Внезапно

      Проснулся Мадара злющим, как биджу, и довольным, как тот же биджу, только разрушивший парочку Деревень. Хаширама всё-таки подлечил его: суставы радовали подвижностью, а от дырки в животе остался лишь небольшой тонкий шрамик. Ну, оно и правильно — развлечения развлечениями, а форму терять не стоит. Да и воспоминания всегда при нём…       А для злости было две причины: зверский голод и отсутствие Хаширамы в зоне досягаемости.       «Сенджу взрослый мальчик, — решил Учиха. — Пойду пожру».       Он спустился в общий зал, заказал еды, уселся ждать. Помещение было примечательным — слишком чистеньким и с обилием различных легко рвущихся и разбивающихся вещей. И верно, основным контингентом были не мужики-наёмники, не рабочие трудяги, а девушки из хороших семей, все такие прилизанные и аккуратненькие.       Тьфу.       Пока Мадара ждал еду, он успел наслушаться сплетен по самое не хочу. «Я ему всё время вру», «он мне, оказывается, тоже врёт», «всё так сложно», «мы друг друга не понимаем»… И прочее дерьмо.       «В жизни, сука, ты правды не сказала даже себе. Кто тебя понимать-то должен?» — раздражённо подумал Учиха. Да, конечно, можно было не слушать, чтобы не раздражаться, но он не предынфарктный старик, чтобы избегать треволнений.       Скорее, это окружающие должны опасаться его злить.       Но девушки об опасности не подозревали и продолжали делиться историями. Всю жизнь любила одного, никогда даже не намекала ему об этом, он сделал предложение другой, дамочка не нашла лучшего варианта, чем рассказать ему о своей любви прямо перед свадьбой… Он, оказывается, её тоже любил, она увидела это по его глазам (!!!), но уже ничего нельзя было сделать… А потом родились дети, они дружат семьями, рассказчица при каждом удобном случае гнобит ни в чём не повинную, в общем-то, невесту и собственного мужа… А подружки её и подбадривают, мол, так ей и надо, вероломной разлучнице, никогда не отступай от настоящей любви!       Мадара аккуратно ел свою порцию. От чужих слов в голове рождалась картинка, как люди, задыхаясь от общественных норм, плетут паутину лжи, чтобы им соответствовать, запутываясь в ней с каждым шагом, оказываясь совершенно обездвиженными в итоге… И человек поднимает голову, оглядывает паутину, стонет: «Всё слишком сложно», — и опускает голову, чтобы нити окончательно его задушили.       Спалить бы эту паутину лжи к чертям, но она так въелась в картину мира этих девиц, что они даже не понимают, что это она их душит. Им кажется, что жизнь сама по себе такая сложная и ни в коем случае это не они те, кто её усложняют. Виноваты обстоятельства, виноваты окружающие, но никак не они сами. Они святые и непогрешимые жертвы, и дерьма в головах и душах у них нет.       Мадара доел, аккуратно положил палочки, покивал себе. Поймал взгляд одной из девиц, считающей, что сидит на достаточном расстоянии, чтобы он не расслышал, о чём они говорят. И активировал Мангекё, накладывая гендзюцу.       Через пять минут девица с воплем: «Ты дура! Ты дура! И ты дура! Как я вас всех ненавижу!!!» — взяла в руки кувшин и опустила его на голову ближайшей подруге. Другую начала колотить сумочкой.       На драку сбежался весь персонал гостиницы. Мадара задумчиво постучал пальцами по столу… И пробежался, накладывая гендзюцу на каждого. Буквально через две минуты началось такое, что чай ему пришлось допивать на потолке.       Учиха посмотрел на это зрелище, посмотрел… И пошёл гендзючить так весь город. Методично, каждого жителя, одного за другим. Шиноби из охраны градоправителя уложил отдыхать в тенёчке, предварительно тоже загендзючив.       — Мадара, ты что… — Хашимара запнулся, напоровшись взглядом на Мангекё и тоже попадая под иллюзию, — …ты что творишь?       Сенджу моргнул. Мир не изменился, и желания присоединиться ко всеобщей вакханалии тоже не возникло.       — Социальный эксперимент, кои, — ухмыльнулся Учиха, отпуская очередную жертву. — Хочу проверить, действительно ли люди не могут жить безо лжи, или только прикидываются.       Мимо них промчался мужик крепкого телосложения, за которым гналась маленькая женщина в белой юкате, размахивая топором.       — Всё не может быть так плохо, — не поверил Сенджу, провожая парочку задумчивым взглядом.       — А всё и не так плохо. Агрессивные просто шумят больше всех. Особо умилили две толстушки, которые бурно признавались в любви друг другу и данго. Было полдюжины парочек, но эти быстро разбежались… Кто трахаться, а кто и романтично бродить под руку. Да, и такое бывает. На две улицы восточнее была компания выросших друзей детства, которые шумно выясняли, кто с кем спал и от кого у кого дети… Пока кто-то не предложил устроить дружную оргию.       Женщина наконец-то догнала мужика и насмерть забила его топором… Но этого ей показалось мало: она начала бить ещё и ещё, превращая его тело в кровавую кашу.       — А эта наверняка самоубьётся потом, — со знанием дела покивал Мадара. — Не выдержит осознания того, какое она, оказывается, чудовище. То, что мы думаем о себе, — это всего лишь плёнка на океане того, кем мы являемся. Когда выясняется, что две эти вещи категорически не совпадают, нужно менять какую-то из них. Но корректировать свои представления слишком сложно, это же думать надо, — Учиха хмыкнул, — а вот уничтожить чудовище, что, оказывается, живёт внутри тебя, — просто, всего-то нож под рёбра воткнуть. Всего десяток таких… Я думал, хуже будет. А уж процент тех, кто убегает стихи про птичек писать, и вовсе поражает. Ты был прав, мир не безнадёжен…       Женщина как раз во время этой речи изо всей силы ударила, попав на камень. Топор отскочил и крепко ударил её по лбу. Хаширама тяжело вздохнул и сложил несколько печатей, укрывая кровавое месиво ковром шипастых побегов. Не то чтобы ему это зрелище мешало, но дети ведь…       — Кстати, а что это за гендзюцу? На меня, кажется, не подействовало, да и дети… Ты же не накладывал на них, верно?       — Гендзюцу блокирует отделы мозга, отвечающие за придумывание и поддержание лжи. Как и все гендзюцу такого рода, весьма хрупкое, хорошим потоком чакры сбиваются на раз… Но это у шиноби. А вот гражданских зачаровывать — самое то. Что до детей… — Мадара проказливо улыбнулся, подходя. — Нет, не накладывал. Они сами подхватили эту игру, назвали её День Правды и радостно включились. Мне приходилось даже паузу делать — малышня облепила, повисла на мне, мол, какой я классный и какую крутую игру придумал. Отбиваться пришлось аккуратно.       — Ками, почему я этого не видел? — огорчился Хаширама. — Я бы им помог затискивать такого классного тебя…       Чакра Сенджу, отлично видимая активированным шаринганом, так и продолжала ровное и спокойное течение, не пытаясь всплеском сбить гендзюцу. Которое, вообще-то, на Хашираму было наложено так же, как и на остальных.       — Затискаешь ещё, — пообещал Мадара с улыбкой. — Но у меня пока не весь город обработан. Подождёшь? Боюсь, как бы необработанные зануды всё веселье не испортили. Можешь пока пожрать чего-нибудь приготовить, а то кухарка в гостинице воткнула тесак в стену с воплем «Как же меня это достало» и побежала на козах кататься.       — Ы, — лицо Сенджу отразило сложную гамму чувств, которую даже с шаринганом было не так просто расшифровать. — О! — он сложил печати, создавая древесного клона.       Клон бодро ускакал в сторону гостиницы, насвистывая под нос какую-то весёлую песенку.       — Можно было бы и наоборот, но не хочу ещё что-нибудь упустить, — улыбнулся Хаширама. — С передачей информации у них неплохо, но всё равно это не то. Зато обед приготовить точно сможет. И да, я тут подумал, что можно попробовать приманить нашего монстра на вкусности.       — Не на булочки, как я понимаю…       — Угум. На кровь.       — А ты уверен, что он её именно пьёт?       — Даже если нет — он явно предпочитает более энергонасыщенную. Шиноби были обескровлены почти досуха, те, у кого были зачатки чакры — примерно наполовину, а гражданские ещё меньше. Так что… — Хаширама небрежно полоснул ладонь кунаем, сжал, заставляя кровь течь сильнее. Взмахнул рукой, разбрызгивая алые капли на дорогу и ближайшую стену. — К тому же он всё равно рядом с нами кружит.       — Уверен? — нахмурился Мадара. Он никакой слежки не засёк даже Мангекё. Либо Сенджу что-то попутал, либо этот некто умудряется скрываться даже от него… Ух, круто, если так.       Спросив это, Учиха продолжил своё чёрное дело. Продавцы щеколд завтра разбогатеют… Как и гробовщики. Ну лень было Учихе нежничать, он просто выбивал двери и окна и накладывал гендзюцу на всех, кто был в доме. И тех, кто прятался… Иногда его даже пытались атаковать. Парочку особо деловых, пытающихся удрать, Хаширама зафиксировал Мокутоном. Но в целом Сенджу просто наблюдал, время от времени кропя кровью деревья, перекрёстки и стены домов. Наблюдал — и отслеживал колыхания чакры. Неизвестный кроволюб умудрился не вызвать чувства слежки ни у него, ни у Мадары — и это лучше всего прочего свидетельствовало о его уровне. Оставалось надеяться, что в данном случае инстинкты и царящий вокруг хаос перевесят осторожность.       Закончили они через два часа. За это время общественность успела повесить на главной площади вельможу, которого прорвало на истинное отношение к горожанам как к низшим существам, с которых надо драть семь шкур — восьмую отрастят. Ещё не повезло ростовщикам, примерно по этой же причине… Повесили рядышком.       Но вообще — город успокаивался постепенно. Самые острые конфликты прошли, самые сдерживаемые слова были высказаны… Все, кто не мог выдержать — уже убились. И после того, как из людей вышло всё дерьмо, из-под завала робко выглянуло то мягкое, светлое и чистое, что всегда скрывалось на самом дне.       — Может, всю страну загендзючить? — задумчиво проговорил Мадара, глядя на это дело.       Хаширама так же задумчиво качнул головой, не соглашаясь и не отрицая. С одной стороны, подобные методы были ему не по душе, с другой — он не мог отрицать эффективность эксперимента.       — Бесперспективно, — наконец сделал вывод Сенджу. — Быстро разберутся, в чём суть, и начнут платить бешеные деньги шиноби за снятие.       Добавлять про то, что на Учиху откроется невиданная по масштабам охота, он не стал. А то ведь Мадара вдохновится и рванёт действительно погружать в гендзюцу всю округу.       — М-да… — покивал про себя Учиха. — Если накладывать, то только так, чтобы уже никогда не сняли… Что за?..       В поле зрения шарингана попала человеческая фигура. Додзюцу мгновенно опознало его, разложило все признаки на части, проанализировало, собрало вновь… А глупое сознание всё отказывалось верить.       Хаширама развернулся на месте мягко, плавно — но знающий взгляд уловил бы в этом движении начало мощной раскручивающейся пружины. Фигуру с аккуратным хвостом тёмных волос и усталыми складками у губ Сенджу увидел, будучи уже полностью готовым и к обороне, и к нападению. На глубинном, подсознательном уровне уловил, что для Мадары этот противник опасен прежде всего — ещё до того, как плеснуло стылой волной узнавание. Шагнул вперёд, намереваясь оттянуть его на себя — и едва успел среагировать, когда «монстр» метнулся вперёд размытой тенью и попытался… Вцепиться клыками?       — Изуна, — полузадушенно прохрипел Мадара. — Живой… Какого хрена ты жив, а я об этом не знаю?!!       Брат отпрыгнул, ощерился тонкими рыбьими клыками в три ряда. Мадару словно толкнули сжатым воздухом — вот кто-кто, а Изуна прекрасно знал все слабости его взаимодействия с миром… И слабость его отношений с семьёй.       — Не дай ему уйти, — проговорил Мадара, напряжённый, как струна, преодолевая огромное сопротивление не-чужого нежелания.       А внезапно клыкастый Изуна и не собирался уходить, только щерился и тянул носом к Хаши. На глазах у него была простая белая повязка, бинт или первая попавшаяся тряпка, но одет он был по-учиховски щегольски.       — Ну охренеть… — только и смог выдохнуть Хаширама.       Когда он начинал верить в невозможное, он как-то не ожидал, что это невозможное буквально прыгнет ему на голову. Впрочем, удивление не помешало Сенджу шагнуть в Шуншине за спину скалящемуся Учихе, поймать его руки в прочный захват… И прижать запястье к губам.       — Ты голоден? Пей.       Изуна впился так, словно он был первой чашкой холодной воды после недельного похода по пустыне. Он тянул чакру, но, в принципе, не так уж и быстро — на техники уходило гораздо, гораздо больше, даже на медицинские. Хаширама попробовал усилить поток, но получил в ответ гневное рычание.       — Изуна… — проговорил Мадара, всё ещё пребывая в ступоре.       Не в информационном — чего гадать, если можно встряхнуть хорошенько и допросить, как так вообще, — а в чувственном. Собственное желание обнять и никуда не пускать смешивалось с нежеланием братишки, чтобы он это делал, и лёгким опасением, что смерть ему разум отбила.       Впрочем, Изуна безошибочно показал в его сторону неприличный жест, и Мадара сразу отбросил последний вариант. Если у брата крыша и уехала, то недалеко — он по-прежнему тот ещё мудила. Хаширама не удержал смешок, погладил присосавшегося Учиху по волосам — Изуна почему-то не попытался стряхнуть руку, — неловко сложил печати, активируя технику восстановления крови. Не самая распространённая из медицинских, не самая сложная, но определённо наиболее подходящая сейчас. Это чакру Изуна тянул аккуратно, а вот кровь высасывал вполне быстро.       — Эй, тебе плохо не станет? После голодовки нельзя много.       Ответом стало недовольное рычание и покрепче сжатые клыки.       — Ну, пей, пей… — Хаширама осторожно приобнял Учиху за плечи, успокаивающе поглаживая по волосам. Взгляд, адресованный Мадаре, прямо-таки кричал: «Какого биджу тут творится?»       В ответном взгляде можно было прочитать аналогичное недоумение.       — Потащили в гостиницу, там разберёмся? — предложил Мадара.       Изуна зарычал.       — Порычи мне тут ещё, — прищурился старший, подходя. Словно не доверяя собственным шаринганам, он коснулся руки брата. — Холодная. Хаши, как его состояние?       Изуна фыркнул, не разжимая зубов.       — Ну как тебе сказать. Для трупа он слишком живой, органы, хоть частично, но работают. Абсолютно безумное переплетение кейракукей. Больше всего похоже на кому… На очень глубокую кому. Чтобы сказать что-то ещё, нужно нормально диагностировать, а он не даётся. Ах да, ещё бешеная недостача энергии.       — Надо было шею кусать, — злобно пробормотал Изуна. — Разболтался.       Голос был немного хрипловат, но это, несомненно, был его голос.       — Пойдём.       — Нет.       — Всё равно ведь не отпущу.       — Да пошёл ты.       — А возьму и не пойду.       — Р-р-р-р.       — Р-р-р-р.       — Плагиатор.       — Изуна. Пожалуйста.       Младший Учиха быстрым движением плеч угодил ровно в четыре болевые точки Хаширамы и рванулся вперёд. Но не убегать, как Сенджу показалось вначале, а прижимать брата к стенке. Рык прямо в лицо того ничуть не смутил, как и зажатые в захват руки. Он наклонил голову набок и поцеловал окровавленные губы.       Изуна прижался так, будто хотел вплавить его в себя, грубо отвечая, надкусывая, но, главное — вытягивая из тенкецу чакру. Не просто чакру — нужную, верную, единственно возможную. Образец для восстановления.       Хаширама честно выждал минуту. Три. На восьмой Сенджу не выдержал и демонстративно откашлялся. Словно слипшиеся в одно причудливое существо Учихи вызывали у него смутное желание стукнуться лбом обо что-нибудь твёрдое — вдруг мысли встряхнутся и всё станет немного понятнее?       — Вы долго ещё так стоять собираетесь, ну?       Изуна честно дёрнулся. Раз, другой. Глухо. Мадара страдальчески посмотрел на Хашираму. Оторвать от себя брата он не смог бы, даже если бы у него вдруг появилось такое желание. А его не было. Было только лёгкое головокружение — из него Изуна чакру тянул очень быстро, пользуясь самыми разработанными тенкецу — теми, через которые он обычно выпускал пламя для техник Катона.       Интересно, когда чакра начнёт заканчиваться, брат отлипнет или выпьет досуха?       — Ясно… — Хаширама обошёл их вокруг, насколько позволяла стена, примерился. Подхватил в охапку и бодренько потащил в сторону гостиницы. — Будете восстанавливаться в относительной тишине и покое, — пояснил он свои действия.       От ладони, сжавшейся на плече Мадары, расходился лёгкий холодок медчакры, которая, будучи нейтральной, организмом усваивалась на ура. Больше ничего в этой ситуации Сенджу сделать не мог — разве что оплести их комнату Мокутоном, чтобы насытившийся Изуна не попытался сбежать.       Пока пробирались в гостиницу, их засёк его клон. Тот, несмотря на то, что бревно, ситуацию оценил правильно, притащил в комнату всё приготовленное и попросил себя развеять, ибо его деревянные мозги отказывались анализировать происходящее.       Изуна завалил несопротивляющегося Мадару на футон, уселся верхом и продолжил вытягивать чакру. Хашираме оставалось только сделать защиту, следить за их состоянием, ждать и кушать.       В какой-то момент Изуна просто свалился с брата… И тут же вырубился.       — Спит, — сообщил Сенджу, после короткой диагностики.       — У менфя губфы занемефи, — пожаловался Мадара, прижимая ладонь ко рту.       Хаширама снова прыснул, отвёл пальцы Учихи своими, уже окутанными зеленоватым светом ирьёдзюцу.       — Кажется, я начинаю понимать, что ты имел в виду, когда говорил «абсолютно безбашенный». Это… Ну, у меня даже мыслей связных нет. Есть будешь?       — Буду, — кивнул он. — Есть. И спать. Хм…       Мадара с интересом проследил, как виновник переполоха, не просыпаясь, тянет руку с чакрой на себя, медленно и уверенно захапывая Сенджу в обнимашки.       — Жадина, — почти умилённо сообщил Хаширама. — Но обаятельная… Как думаешь, он не попытается отгрызть мне голову во имя многолетней вражды?       — Разве что от голода… Или из ревности.       Мадара усмехнулся бледными, обескровленными губами и, подтащив подушечку поближе, погрузился в сон, оставляя Хашираму один на один с двумя спящими монстрами из клана Учиха. И если от Мадары Хаши примерно знал чего ожидать — хотя это само по себе оксюморон, — то воскресший и получивший клыки Изуна напрягал.       Упомянутый монстр завозился и прижался к Хаши, как к любимой обнимательной подушечке. Сенджу погладил его по голове, вздохнул и приготовил пару древесных техник на случай, если у Изуны опять крышу сорвёт… Или случится обострение учиховской наглости. А так — пусть спит, ему не жалко. Да и чакру тянет совсем чуть-чуть, неощутимо даже.       Хоть древесные побеги наглухо закрыли окно, Хаширама всем своим существом чувствовал, что сейчас день. Измотаться за утро он не успел — в отличие от того же Мадары, который два с половиной часа пробегал с активированным Мангекё и слил оставшийся резерв чакры на подпитку внезапно воскресшего брата.       Где-то часа через три синхронное сопение вдруг нарушилось.       — М-м-м… А у Мадары губа не дура… — чуть хрипловатый шёпот Изуны коснулся, щекоча, его уха. — Чем он вас приманил, Хокаге-сама?       Учиха передвинулся, теперь прижимаясь не только грудью, но и животом, и бёдрами. Как-то вдруг ясно почувствовалось жаркое, сильное тело, словно вдруг исчезли все слои одежды, что их разделяли.       — Я больше не Хокаге, — проговорил Хаширама тихонько, касаясь пальцами заготовленных техник. Бить Изуну пока было не за что, но интуиция вопила… Правда, непонятно что. То ли «врежь ему, пока не поздно», то ли «стой-стой, сейчас будет о-о-о…»       — Даже так? — смешок пощекотал от кончика уха в изгиб шеи. — Чем-то он вас си-и-ильно приманил. Я вчера подслушивал ваши, м-м-м… Посиделки. Знаю-знаю, неприлично, но просто не смог уйти, слушал… И представлял в уме происходящее.       Ладонь Изуны свободно легла на живот Хаширамы как раз в том месте, где водолазка чуть-чуть задралась, открывая полоску кожи. Рука лежала вроде бы свободно, но от кончика мизинца, задевающего кожу, шёл нервный жар. Сенджу несколько мгновений ещё пытался размышлять, потом плюнул на тревожную возню интуиции и убрал техники с боевого взвода. Можно было бы спеленать Учиху ответвлениями от укрывшей комнату поросли, но… Не хотелось. То ли любопытство, то ли тот самый зов, который обычно слышал Мадара… То ли волнующее кровь чувство опасности, пляски на острие, столь знакомое шиноби — и многими из них отчаянно желаемое. Хаширама умел ходить по самому краю — иначе никогда бы не смог переломить через колено многолетнюю вражду двух кланов. А Изуна прямо-таки напрашивался и провоцировал на такие игры.       — Тебя он тоже просил что-нибудь ему сломать? — усмехнулся Хаширама, укладывая ладонь на поясницу Учихе.       Изуна облизнулся, скользнув язычком между алых, искусанных губ.       — Нет, ну что ты… Мадара никогда не повторяется. Меня он просил чем-нибудь его проткнуть.       Усмешка Сенджу стала шире — Хаширама не сомневался, что Изуна прекрасно осознаёт, насколько двусмысленно это прозвучало. Осознаёт и ожидает реакции с интересом ребёнка, протыкающего муху соломинкой, — полетит, не полетит? А ещё чутьё шептало, наговаривало, вопило, что если у Мадары есть хоть какие-то рамки, пусть и отличающиеся от общепринятых, то Изуна подобным не заморачивается вообще.       — А ведь как получить Мангекё понял ты, — невпопад сообщил Хаширама. Ладонь прошлась по спине Учихи, почти не надавливая, но давая ощутить тепло. — Мадара яростный, но не настолько безбашенный.       — Мрм… Это было логично и вполне очевидно, — усмехнулся Изуна. Он подался вперёд, поднимая голову, то ли намечая движение, будто хочет поцеловать, то ли обнюхивая ухмылку. — Ай, ну какой же брат у меня жук, такого мужика зацапать… А ведь он тебе врал. Мно-о-ого врал.       — Учиха, ты отбить меня хочешь? — окончательно развеселился Хаширама. — Или стремишься уберечь от горьких разочарований?       Изуна улыбнулся слегка болезненно.       — Отбить уже не могу. И от разочарований не защищу… Так хоть кусочек урву, пока никто не видит…       Хашираме показалось, что ему с размаху зарядили под дых. Да не какой-нибудь слабосилок, а не иначе как Мадара в своём Сусаноо. Продышаться удалось не сразу, пришлось сглатывать вставший в горле тугой ком. Телепат, да? Искренность и открытость?       — Идиот, какой же ты идиот… — прерывисто выдохнул он, обнимая Изуну изо всех сил. Коснулся губами середины лба. — Все вы со своими шаринганами, а такие слепые порой… Ну почему ты решил, что можно только тайком?       — Я ведь даже не живой, — просто сказал Изуна.       — Нет, всё-таки идиот, — вздохнул Хаширама, снова начиная гладить Учиху по волосам. — Беспросветный. Думаешь, Мадару это волнует?       И тише на полтона:       — Думаешь, это волнует меня?       Словно требуя подтверждения этих слов, Изуна потянулся вперёд, целуя. Хаширама всегда был тем, на ком его телепатия не срабатывала, не выявляла ложь, просто потому, что он редко врал. Но такие люди всегда были самыми опасными — одно дело сразу знать, что собеседник что-то замыслил, и совсем другое — если он изменит мнение в процессе. И как бы ни были чисты помыслы Хаширамы, Сенджу и Учиха не созданы для мирного сосуществования, слишком разные. Кардинально разные и упрямые.       А кого в разрыве обвинят? Правильно, Учиха.       Это он пытался втолковать брату до заключения мира. Но тот упёрся, как баран. И Изуна в принципе понимал почему… И доверял Мадаре. И вот здрасте, он ушёл из Конохи, прихватив с собой Хашираму. Может, лучше было бы так с самого начала сделать? И не тарахтеть там про мир и прочие бредни.       А ещё Изуне было страшно. Страшно, как попавшему в ловушку зверю. Его с детства учили уважать силу, стремиться к ней. Но сейчас он был лишь тенью самого себя, застрявшей с теми, кого и в лучшие времена он не всегда мог одолеть. Он допускал, что Мадару не особо волнует, что он слегка не-жив. Но что он слаб — ещё как волнует.       Хаширама целовался совсем не так, как Мадара. Не пытался кусаться, жадно захватывать губы, устраивать борьбу языков. Он был нежен и действовал почти бережно — но так, что хотелось расплакаться и позволить себе поверить… Поверить, что всё ещё может быть. А проклятый Сенджу смотрел глазами познавшего просветление и ласкал кожу головы под волосами.       — Глупый-глупый Учиха, — мягкий поцелуй. — Мир не враг тебе, — ещё один. — Миру, вообще-то, всё равно… — скольжение губ от подбородка к уху. — Но если с ним сражаться… — руки чуть сильнее сжались, пуская по телу дрожь, — он будет отвечать сражениями…       Хаширама чуть отстранился, приподнял уголки губ в намёке на улыбку:       — Как хорошо, что я не мир, правда?       И — шёпотом, на ухо, задевая кожу губами:       — Любить можно не только за что-то.       Изуна выдохнул сладко, надавил на плечо, опрокидывая Хаши на спину, и сам уселся сверху. Мадара неподалёку открыл воспалённые глаза, оценил картину, буркнул что-то вроде «Приятно потрахаться» и снова отрубился.       — Хоть бы поревновал, скотина, — с нежной обидой проговорил Изуна.       — А кого? — логично поинтересовался Хаши.       — Не задавай таких сложных вопросов в такой не располагающей к размышлениям ситуации!       Сказав это, Учиха склонился и поцеловал. Хотелось поверить. Очень хотелось поверить. Собственно, терять ему было совершенно нечего, разве что гордость, о которой у него всё-таки имелись понятия, пусть и своеобразные.       Он целовал отчаянно, выпивая нежность, душу, чакру… Жажда, грызущая его всё это время, заставляла его трястись и царапать доски пола. В голове билась мысль «Мало-мало-мало-мало», а где-то в груди зрело опасение, что достаточно никогда не будет.       Хаширама перехватил запястья, коснулся губами когтистых пальцев, скользнул языком вдоль фаланги. Коснулся рукой щеки, огладил всё ещё слишком холодную для живого, но всё же заметно согревшуюся кожу:       — У тебя совершенно безумная кейракукей, — сообщил он, серьёзно глядя в лицо Учихе. — Я не могу разобраться полностью, но сейчас в ней разворачиваются новые каналы. Есть шанс, что при полном насыщении она трансформируется. Но даже если нет… — Хаширама перекатился, подминая Изуну под себя, — пару литров крови я для тебя всегда выделю. Кусай.       Изуна смутно порадовался, что у него нет глаз, по которым можно было прочитать, насколько у него помутился рассудок от этих слов. Он широко распахнул пасть и мощно кусанул, не боясь нанести слишком большие повреждения. Не потому, что помнил, какой Хаширама замечательный ирьёнин, а потому, что просто не мог сдержаться, не мог как-то иначе ответить на такое щедрое предложение.       — Приятного аппетита, — прокомментировал Мадара и перевернулся на другой бок, честно стараясь уснуть. Он всегда восстанавливался быстро, чуть ли не в процессе боя, подпитываясь собственной яростью, но за неимением сейчас таковой сон и еда были наилучшим средством.       Сладкий, чуть горьковатый нектар потёк в глотку Изуны, и тот не сдержал стона наслаждения. Все прочие, кто попадался ему на клык, казались сырой картошкой по сравнению с изысканным блюдом. Даже при прошлом укусе кровь была не такой сладкой.       Хаширама выдохнул и расслабился, позволяя клыкам глубже вонзиться в тело. Он не любил боль, но биджев Учиха напрочь выносил здравый смысл. Настолько, что перспектива подставиться ему под зубы фактически возбуждала. Младший Учиха действовал не так, как Мадара — тот просто сметал всё, что ему не нравилось. Изуна же крался, как кот на мягких лапах, оплетал и затягивал трясиной. Впору порадоваться, что к моменту основания Конохи он был как бы мёртв — иначе не осталось бы ни единого шанса соперничать с Учихами. А Хаширама при всей своей тяге к отдельным представителям этого клана прекрасно отдавал себе отчёт, что мало кто сможет даже не понять — хотя бы принять завихрения в породистых черноволосых головах.       Впрочем, радоваться стоило тому, что он очень вовремя передал полномочия брату — и сейчас волен поступать по своим желаниям, а не повинуясь всё тому же набившему оскомину здравому смыслу.       Гладить Изуну по лицу кончиками пальцев, деликатно огибая повязку, — можно. Позволять губам приоткрыться во вздохе от прокатившихся по спине мурашек, когда клыки сжимаются чуть сильнее, — тоже. Чувствовать холодок от кровопотери и колкие иголочки ирьёдзюцу, получать удовольствие от того, как тесно прижимается Учиха, как жадно, захлёбываясь, он принимает предложенное — без попытки найти подвох, без хождения кругами и раскапывания отсутствующих тайных смыслов.       Разрываться от нежности, от желания поцеловать Изуну и от благодарности Мадаре, что он так вовремя проснулся сам, позволяя не прерываться на уточнения — тоже можно.       Видят ками, оставить Коноху стоило даже ради одного Учихи. Но когда их двое…       Хаширама всерьёз сомневался, что смог бы им противостоять, выбери они подобную тактику раньше.       Изуна остановился, уловив первые признаки серьёзной кровопотери. Учитывая, что они должны были появиться намного раньше, должно быть, ирьёдзюцу перестало справляться с таким оттоком. Учиха отстранился, облизываясь.       — Спасибо, — шепнул он тихо в губы. — Но мало. Слишком мало. Оглушающе мало.       Хаширама тоже облизнул сохнущие губы. В ушах уже тихо звенело, но желания разжать руки и последовать примеру Мадары пока не возникло.       — Потом выпьешь ещё. Но тебе нужна не только кровь, верно? И не только чакра…       Коснуться губами — трепетно, как самой большой драгоценности. Прижаться, почти ложась сверху, делясь теплом и позволяя слышать стук сильного здорового сердца. Огладить контур лица, наслаждаясь тем, как прохладная кожа ласкает пальцы.       — Красивый…       — Да-а-а… — выдохнул Изуна и потребовал: — Поцелуй.       Ему было мало, он жаждал всего — крови, чакры… Эмоционального тепла. И если удовлетворить первые два пункта было весьма просто, то третий… Да, Изуна мог вскружить голову практически любому даже без глаз и с клыкастой пастью, но… Ради этих жалких крох, с которыми готовы были расстаться люди, не стоило так стараться.       Сенджу же делился сам, охотно, ещё до того, как его об этом просили. Отдавал, буквально укутывал собой… В какой-то момент Изуна поймал себя на том, что отчаянно завидует брату. Ведь приманил же, поймал, удержал. Младший Учиха ещё не настолько потерял голову, чтобы не понимать, что вся эта роскошь досталась ему благодаря паутине тесных связей. Хаширама жил на полную, открывшись для Мадары, он принял Изуну тоже — потому что важен, потому что связаны. Нет, Сенджу не лукавил, не искал замены и даже не захватывал жадно, как сами Учихи. Каждая его эмоция была абсолютно искренней, каждая капля крови отдавалась без чувства долга, только потому, что хотелось.       Изуне совершенно не хотелось узнавать, что произойдёт, если Мадара не примет его — слабым.       Он коснулся руками шеи, оглаживая кончиками пальцев заживающую на глазах рану. Боль, снедающая его последние годы… Нет, не усилилась. Будто у него самого появились силы наконец прочувствовать рваную пустоту внутри. Хотелось большего.       И хотелось выть.       Изуна опустил руку, погладив по спине, и забрался под водолазку, наслаждаясь теплом кожи, вдыхая запах, стараясь наполниться, насытиться… Но снова мало. Он потянул ткань вверх, оголяя. Хаширама поднял руки, позволяя себя раздеть, скользнул ладонями под одежду сам.       — Изуна…       Губы у Сенджу — горячие, хотя от такой потери крови они должны были бы остыть. И сам он тоже жаркий, живой, смуглый, словно напитавшийся солнечными лучами. Изуна не боялся дневного света, но обострившаяся после потери зрения чувствительность диктовала свои правила. Он стал чувствовать движения воздуха буквально кожей и намного острее воспринимать тепло — собственно, теперь Учиха мог даже отследить выражения лица по воссозданной мысленно карте тепловых ощущений, пусть и не очень чётко. Для мозга, привыкшего обрабатывать поток информации от шарингана, подобная нагрузка была пустяковой — но вот в солнечный день такая чувствительность оборачивалась против самого Учихи.       А Хаширамы было много — жарким телом, пряным запахом кожи, уверенностью прикосновений, гладкостью скользнувших по коже волос. Его было много…       Но ему было мало.       Изуна подхватился, перевернулся, опрокидывая Сенджу на спину, и скользнул поцелуями ниже, касаясь горячей, словно воспалённой кожи груди. Вкус, текстура, температура, запах… Волшебно. А уж определять удачность движения по малейшим изменениям в напряжении мышц он научился давно.       — Вкусно… — пробормотал он, широко лизнув от пупка до солнечного сплетения. — Мням… Очень вкусно.       Мадара проснулся резко, как от звона оружия неподалёку — это натренированный организм разрушил дрёму, как только уровень чакры восстановился до минимального боевого. Он проснулся, однако никаких действий предпринимать не спешил, только улёгся поудобнее и подвинул ближе тарелку, наблюдая, как его брат с успехом соблазняет его Сенджу.       «Хорош, малявка», — с некой даже гордостью подумал Мадара.       Впрочем, Хаширама всё ещё не спешил полностью терять голову — во всяком случае, вскинувшемуся Учихе достался почти насмешливый взгляд. А потом Сенджу снова полностью сосредоточился на Изуне — заласкивая, подставляясь сам, не спеша отдавать инициативу окончательно или перехватывать её самому. Внимательный взгляд Мадары только добавлял ситуации перца, и Хашираму неожиданно заводило ласкать брата своего любовника на глазах этого самого любовника.       Учихи совершенно определённо были заразительны в своей страсти и своём безумии. Всего неделю назад Хаширама искренне считал себя не слишком эмоциональным и вполне уравновешенным — а сейчас его швыряло, как на волнах во время шторма.       Не сказать, чтобы Сенджу не нравилось.       — Всегда было интересно, — провести рукой по напряжённой плоти, — среди Учиха меня, часом, не поленом звали? Или только деревяшкой?       Мадара заржал. Изуна тоже хихикнул, упираясь лбом в грудь.       — После седьмой роковой красотки, которая вышла от тебя утром накормленная, напоенная чаем и просветлённая задушевными разговорами, бревном тебя стали считать даже старейшины, — пояснил Мадара, проржавшись.       — Седьмой? Много я пропустил… Хотя, — Изуна приподнялся и потёрся щекой о грудь. — Бревно бревном, а внутри — фотосинтез.       Хаширама невольно прыснул, поцеловал Изуну в плечо:       — С вашими роковыми красотками никто по душам и не разговаривал… Не боялись, что я их перевербовываю?       И тут же, лукаво глянув в сторону Мадары:       — Присоединишься к фотосинтезу?       Тот задумчиво посмотрел на шпажку с мясом в своих руках.       — Возможно, позже, — с сожалением произнёс он, откусывая кусочек.       — Постарел ты, брат… — усмехнулся Изуна. — Еда тебе дороже развлечений.       — Что-то мне небезосновательно кажется, что в этом состоянии ты затрахаешь даже Сенджу. Так что я набираюсь сил.       — Вот я и говорю, постарел.       — Хаширама, будь добр, заткни его чем-нибудь. Он ведь просто так не замолчит.       — Хм… Заткнуть, говоришь? — Сенджу обвёл контур губ большим пальцем и довольно красноречиво потянул Изуну вниз. — Не против?       Тот оскалился своим набором клыков и красноречиво облизнулся.       — Открою тебе страшную тайну, — меланхолично поделился Мадара, пока Изуна стягивал с Хаширамы штаны. — Заткнуть его можно только двумя способами. Ты выбрал более надёжный.       Изуна усмехнулся и потёрся щекой о давненько уже стоящий колом член. Запах, текстура, температура, форма… Всё незнакомое… Но всё очень хочется попробовать на вкус. И разве можно отказать себе в этом удовольствии?       «Не против», хе.       Учиха чуть высунул язык, покрывая губу и нижний ряд зубов, и с наслаждением заглотил, втягивая щёки и проталкивая как можно глубже. Жадно. Вкусно.       Хаширама моргнул, внезапно осознавая, что успел напрочь забыть об этом устрашающем наборе кусалок, несмотря на то, что рана ещё не до конца зажила. Да что там рана — они же целовались! Впрочем, вопрос «как» в голове долго не задержался — минет Изуна делал так, что мозги отшибало напрочь. Какие там клыки, своё имя впору забыть всего через минуту. Мелькнула и пропала мысль спросить, на ком это младший Учиха так натренировался — осталось чистое наслаждение. Хаширама запрокинул голову, застонал, даже не пытаясь сдерживаться — какое там, когда тебя так несёт.       — Не ту… Тактику… Х-х-х-ха… Выбрали…       — Чего-чего? — заинтересовался Мадара.       Изуна двинул головой по кругу, вытянул голову, почти выпуская член изо рта, и обвёл языком головку, чтобы через секунду снова полностью заглотить. У Хаширамы если и были какие-то комментарии, то из головы они сразу выпали.       Изуна замурчал от удовольствия и тут же передёрнул плечами. Ему было мало.       Мадара неторопливо встал, подошёл и начал освобождать брата от остатков одежды, покрывая спину мелкими поцелуями. Изуна замычал что-то невнятно, но раз он не стал ради этого прерываться, старший Учиха решил, что это не так уж и важно.       А важно было сделать так, чтобы некая ненасытная особа уже никуда уйти не смогла по причине невозможности ходить.