусит. Вот спасибо, Ваше Величество, напомнил! Гвен, как таковая, теперь, конечно, далеко отсюда, но туша-то все равно принадлежит ей! И как-то ее надо тащить из кухни, не то… Это было последним, о чем подумал побелевший полотном Мерлин, прежде чем грохнулся в обморок, головой прямо в лужу. По воде весело побежали круги, дно взбаламутилось, но все же последнее, что Мерлин увидел – сияющие от счастья лица самозабвенно целующихся сэра Ланселота и Гвиневры.