Внезапно

      Прыгнуть сразу в Коноху не получилось. Несмотря на то, что для Хирайшина было неважным расстояние, преодолеваемое с его помощью, Тобирама просто побоялся не удержать концентрацию и вывалился на ближайшую же метку. Знакомый корабль как раз находился где-то в море. Подходяще, чтобы выпустить бушующие внутри ярость, боль и гнев, породив невиданный ураган… Тора посмотрел на брата, устыдился и тихо сел рядом.       — Почему, ани-чан?       — Что почему? — Хаширама повернул в его сторону лицо.       Тобирама помолчал. Почему ты так поступил? Почему так больно?       — Почему я не убил их прямо там?       — Потому что это был мой выбор.       — И оно того стоило? — горько спросил Тора. — Они — стоили того?       — Увидим, — спокойно отозвался Хаширама.       На какой-то миг Тобираме захотелось его ударить — изо всех сил, так, чтобы мотнулась голова и брызнула кровь из смятой плоти. Как он может быть таким спокойным? Не оглушённым, не омертвевшим, а безмятежным, словно Будда?       И как Хаши может быть таким… Жестоким? Так безжалостно смять и сломать мир Тобирамы и сохранять спокойствие, как будто ничего стоящего не произошло? Почему Учихи, а не Коноха?       В следующую секунду стало невыносимо стыдно — так, что хотелось задушить себя самому. Тора прерывисто выдохнул — и чуть не шарахнулся, когда Хаширама простым и уверенным жестом привлёк его к себе, обнимая за плечи.       — Мне нельзя в Коноху.       — Что?!       — Если я появлюсь там в таком виде, мы не удержим людей. Всех Учиха просто линчуют.       — Туда и дорога, — яростно фыркнул Тобирама.       — Это будет бойня, Тора. Страну зальёт кровью, — Хаширама обнял его чуть крепче.       Хотелось выкрикнуть: плевать, пускай! Хотелось найти ближайшую красноглазую сволочь и лично растерзать на куски. Тобирама молчал, впервые придавленный своим статусом, как многотонной глыбой.       Он не только Сенджу Тобирама, брат главы клана Хаширамы Элемента Дерева.       Он — Нидайме Хокаге Скрытого Листа.       И он не имеет права уничтожить свою Деревню ради прихоти — даже если боль и ярость клокочут внутри безумным варевом.       — Но куда ты? — тихо, устало.       — Поживу какое-то время в Лесу Смерти. В конце концов, это я его вырастил, — Хаширама приподнял было уголки губ в намёке на улыбку, но тут же снова посерьёзнел. — Прости. Прости, что заставил тебя пройти через это.       Хаши прижался губами к виску брата, словно надеясь так передать своё спокойствие. Не слишком здоровое, если честно, как мёртвый штиль — но он сделал свой ход и теперь мог лишь ждать ответного. Тобирама прерывисто вздохнул, обнял брата в ответ, утыкаясь лицом в грудь в глупой и детской надежде спрятаться от произошедшего. Так они и просидели несколько часов, за которые никто из команды не рискнул подойти к ним ближе, чем на десяток шагов, а на закате всё-таки телепортировались в Коноху.       Капитан с облегчением выдохнул и вытер пот со лба. Он не хотел знать, что за беда приключилась у ёкаев — но был искренне рад, что его корабль эта беда обошла стороной.

***

      Без Хаширамы путь потерял свою безумную лёгкость, превращаясь в привычную рутину. Братья молчали, понимая привычные движения до того, как они начнутся. Изуна бежал сам, медленно, неуклюже, но бежал. Только во время привалов залезал на колени Мадары и просто сидел. Спали в обнимку, наплевав на технику безопасности.       Зато у них теперь была кошка. Та самая, которой «лечили» Хашираму, которую Мадара подхватил в доме, которая пережила полёт и падение с дельтаплана… Кошку назвали Цу-цу, таскали в рюкзаках и гладили её, когда становилось особенно плохо.       То есть всегда.       Разбойники, шиноби и даже те самые умники из Кири обходили их стороной. Всё живое замирало от неконтролируемой, удушливой, невыносимой волны Ки. Даже комары не рисковали их кусать — а это говорило о многом.       Тем удивительнее было, что Цу-цу не сбегала.       Тем удивительнее было, когда им путь преградил отряд бакенеко.       — Стойте, самозванцы! — потребовали они, выставив секиры вперёд.       — Нам некогда, — ответил Мадара. — Брысь!       — Вы действовали от имени нашего народа! — не отставали прямоходящие кошки. — Вы должны получить соответствующее наказание или же…       Мадара смёл их с дороги двумя взмахами гунбая и пошёл дальше.       В следующий раз бакенеко навестили их посреди ночи, в облике красивой белой кошки в полупрозрачных воздушных нарядах.       — Здравствуйте, человеческие самцы, — поздоровалась она, не обращая внимания на лезвие рядом со своим горлом. — Я Кейнеко, жрица духа великого рода бакенеко.       — Мы использовали ваше имя, очень сожалеем, иди на хрен, — оборвал её Мадара.       — Нет, я не поэтому здесь, Учиха Мадара, — отвечала кошка. — Мы не против, когда наше имя использует… Достойный.       — О, так мы теперь достойные? Прекрасно, вопрос закрыт, вали.       Всё-таки даже ему было тяжело просто так убить мирную красивую женщину, тем более пушистую. Но терпение у него было как у шаровой молнии.       — Вы были достойны, — подтвердила Кейнеко. — В вас жил кошачий дух, и шалости ваши нам пришлись по вкусу. Я пришла сюда не для войны, а всего лишь задать вопрос: почему этот дух вдруг поколебался?       Мадара молча отрезал ей голову. С привала пришлось уходить пораньше.       Цу-цу убежала.       Через четыре дня Изуна не выдержал, завыл, раздирая себе грудь ногтями. Собственное бессилие, отвращение к самому себе, к своей слабости и беспомощности рвались из него, разрывая плоть. Было так больно, что сочащиеся кровью борозды от ногтей казались просто лаской.       Лаской…       Мадара просто стоял и смотрел, как корчит его брата.       Он ничего не мог сделать.

***

      Коноха затихла. Казалось невозможным, чтобы целое скрытое селение, полное не самых слабых шиноби, вдруг затаило дыхание и затаилось само — не выслеживая противника и не готовя засаду. Затаилось из-за ощущения близкой бури.       Казалось невозможным, чтобы эта буря исходила от одного человека.       Из очередной отлучки Нидайме вернулся мрачным настолько, что окружающие его чёрные тучи были почти зримы. Он не фонил Ки — но отчего-то никто не решался не то что возразить, даже заговорить с ним без крайней надобности. От тяжёлого взгляда продирало морозом по хребту, да и вообще Тобирама словно переродился в нечто жуткое и не совсем человеческое.       Никто так и не решился спросить о причинах.       Посланцы из Кумо, хотевшие чего-то добиться от Конохи, покинули Деревню неприлично быстрым бегом, бледные и лихорадочно стискивающие в руках оружие. Хотя Нидайме всего лишь поинтересовался, какую форму удовлетворения они хотят получить у Конохи. Сказано это было так, что посланцы облились потом и очень ярко вообразили безжизненный котлован на месте своего Селения. Заверив, что они прибыли исключительно засвидетельствовать почтение второму Хокаге, облачники откланялись настолько быстро, что это походило на бегство. Тобирама хмыкнул им вслед и вернулся к документам.       По крайней мере, бумага от него не шарахалась.       Мито пришла вечером, когда закатное солнце уже позолотило стены. Вошла без стука, в своём извечно светлом кимоно и почему-то с распущенными волосами. Бестрепетно выдержала тяжёлый взгляд Тобирамы.       — Боюсь, что не могу сейчас уделить вам время, Мито-сан.       — Зато я — могу, — Узумаки подошла к мужчине и мягким жестом прижала его голову к своей груди. Повезло, что Тобирама сидел, иначе пришлось бы как-то исхитряться. Прижала, обняла за затылок, не давая отстраниться. — Выпусти свою боль. Позволь ей выплеснуться, — прошептала она, гладя Сенджу по взлохмаченным белым волосам. — Иначе это сожжёт тебя.       Тобирама вздрогнул. Медленно, словно через силу, обнял Мито за талию — а потом его плечи затряслись. Сенджу рыдал отчаянно, навзрыд, так, что у куноичи насквозь промокло кимоно на груди — а она продолжала гладить его по волосам размеренными успокаивающими движениями, не обращая внимания на сжавшие её до синяков руки.       За несколько часов, которые Тора не мог разжать пальцы, Мито так ни о чём и не спросила. Просто была рядом, делясь теплом и чувством плеча.       Тобирама был ей искренне, от всей души благодарен.       Ближе к полуночи куноичи поцеловала его в лоб — и спокойно пошла готовить постель. Так естественно, будто ночевала здесь постоянно. Тобирама проспал всю ночь, вцепившись в неё, как утопающий, и изредка вздрагивая.       Рядом с Мито действительно стало легче. Жизнь, замершая перед набухшей, но так и не грянувшей бурей, выдохнула и продолжилась.       А ещё… Она поймёт.       — Мито… Сходишь со мной к брату сегодня?

***

      Учихам всё же приходилось заходить в поселения. Люди не убегали, не могли убежать — это был их дом. Только запирались на все замки, таились, надеясь, что страшная и непонятная буря обойдёт их стороной. А братья собирали с брошенных лавок необходимые им товары и шли дальше, размеренно следуя к цели.       У края болот им повстречался старик из тех, что пьют с Шинигами чай каждый вечер, не зная, удастся ли встретить следующее утро, или ветхое сердце остановится во тьме ночи.       Он не испугался отчаявшихся демонов — нечего ему уже было бояться. Дети уже умерли, внуки — разъехались, и даже деревня его трясиной укрылась. Только он и оставался со своим скромным огородиком да белой козочкой.       Старик предоставил им еду — «Чем богаты, тем и рады», — комнату, — «Там лет десять никто не живёт, уж как-нибудь сами с пылью воюйте», — ванну, — «Деревенские удобства, но вы ж, воины, неприхотливые?» И не задавал вопросов, на которые требовалось отвечать.       А утром заявил Изуне:       — Жениться бы тебе, малец…       — Чего? — поразился Учиха, от неожиданности даже не зная, убивать ли наглеца, а если убивать, то совсем мучительно или сделать скидку на возраст? С такими разговорами к нему даже родители не рисковали подходить.       — Жениться, деток завести, — как ни в чём не бывало продолжал старик. — Ты парень сильный, тебе заботиться о ком-то надо. Жизнь человеческая слишком велика, чтобы нести её в одиночку. Отдай груз, подари часть себя, тогда и жить легче станет.       Изуна стоял, как пришибленный. А гражданский старик улыбался, делясь с непутёвым демоном мудростью, доступной каждому родителю.       Старик остался сидеть на крыльце, дожидаясь очередной встречи с Шинигами.       — Мадара? — впервые нарушил негласное молчание Изуна.       — М?       — Как ты думаешь, у Хаширамы Мангекё приживётся?..

***

      Хаширама Сенджу произвёл на Мито неизгладимое впечатление. Дело было не в уровне чакры, не в том, что он являлся главой клана, и даже не в пустых глазницах, которые он не счёл нужным прикрывать повязкой. Потрясли Узумаки связи, окружавшие Хашираму плотнейшим коконом.       За годы оттачивания своего дара Мито поняла несколько простых правил. Совершенно без связей не могло существовать ни одно разумное существо. Будь то дружба, любовь, ненависть… Да хотя бы привычка покупать свежие булочки в одной и той же лавке. Встречались ей и связи между людьми и их питомцами — прочие к любимой кошке или птице были привязаны сильнее, чем к родичам. Чем крепче связь, тем толще и шире видимая ей «нить». Мито могла «видеть» диапазон от тончайших паутинок до широких «дорожек» и грубых «канатов». И чем крепче была связь, тем больше энергии уходило на её поддержание. Даже чисто физически — друзья разговаривают о жизни, делятся мнениями, помогают друг другу при необходимости… Влюблённые так и вовсе думают друг о друге если не постоянно, то достаточно часто.       Количество связей, которые мог полноценно сформировать и поддерживать человек, было ограничено. Даже Тобирама, опутанный настоящей паутиной из-за своего поста, большую часть связей держал в состоянии тонкой нити. Более широкие уходили к его советникам и некоторым соклановцам, одна, пока ещё формирующаяся — к самой Мито. Самая толстая и энергоёмкая, как оказалось, к Хашираме. Ещё одна была вообще нестабильной, настолько, что нельзя было определить ни её силу, ни состояние — формируется она или распадается.       Хаширама формировал и поддерживал бесчисленное количество связей. Словно не только с каждым человеком в Конохе, а вообще со всем. С любым человеком, перекинувшимся хоть словом. С… Да даже с лесом вокруг! Это стало для Мито окончательным шоком. Она впервые видела, чтобы кто-то мог поддерживать связи с таким количеством живых, но не наделённых разумом объектов. Да, порой люди привязывались к любимой сакуре. И даже формировали некое подобие связи с ней. Но с целым лесом! Причём не только с деревьями и зверями, а чуть ли не с каждой травинкой под ногами!       Неудивительно, что Хашираме почти не мешало отсутствие зрения.       Полноте, да человек ли он вообще? Или же те, кто дал ему прозвище «Шиноби-но-ками», нечаянно оказались очень близки к истине?       — Ани-чан, это моя невеста, Узумаки Мито. Мито-чан, это мой старший брат, Сенджу Хаширама.       Мито замешкалась, просто не сумев сразу преодолеть свою растерянность. Да и как обращаться к этому существу? С максимальным уважением и трепетом, как и положено к ками? Или же напротив, принять его как всё ещё человека, старшего брата своего жениха? Или, может, главу клана? Как вообще себя вести?       Хаширама никаких сомнений не испытывал. Он чуть наклонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь — наверное, разбирал ощущения чакры — а потом просто шагнул вперёд и обнял куноичи. Совершенно не по строгому клановому этикету, но очень-очень искренне.       — Добро пожаловать в семью, Мито-чан.       Новая связь — широкая, плотная, энергоёмкая — сформировалась в какие-то доли секунды, немыслимым образом вписываясь в безумное переплетение кокона уже существующих вокруг Хаширамы. Мито не смогла сдержать позорного шмыгания носом. Это ведь были не просто слова. Хаширама принял её — вот так, сразу, без всяких условий и оговорок. Принял настолько, что её связь лишь чуть-чуть уступала той, которая тянулась от него к Тобираме.       От этого хотелось отчаянно разреветься, уткнувшись носом в широкую надёжную грудь… Родственника?       Потому что здесь от неё ничего не требовали и не хотели. Не нужно было доказывать, что достойна, выкладываться на полную, соответствовать.       Её просто… Любили?       — Эй, ани-чан, это, вообще-то, моя невеста, — Тобирама шутливо ткнул брата локтем в бок, намекая, что родственные объятия немного затянулись.       Мито оторвала лицо от груди, в которую непонятно когда успела уткнуться, наскоро вытерла слёзы:       — Простите… — и осеклась на полуслове.       Тобирама улыбался. Не слишком широко, всего лишь уголками губ — но открыто, по-настоящему. Впервые с тех пор, как — теперь Мито понимала — его брат лишился глаз. И эта улыбка сияла, как настоящее сокровище.       — А ты не зевай, а то и правда уведу, — улыбнулся в ответ Хаширама.       — Вот ещё, — фыркнул Тора. — Сбежал с поста Хокаге, так теперь не жалуйся, что такое чудо досталось мне, — он обнял Мито за плечи.       — Не жалуюсь, — улыбнулся шире Хаширама. — Наоборот, я тобой горжусь.       — М?       — Когда ты выбрал долг, а не желания, мне было стыдно, — пояснил Хаши. — Но сейчас я вижу, что ты с этим выбором полностью справился, а не несёшь его на себе, как утяжелители.       Тобирама помрачнел и словно бы слегка… Смутился? Старший Сенджу кивнул — похоже, своим мыслям — и повернулся к Мито:       — Идёмте, Мито-чан. Выпьете у меня чая, послушаете эту историю полностью.       — Ани-чан? — не протест, но сомнение.       — Ты же привёл её сюда. Значит, доверяешь, — улыбка у Хаширамы была поистине светлой. И как будто заставляла светиться всех остальных.       Тора вздохнул:       — И всё-таки ты совершенно невозможный.       — Ну, за это ты меня и любишь, верно?       — Я люблю тебя за то, что это ты, — возмущённо отверг такую версию Тобирама.       Хаши рассмеялся, не став продолжать бессмысленную перепалку. Дом у него оказался не так уж далеко от края леса — скорее для удобства посетителей, чем самого Хаширамы, которому лес только что травы под ноги не стелил. Просторный, светлый, пахнущий свежим деревом и какими-то пряностями. Мито и не заметила, как провела в этом доме несколько часов, отпивая мелкими глоточками чай и слушая рассказ.       Учиха… Значит, вот к кому тянулись эти связи за пределами Конохи. И крепко же они зацепили братьев, если у самого Хаширамы нить ничуть не поблёкла, а у Торы, явно воспринявшего произошедшее гораздо более остро, она всё ещё цела. Заставлял задуматься и тот факт, что его связь, единая по сути, уходила в сторону двух людей.       И это сейчас, после того, как Учиха, по его мнению, предали.       Каково же было отказаться и остановиться тогда, когда связь была ещё в полной силе? Отказаться не ради выгод союза или прекрасных глаз чужой куноичи — а из уважения. Мито сморгнула, даже не пытаясь как-то обуздать тёплый щекочущий комок в груди, подняла взгляд на Тобираму. Тот не отводил глаза, но всё же не мог справиться с напряжением.       — Какие же вы удивительные… — совершенно искренне выдохнула куноичи. — И ты, и твой брат… По-разному, но одинаково сильно.       Тобирама сглотнул. Сглотнул ещё раз, увлажняя внезапно пересохшее горло. Потянулся обнять невесту, потому что подходящих слов как-то не находилось.       Зато, как обычно, нашлись у Хаширамы:       — Ты нам вполне под стать, Мито-чан.       Сенджу подошёл, обнимая брата и Мито поверх их собственных объятий, и добавил:       — Ты тоже будешь сиять ярко.

***

      Поймать пару наглых кровожадных глаз на просторах Страны Болот оказалось не так-то просто. Они уже давно сломали банку, в которой Мадара их спрятал, и теперь скользили в трясине, подпитываясь чакрой от лягушек и пиявок. Изуна исправно стукался о все сундуки, что прятались в этих болотах поколениями шиноби — от сенсорики они были прекрасно спрятаны, и глаза не упускали возможности в пылу погони спрятаться за них.       Мадара подготовил новую, более крепкую банку и наполнил её сакэ. Нет, не дезинфицировать — вряд ли в мире найдётся зараза, способная поразить Мангекё, — а в надежде, что глазки напьются и собьют себе фокусировку на время, чтоб буянить весело и безопасно для транспортировки.       Ночью, когда пойманный Шаддай пел телепатически похабные песни — Мадара не признавался, откуда его шаринган такие знает — снова появилась Кейнеко.       — Вижу, вы восстановили свой кошачий дух, — мягко улыбнулась она, глядя на усталых злых Учих, которые действительно прижимались друг к дружке, как одинокие уличные котята.       — А ты не должна быть мертва? — уточнил Мадара.       — Ёкая так просто не убить, Мадара-чан.       В неё уже не тыкали острыми железяками, что можно было считать хорошим знаком и поводом перейти на более фамильярное обращение.       — Угу, то был клон, значит, — кивнул старший Учиха. — Ну и чего вы к нам прикопались?       Бакенеко молча вытащила из рукава сытую, лоснящуюся чёрно-белую кошку. Законы физики ёкаев тоже, похоже, не смущали. Или под рукавом была печать.       — Цу-цу! — подскочил Изуна.       Та мявкнула и протянула к нему лапки, чтобы в следующий момент оказаться схваченной, затисканной и облитой слезами.       — Значит, это ты её украла… — с угрозой начал Мадара.       — Я её не крала, Мадара-чан. Кошки ходят сами по себе.       — Угу. Значит, забирала на вербовку…       — Мадара-чан, ну что может быть нужно приличным кошкам в вашем скучном и недружелюбном мире?       — Молочка и почесушек? — предположил Изуна, уже вернувший себе здравомыслие, за что оказался побит мягкой лапкой и угрожающе замурлычен.       — Ну… Да, разве что это, — была вынуждена признать Кейнеко. — Но главное, в вас есть кошачий дух! А значит, вы можете стать бакенеко!       Учиха замерли.       — И зачем нам это? — осторожно уточнил Изуна.       — Новые техники, недоступные никому из шиноби, — Кейнеко перешла на более понятные им термины.       — А в обмен что? Присяга на верность? — Мадара всё не желал выходить из модуса паранойи.       — Кошки ходят сами по себе. Просто будьте котичками.       — А ушки отрастут? — заинтересовался Изуна.       — Можете изучить техники физической трансформации. В наших запасах очень много всего интересного и необычного…       — Новые техники — это, конечно, хорошо, — проговорил Мадара. — Но у нас тут ещё дела…       Ишибел выпрыгнула из болота, стукнулась о банку и телепатически громко потребовала, чтоб ей тоже налили. Мадара сполоснул её водой из фляжки и отпустил к другу пьянствовать.       — Я не латентный алкоголик, — проговорил он на красноречивый взгляд брата. — Это они от скуки.       — Кейнеко-чан, мы не можем принимать решение, становиться ли бакенеко, в неполном составе, — обратился Изуна.       — Ах да… Вас вроде трое было…       — Четверо, — поправил Мадара.       — А что случилось? Поссорились?       — Не могли идти вместе по техническим причинам. Среди ваших техник есть пространственные? Можете подкинуть нас поближе к Конохе?       — Да я бы с радостью… Но где это?       Полчаса ушло на сборы и уточнение географических терминов. Ёкаи называли реки, города и страны совсем не так, как люди. Затем кошка задумчиво кивнула и шагнула на серебристую тропку, которой не было секунду назад.